Глава 11

Трудно сказать, кого из нас больше удивила эта встреча. Это было последнее место, где я рассчитывал бы найти Майкрофта, и, очевидно, он думал то же самое и в отношении меня. Однако, библиотека Тэнкервилльского клуба была слишком публичным местом для воссоединения семьи. Дабы остановить поток разоблачающих заявлений, которые он готов был обрушить на мою голову, я перевернул поднос, пролив содержимое бокала ему на колени.
Майкрофт не привык вскакивать, но в этот раз он определено вскочил, и его прыжок был начисто лишен какой бы то ни было элегантности, как это свойственно особам имеющим склонность к полноте.
- Мой дорогой сэр, да вы насквозь промокли, - сказал генерал. И он резко вперился в меня глазами, в одном из которых был монокль. – О чем ты только думал, ты, неуклюжий болван?
- Ничего, - сказал Майкрофт.
- Приношу свои извинения, сэр, - сказал я – Я найду какое-нибудь полотенце, чтобы вы могли вытереться.
- Да, так будет лучше. Прошу прощения, генерал, но я на минуту оставлю вас, чтоб… - он указал на свои мокрые брюки. – Я скоро вернусь.
- Надерите там уши этому щенку, - прозвучал нам вслед голос генерал, когда мы выходили из библиотеки. – Это научит его в будущем не быть столь чертовски неуклюжим.
К чести Майкрофта надо сказать, что он сохранял самообладание до того момента, пока мы не вошли в Зал охотничьих трофеев и не убедились в том, что там никого нет. Тут его лицо приобрело необычный красновато-коричневый оттенок, а я вынужден был вынести праведный гнев своего старшего брата.
- Какого черта ты делаешь здесь, Шерлок? – начал он. И вгляделся в меня чуть пристальнее. – Это ведь ты, не так ли, за этими чертовыми очками?
Я снял очки.
- Конечно, я, Майкрофт. Кто же еще? И раз мы об этом заговорили, что здесь делаешь ты? Разве Тэнкервилльский клуб не лежит за пределами твоей привычной орбиты?
- Не пытайся сменить тему, - сказал мой брат, упрямо выпятив вперед подбородок в своей характерной манере. – С какой бы целью я сюда не пришел, я, по крайней мере , не одет, как…как… - Он едва мог заставить себя продолжить. - Как прислуга. Боже мой, Шерлок, если бы наша мать дожила до этого дня и увидела тебя в таком виде, это потрясение точно свело бы ее в могилу!
- Майкрофт, - сказал я, глубоко вздохнув, - не разводи такую мелодраму.
- Нет, брат, ты зашел слишком далеко. Я знаю, что некоторые из твоих интересов… - он тщательно подбирал подходящее слово – …эксцентричны, но, право же, я не нахожу слов. Что все это значит? Если это предел твоих амбиций, то лучше бы тебе было заявить об этом раньше и избавить отца от больших трат и хлопот, связанных с твоим образованием.
- Не говори ерунды, - возмутился я. – Ведь, ясно же, что я здесь работаю замаскированным и не под своим именем. – И я с гордостью изрек, - На самом деле, я работаю над делом.
Это не произвело тот эффект, на который я рассчитывал. Лицо брата по-прежнему выражало полнейшее неодобрение моих действий. И он был совсем не впечатлен.
- Так ты все еще одержим этими детективными глупостями? Я надеялся , что теперь ты занимаешься чем-то более полезным. И что это на этот раз, Шерлок? Пропавшая собака? Потерянные карандаши?
- Если хочешь знать, это убийство. И ограбление, - добавил я для ровного счета.
Майкрофт фыркнул.
- И что, скажи на милость, ты знаешь о любом из этих преступлений, что делает тебя достаточно компетентным специалистом, чтобы вести расследование? Этим должны заниматься профессионалы.
Если и можно сказать что-то наверняка о разговорах, которые вели мы, оставшиеся члены этой ветви семейного древа Холмсов, так это то, что нам едва удавалось поладить друг с другом. У нас была разница в семь лет, но она с тем же успехом могла быть и в семь столетий, ибо Майкрофт понимает меня не намного лучше , чем я понимаю его. Кто-то, наверное, скажет, что это потому, что мы слишком похожи; я же с этим категорически не согласен.
Я думаю, мне лучше судить о том, чем занять свой ум; Майкрофт же уверен, что он это знает лучше. Он склонен судить по результатам, я – по своим потребностям. Он считает, что я трачу время попусту, преследуя какие-то свои, весьма странные интересы, в то время как для меня это период овладения знаниями , которые в один прекрасный день могут оказаться бесценными для избранной мной профессии. Меня, в свою очередь, раздражает то, сколь вопиющим образом он пожертвовал своими принципами и своим огромным умом ради того, чтобы занимать «удобное» кресло в одном из правительственных департаментов. И ничего удивительного, что семейные встречи, подобные этой, неизменно перетекают в ссоры.
- Если хочешь знать, я помогаю расследованию, что ведет полиция, - сказал я, всовывая ему в руку полотенце, чтобы он мог вытереть себя. – А у меня есть клиент.
- Он заплатит тебе?
- Пятьдесят фунтов.
- Что он дал в качестве аванса?
- Свое честное слово.
Майкрофт закатил глаза.
- Боже мой, Шерлок, возможно, ты родился и с мозгами, но тебе самым прискорбным образом недостает здравого смысла. Я буду очень удивлен, если ты получишь хоть пенни.
- Майкрофт, сама работа является для меня вознаграждением, хотя я сомневаюсь, что ты способен понять это.
- Уж если я что и понимаю, мой мальчик,- сказал он этим отеческим тоном, который всегда заставлял меня скрежетать зубами от раздражения, - так это то, что ты вновь без гроша в кармане и у тебя нет либо средств, либо желания исправить сложившееся положение вещей. – Он стал промокать полотенцем промокшую одежду. На днях я говорил о твоем положении с нашими стряпчими, Янгами.
- И как обстоят дела у младшего мистера Янга?
Майкрофт бросил на меня надменный взгляд.
- Ему, по меньшей мере, семьдесят, и он слишком стар для того, чтоб его беспокоили безответственные юнцы, беспечно транжирящие свои деньги. Он вновь сказал мне, что ты приходил к нему, чтобы получить небольшой аванс. И по его подсчетам тебе выдан аванс на пять недель вперед.
Собственно говоря, так оно и было , хотя я и не подозревал, что за последнее время впал в такую нужду.
- Я поистратился. Во-первых, плата за квартиру. Проживание на Монтегю-стрит обходится недешево.
- Выход из этого положения , Шерлок, очевиден. Найди более дешевое жилье.
- Мне важна близость к Британскому музею и его библиотеке.
- Нет, уж если что и важно, так это то, что у тебя есть крыша над головой и еда у тебя в желудке. Боже мой, ты только посмотри на себя. Просто кожа да кости. Ты просто чахнешь с голоду.
Поскольку мы братья, у нас, и в самом деле, есть некоторые общие фамильные черты. Поверхностный наблюдатель мог бы отметить мимолетное сходство наших глаз, но в отношении всего остального мы с Майкрофтом точно пресловутые небо и земля. Он склонен к полноте, я – на грани крайнего истощения. И в самом деле, когда я смотрел на него сейчас, мне показалось, что он прибавил в весе, по меньшей мере, на десять фунтов, с тех пор, как мы виделись последний раз три месяца назад, когда я приходил к нему с просьбой оказать мне финансовую помощь.
- А что у тебя с рукой? – спросил он. – Ты держишь ее, как щенок подбитую лапу.
- Ожог, Майкрофт, ничего особенного.
- Я знавал одного парня, который из-за ожога лишился руки. Дай мне взглянуть.
Я вовсе не пришел в восторг от его беспокойства, так как знал, какова будет его реакция. Однако, он настоял на своем, и я вынужден был снять перчатку и позволить ему увидеть ожог. Майкрофт отшатнулся, словно я бросил к его ногам гадюку.
- Он совсем свежий, - сказал он изобличительным тоном. – Как это произошло?
Я осторожно натянул перчатку на руку и испытующе посмотрел на него.
- Сперва скажи мне, что ты здесь делаешь.
Он бросил на меня сердитый взгляд, но видя, что меня это ничуть не устрашило, удостоил меня ответа.
- Дело личного характера, - сказал он довольно решительно.
Этого было явно недостаточно. Я хотел знать больше.
- Да ты превратился в несносного маленького зануду, - сказал он.
- Тогда не оскорбляй мой интеллект.
- Ну, если уж тебе так интересно, я с помощью некоторых других джентльменов собираюсь основать собственный клуб. Генерал Фейрфакс, с которым, как ты видел, я беседовал, хотел бы присоединиться к нам. – На его пухлом лице появилась удовлетворенная улыбка. – Мы хотим назвать его «Клуб Диоген».
Я понятия не имел, что могло быть общего между элегантным лондонским клубом и греческим философом четвертого века до нашей эры. Дух Диогена, который смиренно принимал страдания сего мира и избегал его удовольствий, должно быть был бы вне себя, узнав, что его имя будет тесно связано с местом, где будет множество кресел с пухлым подушками, в которых будут восседать столь же пухлые джентльмены. Если только члены клуба не намерены в качестве подражания тому, в чью честь будет назван их клуб, поселиться в бочках, но, зная моего брата, это казалось совершенно невероятным.
- Возможно, ты будешь смеяться, Шерлок, - сказал он, увидев мою улыбку, - но в существующих ныне лондонских заведениях я нахожу весьма мало приятного. Меня мало привлекают праздные разговоры и бессмысленная болтовня. Это будет клуб для самых необщительных и нелюдимых джентльменов этого города. И полагаю, мы будем очень требовательно относиться к приему в клуб новых членов.
- Майкрофт, а тебе не кажется, что это слегка чересчур? Ведь наверняка же есть клуб для клерков Уайт-холла?
Как только эти слова сорвались с моих губ, я уже знал, что задел его за живое. Что-то изменилось в самом выражении лица моего брата. Это было нечто настолько неуловимое, что эту перемену мог заметить лишь тот, кто очень близко знал его. Эта тень исчезла так же быстро, как и появилась, и на долю минуты я даже вообразил, что мне это почудилось. Я и впрямь был уверен, в том, что обманулся, ибо, судя по этому, промелькнувшему по его лицу, выражению можно было подумать, что он испытывал сильную боль, так словное мое замечание уязвило самое больное его место. Либо мой брат был смущен, что для Майкрофта физически невозможно, ибо он невосприимчив к подобным вещам, либо, что более вероятно, то была моя прискорбная ошибка.
- Так значит, вот так я по твоим представлениям должен проводить свое время? – сказал он. – Что ж вполне адекватное предположение, хоть и совершенно ошибочное.
- И как же тогда? Ты никогда особо не говорил о своих занятиях.
- Потому что ты никогда не спрашивал. – Натянутая улыбка приподняла кончики его губ. – Я скажу тебе, как, брат мой, и если завтра утром ты зайдешь ко мне на квартиру, я отведу тебя в Уайт-холл и покажу. Завтра суббота и думаю, там будет довольно спокойно. Уверен, что никто не будет возражать.
Хотя он говорил это довольно располагающим тоном, я был уверен, что это было не столько предложение, сколько почти приказание. С тех пор, как я рассказал ему о своих планах относительно своей будущей карьеры, мой брат выражал на этот счет большие сомнения. Всего лишь хобби дилетанта, как он называл это, и весьма пренебрежительно высказывался по поводу того, что я смогу достойно зарабатывать этим на жизнь. И до сих пор он был совершенно прав. В этом году я как никогда много занимался тем, чем хотел, но то, что я заработал, никак не покрывало моих расходов.
Поэтому не нужно быть гением дедукции, чтобы предположить, какова цель этого его предложения. Несомненно, из самых лучших побуждений, Майкрофт сделает все, чтобы меня засосала та глубокая трясина, имя которой Уайт-холл, и я погибну в каком-нибудь безвестном правительственном департаменте, который размягчит мой мозг и сломает мою волю. И из тех же самых побуждений я намерен был сопротивляться, что было сил. Интересно, что он предпримет, столкнувшись с подобным сопротивлением.
- Насколько я понимаю, ты отказываешься? – спросил он.
- Да, Майкрофт, отказываюсь. Я не могу оставить расследование только потому, что ты это не одобряешь. У меня есть некоторые обязательства.
- Перед клиентом, который не заплатил тебе денег, и полицией, которая не отдает тебе должное. И в самом деле, очень стоящая причина, Шерлок. Нет, брат, я уже достаточно терпел этот вздор. Я поддержал год назад твое решение оставить университет, потому что надеялся, что ты будешь вести нормальный образ жизни.
- Каким бы он не был.
- В данном случае, нормальным может считаться какой угодно образ жизни, только не тот, что сейчас ведешь ты. Для сына джентльмена ненормально унижать себя, работая прислугой. Боже мой, порой я почти желаю, чтоб ты был таким же, как другие молодые люди, растрачивая свою жизнь на вино, женщин и песни.
Его лицо вновь окрасил румянец ,и брат мой становился все более и более раздражительным. Он имел право на собственное мнение, точно так же как я был вправе не прислушиваться к нему.
- Тебе известно, что меня спрашивают о тебе? Меня спрашивают, что сейчас поделывает мой умный младший брат. Знаешь, что мне приходится говорить им?
- Меня это нисколечко не интересует.
- Понятное дело. Я говорю им, что ты болен.
- Майкрофт!
- Потому что я не могу заставить себя сказать им правду.
- Не думал, что тебя волнует чье-то мнение.
- Это так, верно. Но вотэто , - он жестом указал на мою руку и весь мой внешний вид, - это беспокоит меня. Нет, Шерлок, ты отдал должное этой своей карьере, но теперь пора подумать о твоем будущем. Этим вечером это шутовство окончится. Завтра утром в девять ты придешь ко мне, и мы найдем тебе достойное применение и респектабельную профессию.
- А если я откажусь?
Он выпрямился в полный рост.
- Тогда, в пять минут десятого я пойду к нашим стряпчим и скажу, чтоб они больше не выдавали тебе деньги.
Я бросил на него гневный взгляд.
- Ты этого не сделаешь! У тебя нет таких полномочий.
- Кто распоряжается отцовским наследством?
- Ты, - мрачно сказал я. – Но лишь потому, что мне было только семнадцать, когда он умер.
- Тем не менее, я могу и лишу тебя наследства, если ты откажешься подчиниться. Когда ты возьмешься за ум, этот запрет будет снят.
Он так и сделает, уж кому это и знать, как не мне. Майкрофт никогда не бросался пустыми угрозами, и он был вправе дать стряпчим такие распоряжения, какие считал нужными. Но дело было в том, что я больше не был тем зеленым юнцом, которого он мог припугнуть. Деньги были необходимы, глупо отрицать это, но либо я смогу сам выбирать свою профессию , либо нет. Третьего не дано. Если я был дилетантом, как назвал меня инспектор Грегсон, то у меня не было никакого права выступать на этом поприще, размениваясь на пустяки. Если же я относился к своему делу серьезно, то я должен был оставаться при своем мнении, и значит игнорировать все посягательства Майкрофта.
Надо было видеть это выражение самого острейшего разочарования на его лице. Никогда еще мне не приходилось видеть его таким расстроенным, даже в тот день, когда он явился в мою школу сообщить мне о кончине нашей матери. Если что и могло сломать мою решимость, так это вот этот обвиняющий и приковывающий к себе взгляд. То, что я устоял, говорило о моем твердом намерении достигнуть своей цели , однако чувство вины пустило свои корни в самые потаенные уголки моей души, причиняя немало боли.
- Не могу выразить, как мне горько слышать это от тебя, - сказал мой брат тихим голосом , лишенным всяческих эмоций. – Я так надеялся на большее.
- Я тоже, Майкрофт. Но ты не понимаешь.
Он кивнул.
- Может быть, ты и прав. Возможно, я до сих пор не осознавал, какая бездна нас разделяет. А значит, будет вполне уместно, что с этого момента я больше не стану называть тебя братом. Если наши пути вдруг пересекутся, я не признаю тебя, не скажу ни единого слова поддержки. Не приходи в мой дом , пока не примешь мое предложение.
- Если такова твоя воля, то быть по сему, - сказал я.
Не глядя на меня, он размеренным шагом направился к двери.
- До свидания, Шерлок. Желаю тебе всяческих успехов. Только… - он на минуту остановился, чтобы смягчить резкий тон, что приобрел сейчас его голос. – Будь осторожен, хорошо?
И на этот раз он все-таки оглянулся, его взгляд был пронзительным и встревоженным.
- Когда ты суешь свой нос в дела опасных людей, не жди, что они будут спокойно стоять и позволят тебе свалить их. Ты не должен позволять злоупотреблять собой из совсем неуместного чувства долга. Ты достоин гораздо большего. Отстранись, пока еще можешь, пока другие не удалили тебя с поля .
Я ошеломленно смотрел на него, пораженный и сбитый с толку его словами. Было очевидно, что ему что-то было известно об том деле, но каким образом смог это узнать мой упрямый, властный, прозаический старший брат, чей мир вращался вокруг Пэлл-Мэлл и Уайт-холла?
- Майкрофт, что ты знаешь об этом? Скажи мне.
Он покачал головой.
- Не могу, даже тебе, Шерлок, пока ты продолжаешь упрямиться и оставаться здесь в столь ложном положении. Оставь это и ты все узнаешь.
- То есть я должен бросить это дело. Ты не оставляешь мне выбора.
Майкрофт глубоко вздохнул.
- Меня во многом восхищает твое упорство. Скажу только, что если ты будешь упорствовать, то тебе придется иметь дело с последствиями. Мертвые сраму не имут, но те, кого они оставили здесь, на земле, узнают немало горя. Теперь я должен идти. Генерал Фейрфакс должно быть гадает, что могло меня так задержать.
Когда его ладонь уже легла на дверную ручку, я два шага оказался рядом и удержал его.
- Майкрофт, если ты что-то знаешь…
- Я знаю, что тебе это не по плечу.
- Ты всегда недооценивал меня.
- Я никогда не сомневался ни в твоих способностях, Шерлок, ни в том, что однажды ты добьешься успеха. Говорят, сливки всегда всплывают на поверхность. Но у тебя нет никаких перспектив. В некоторых отношениях ты проницателен, в других – наивен, как младенец. Это твой последний шанс. Пойдем со мной .
Третий закон движения гласит: Для каждого действия существует равное противодействие. Мы были воплощенным подтверждением этого закона. Каждый был уверен в своей правоте и полон решимости подчинить своей воле другого. Не было точек соприкосновения, где мы могли бы найти общий язык. Отсюда мы могли лишь разойтись в разные стороны.
Я отошел и открыл перед ним дверь.
- Понимаю, - тихо сказал Майкрофт. – Значит, мне остается лишь попрощаться с тобой.
- Ты увидишь, что я прав, - сказал я.
- Я надеюсь на это ради тебя же самого. Хорошего вам дня, сэр.
И он, не оглядываясь, вышел.

Глава 9

Должен признаться, что когда Грегсон назвал меня моим настоящим именем, я почувствовал некоторую тревогу. Очевидно, ему было известно, кто я такой, но судя по его вопросу, он вместе с тем, не был уверен, с какой целью я здесь находился. Я решил, что должно быть меня сейчас расспросят об этом и постараются выведать все мои секреты. И я также четко решил для себя, что он не узнает от меня ничего, что позволит ему опередить в ходе расследования меня или Лестрейда.
А сейчас этот человек улыбался, как кот, готовый броситься на загнанную в угол мышь. Он был слишком самоуверен для того, кто надеялся получить какую-нибудь информацию. Возможно, он всегда так держал себя с разными злодеями; но даже, если и так, на меня это нисколько не подействовало. Я сел на стул напротив констебля с мясистым лицом и тусклым взглядом, единственного, кто еще присутствовал в комнате, и стал ждать, когда начнется битва умов.
- Значит, вы не отрицаете, что это ваше имя? – сказал Грегсон почти учтиво, словно мы были старыми друзьями, обсуждающими мировые проблемы за чашкой чая с пирогом.
- Я не отрицаю ничего из того, что является правдой, - ответил я.
- И тем не менее ваши коллеги , кажется, считают, что вы некто по имени Генри Холмс. Не могли бы вы объяснить, в чем тут дело, сэр?
На меня были направлены взгляды двух этих человек, достаточно пристальные, чтобы я почувствовал себя не в своей тарелке. Я невольно принял защитную позу, скрестив руки на груди. Грегсон улыбнулся еще шире, когда заметил мою реакцию на его вопрос, и я понял, что был безнадежно скомпрометирован.
- Хотите, скажу, что я думаю? – спокойно сказал он.
- Должен сказать, что это было бы довольно занимательно.
Блеск в его глазах приуменьшился.
- А я скажу, что было бы еще занимательнее, если б я арестовал вас. Что вы на это скажете?
- По какому же обвинению?
- О, уверен, что я что-нибудь придумаю. Кража женского белья с бельевой веревки. Как вам это, мистер Холмс?
Честно говоря, это звучало совершенно отвратительно. Я готов был поверить, что инспектор не шутит. Если он арестовал Уорбойса из-за какой-нибудь, я уверен, незначительной улики, то там где дело касается меня, у него, наверняка, не возникнет проблем с тем, чтоб такое обвинение выглядело вполне вероятным. Не имеет значение, правда ли это, ибо газеты поднимут настоящую шумиху и не станут утруждать себя опровержением и извинениями, после того, как я буду оправдан. Что тогда станет с моей нечастной практикой? И , представить только, что скажет на это мой брат?!
- Прошу вас, инспектор, просветите меня на этот счет, - сказал я сдержанно. – Откуда вы узнали мое имя?
- Ну, что ж, - сказал он, монотонно произнося слова, точно корова, жующая свою жвачку. – Просто я такой человек, который все замечает. Не правда ли, констебль Фаулер?
- Да , сэр. Вы все замечаете.
Ответ был вялым, лишенным каких бы то ни было эмоций. И застывшее выражение лица констебля со слегка отвисшей челюстью, на которое я обратил внимание, как только вошел, ничуть не изменилось. Либо он был самый равнодушный человек, какого я когда-либо встречал , либо он довел до совершенства искусство высокомерного отношения к ничего не подозревающему начальству. Я склонялся к последнему, хотя в его глазах не мелькало ни единой искры, которая позволила бы предположить, что за этой вялой наружностью скрывается острый ум. Возможно, он видел и слышал слишком много, чтобы теперь не испытывать скуки. Если это так, то я ему сочувствую. Имея столь неотесанного начальника, как Грегсон, я очень быстро был бы вымотан.
- И я приметил кое-что относительно вас, мистер Холмс, - продолжал Грегсон. – Ваше имя.
Если он пытался произвести на меня впечатление своей проницательностью, то потерпел полное фиаско, ибо мне его слова ровным счетом ничего не говорили.
- Мое имя? – спросил я. – И что же оно сказало вам?
- Оно сказало, что не стоит доверять совпадениям, особенно там, где дело касается этого недотепы Лестрейда. А-а, я вижу, вы его знаете.
Это была уловка, явная попытка подловить меня, ибо я прекрасно сознавал, что ни мои движения, ни выражение лица ни чуть меня не выдали.
- И какой же вы из этого делаете вывод? - спросил я.
Он потер рукой подбородок.
- А такой, что никто у нас, в Ярде, не мог понять, как такому непроходимому идиоту, как Лестрейд, удалось раскрыть это дело об убийствах в мюзик-холле. И тут один из констеблей, задействованных в этом деле, сказал, что в Хокстонском Ипподроме был один молодой человек, который мог бы много чего рассказать, и они даже некоторое время думали, что это именно он стоит за всем этим. Я заглянул в бумаги по делу, и угадайте, чье имя я там нашел?
- Мое, - сказал я, сожалея, что не подумал в тот раз о том, чтобы воспользоваться псевдонимом.
- Совершенно верно. Как я и сказал, мистер Холмс, я все подмечаю. Поэтому, когда я пришел сюда и узнал, что не успел еще остыть труп погибшего, как на его место заступил еще один мистер Холмс, то подумал, что это очень подозрительно. Ведь я так и сказал, констебль?
- Да, сэр. Вы сказали, это подозрительно.
Я взглянул на констебля. Выражение его лица было столь же лишено эмоций, как и прежде, и несмотря на это, я увидел, как он подмигнул. Это, вкупе с изобилием информации, находящейся в распоряжении Грегсона, породило во мне неведомое прежде чувство тревоги, которое положительно действовало мне на нервы. Говоря о своем сопернике, Лестрейд как-то упустил из виду, что инспектор отнюдь не лишен ума. Делая наблюдения, он логическим путем вывел то, что между нами есть какая-то связь, и это могло сделать мою жизнь крайне некомфортной , а мое положение здесь – весьма шатким.
- Итак, - продолжал Грегсон, - у меня появились подозрения. И вот теперь, когда вы вошли сюда и идеально подошли под описание того другого парня, я решил рискнуть. И оказался прав, верно, констебль?
- Да, сэр.
Грегсон наклонился ко мне через стол.
- И теперь я говорю вам, что вы работаете для Лестрейда. Я прав?
Я фыркнул и решил, что не дам себя запугать. Лестред, несмотря на все свои недостатки, позаботился о том, чтобы мне не пришлось лгать.
- Да, вообще-то, нет, инспектор.
Грегсон прищурился.
- Что?
- Я получил гонорар от одного своего клиента за то, что займусь изучением некоторых его дел, касающихся Тэнкервилльского клуба.
-Понятно. – Грегсон откашлялся. – Имя этого джентльмена?
- Я не могу сказать. Для меня немыслимо предать доверие клиента.
- О, вы говорите, немыслимо? Прежде нам не приходилось слышать такое слово, не правда ли, констебль?
- Нет, сэр. Не приходилось.
- А насколько для вас будет немыслимо, если я на длительный срок упрячу вас за решетку, мистер Холмс, за отказ сотрудничать с официальными представителями власти?
Я молчал. Грегсон, поджав губы, сел обратно на стул.
- Знаете, наш главный суперинтендант – забавный человек. Верно, констебль?
- Да, сэр. Просто умрешь от смеха.
Грегсон озадаченно посмотрел на него.
- Нет, я имел в виду, что иногда ему в голову приходят странные мысли. Знаете ли, мистер Холмс, не нравятся ему все эти любители. Не любит, когда они вмешиваются в расследования. Он говорит, что если они хотят изображать из себя полицейских, то почему бы им не наняться к нам на работу и не узнать как это все происходит на деле, вместо того, чтобы заниматься этим чисто любительски? Ведь вы именно этим занимаетесь, мистер Холмс? Вы сыщик-любитель?
Я бы поспорил с таким утверждением, но все относительно. Я расследовал всего несколько дел и был мало известен. Для постороннего человека я, возможно, в самом деле, кажусь любителем, хотя я бы все же предпочел назваться начинающим детективом-консультантом.
- Я пытаюсь пролить свет на те загадки, что озадачивают и сбивают с толку обычного человека, - ответил я.
Грегсон нахмурился.
- Что вы имеете в виду?
Я вздохнул и задался вопросом , не умышленно ли этот человек прикидывается столь тупым. Если все мои столкновения с полицией будут проходить в таком ключе, то чувствую, что потрачу на разъяснения не один час.
- Люди приходят ко мне со своими загадками, и я пытаюсь помочь им разобраться в этих проблемах.
- Кому вы помогали на Хокстонском Ипподроме?
- Одному своему приятелю, Горацию Мерривейлу.
- Надеюсь, он сможет это подтвердить?
- Сомневаюсь. Думаю, его нет сейчас в стране. Он поет.
- А, комические куплеты или что-то в этом духе?
- Нет, он поет в опере. У него глубокий бас.
- Значит, вы работали там не для Лестрейда?
- Нет, инспектор. Наши пути пересеклись совершенно случайно.
- Какое совпадение, что это вновь произошло и теперь.
Я выдержал его пристальный взгляд.
- Да, - согласился я. – Но не более, чем и в тот раз.
Он пожал плечами.
- Ну, я простой человек. Не правда ли, констебль?
- Да, сэр. Очень простой.
- И мне не нравятся совпадения. Все происходит не само по себе, за всеми событиями стоят люди. И когда все происходит не так, как было запланировано, то говорят, что это совпадение.
Я ничего не сказал, придерживаясь того взгляда, что мудрее помалкивать и считаться дураком, чем спорить с другим дураком и тем самым доказать, что это мнение вполне оправдано.
- И , исходя из этого, я побеседовал со старым Ффэрли-Финчем, главой этого балагана, и знаете, что он сказал? Скажите ему, констебль.
- Он сказал, что в прошлом году была прекрасная охота на рябчиков.
Грегсон нетерпеливо махнул рукой.
- Нет, нет, констебль, о мистере Холмсе.
Констебль Фаулер вытащил записную книжку и некоторое время листал ее прежде, чем нашел нужное место.
- Он сказал, что инспектор Лестрейд велел ему взять мистера Холмса в качестве прислужника, чтобы поспособствовать ему в расследовании смерти Майкла Хардинга.
На лице инспектора вновь появилась хищная улыбка.
- Не повторите ли вы ранее сказанное вами, мистер Холмс?
Хорошо лгать – это тоже искусство. Вообще, чем больше придерживаться правды, тем достовернее получается. И вам не понадобится держать в памяти на будущее сфабрикованную вами версию, что может повлечь за собой проблемы, если у вас плохая память или голова занята чем-то другим.
В моем случае, отрицать что-то было трудно, поскольку Грегсон уже был в курсе. И у меня создалось впечатление, что его конечной целью было превзойти его соперника в Скотланд Ярде, воспользовавшись этой информацией. Я решил прощупать почву.
- Что вы хотите, инспектор? – спросил я.
-Содействия. Я предполагаю стать Главным инспектором еще до того, как мне исполнится сорок.
- Похвальные амбиции. Но какое отношение это имеет ко мне?
Инспектор вытащил из кармана внушительных размеров носовой платок и громко в него высморкался.
- Вот, как я это вижу, - сказал он, тщательно вытирая каждую ноздрю по очереди. – Мне видятся два варианта. Я докладываю Главному Суперинтенданту, что Лестрейд приписывает себе чужие заслуги по расследованию преступления, которое он не мог раскрыть целую вечность, и его вышвыривают из полиции. Отделение полиции в Ратленде будет избавлено от присутствия в их рядах такого невежественного болвана, как он, а вы получите заслуженное признание.
- Вы слишком добры, - кратко сказал я.
- Нет худа без добра, мистер Холмс. С другой стороны… - он сделал паузу, и я увидел, что в его задумчивом взгляде вновь промелькнула уверенность, - я могу ничего не сказать о вашем тандеме. Лестрейд уедет в Ратленд, а мы придем к пониманию. Я не настолько горд, чтобы порой не принимать небольшую неофициальную помощь. Ну, так что, мистер Холмс, какой вариант вы предпочтете?
Выбора , и правда, не было. Публичное признание это, конечно, не плохо, но не за счет усердно работающего семейного человека, у которого вот-вот родится еще один ребенок. Что же касается заключения союза с Грегсоном, то эта идея мало меня привлекала. Интересно, знал ли Лестрейд, насколько беспощаден этот человек. С меча, которым он нанес удар своему сопернику, все еще стекала кровь, а он уже думал, как лучше воспользоваться преимуществами своего положения. И он имел наглость теперь говорить, что решение за мной.
Это было, как если бы он хотел разыграть эту партию, а я должен был всего лишь помочь ему. К воскресенью мы будем знать, кто победитель, а кто побежденный. Если выиграем мы, Лестрейд поступит с ним по своему усмотрению. Если же мы потерпим поражение, то у инспектора, по крайней мере, будет работа, и его семье не придется голодать.
- Думаю, я предпочту второй вариант, - сказал я, наконец.
- Вы не пожалеете об этом, мистер Холмс. Право же, меня восхищает преданность. Но есть разница между преданностью и глупостью. Вы подтвердили то мнение, что сложилось у меня на ваш счет, вы умный молодой человек, который знает, когда нужно поддержать фаворита.
Я заскрипел зубами, услышав этот покровительственный тон, и изо всех сил старался не показать то, что чувствую.
- Не сомневаюсь, что вы захотите остаться здесь на службе в интересах вашего «клиента», - продолжал инспектор.
Я кивнул.
- Можете оставаться, я не возражаю. Я даже замолвлю за вас словечко перед старым Ффэрли-Финчем. Можете считать это любезностью.
Мне никогда не нравилось, когда кто-нибудь делает мне любезность. Главная проблема здесь заключается в том, что никогда не знаешь, когда тебя попросят вернуть этот долг. А исходя из образа действий Грегсона, я заключил, что его доброе отношение может в будущем обойтись мне очень дорого.
- Что ж, полагаю, наши дела здесь окончены, - сказал он, вставая. – Пойдемте, констебль, нам еще нужно допросить подозреваемого в участке, прежде чем отправляться по домам.
- Этот подозреваемый – мистер Уорбойс? - спросил я. – Почему вы арестовали его по обвинению в убийстве, инспектор?
- Потому что он совершил его, мистер Холмс. Похоже, он задумал что-то недоброе и об этом узнал Хардинг. В день своей смерти он разговаривал с Уорбойсом. Он сказал ему, чтобы он перестал и взялся за ум, не то он сообщит в Комитет клуба.
- Уорбойс признался, что убил Хардинга?
Грегсон покачал головой.
- Отрицал, прямо из кожи вон лез, но они все так делают. Он ни на минуту не смог одурачить меня. У меня, знаете ли, нюх на этих смутьянов, и когда Главный сказал, что я должен быстро произвести арест, я так и сделал. Он виновен; это ясно, как день. Он покупал мясо из-под прилавка.
Я кивнул. Благодаря Тоби, мне не приходилось смущаться из-за своего неведения, стоя сейчас перед инспектором.
- Собственно говоря, лошадиное мясо, которое он выдавал за баранину.
Лицо Грегсона побелело.
- Вы говорите, лошадиное? Он сказал только, что он покупал дешевое мясо.
- Без сомнения, очень дешевое.
- Ну, это уже что-то. Полагаю, вам не известно, где он его доставал?
- У Дэниэлса, в Сохо. На Слотер Роу.
- Запишите это, констебль, - сказал Грегсон. – Ну, мистер Холмс, вы были честны со мной по поводу этого дела. Я буду рассматривать это, как знак доверия между нами.
- Благодарю вас, инспектор.
- Не торопитесь, молодой человек. Я хочу, чтоб вы дали слово, что ничего из того, о чем мы сегодня говорили, не станет известно Лестрейду.
Вот теперь это было довольно веское замечание. Оно говорило о том, что при всей уверенности Грегсона в том, что он вытеснил из Скотланд Ярда своего соперника, даже в эту минуту он сознавал, что Лестрейд все еще может подкопаться под него. При таких соображениях, было не очень трудно согласиться на эти условия. Я ничего не скажу Лестрейду, не потому, что желал сохранить эти новости в секрете, а потому что в них для него не было ничего существенного. Он предсказывал, что Грегсон срочно произведет арест и так оно и случилось. Никто из нас не обязан информировать инспектора, что он посадил под замок не того человека.
Фактически, в этом умалчивании было наше преимущество. Надеюсь, что увидев, как полиция , найдя предполагаемого виновного, несколько ослабила свой контроль, настоящий преступник расслабится и совершит какую-нибудь ошибку. Все, на что мы могли надеяться, это то, что он сделает это еще до вечера воскресенья.



А пока я столкнулся с проявлением огромного любопытства со стороны своих коллег. Грегсон и констебль ушли, и главным сосредоточением всеобщего интереса стал я; всех интересовало, что было причиной таких длительных расспросов. К счастью, я был избавлен от еще одного допроса весьма своевременным появлением мистера Фрейзера, который вовсе не забыл о том, как поздно я вернулся. Наказанием за мою медлительность, сказал он, будет ночное дежурство.
По сравнению с полировкой целых акров деревянного паркета, перспектива просидеть всю ночь была подлинным облегчением. У меня будет время подумать и будет время узнать о сокрытых пока тайнах Тэнкервилльского клуба. Так даже лучше, у меня будет оправдание для того, чтобы подкрепить себя несколькими часами сна перед тем, как приступить к своим вечерним обязанностям. И я счел, что мне крайне повезло, ибо наказание могло быть гораздо хуже.
И пока главный стюард не передумал, я забрал Тоби, припас кое-что из объедков ему на ужин, и потихоньку улизнул. Наверху, в своей комнате я оставил Тоби заниматься большими костями, а сам устроился на кровати, чтобы внимательно прочитать те материалы, что дал мне Лестрейд про человека, якобы убитого единорогом и выброшенного на побережье Темзы.
Но как я не пытался, очевидная связь между смертью этого человека, Питера Фэншоу, и другими убийствами от меня ускользала. Было написано, что он ремесленник, а под это определение подходило множество профессий, жил он в мансарде над публичным домом в Саутворке, и ему было сорок семь лет. Никакой связи с Тэнкервилльским клубом, и не было никаких оснований предполагать, что его профессия, какой бы она не была, могла свести его с кем-то из его членов. В официальном заключении о его смерти говорилось, что он умер от того, что был проткнут длинным спиралевидным рогом, которым обладает разновидность китов, известных, как нарвал. По крайней мере, это положило конец рассуждениям о мифических существах, бегающих по улицам английской столицы.
Несколько более озадачивало утверждение коронера, что Фэншоу, должно быть, упал в реку и стал жертвой агрессивного кита. Я пытался вспомнить, видел ли когда-нибудь в Темзе такое животное. Нет, никогда не видел. Там редко можно было увидеть и рыбу, а уж появление кита было бы просто потрясающим зрелищем. Это было бы смехотворно, если бы я не читал отчет об обстоятельствах гибели человека.
Самым ценным, что я мог из него извлечь, было то, что Зал трофеев клуба мог похвастать несколькими рогами нарвала, один из которых мог использоваться для совершения этого кровавого деяния. А может быть и нет. Как минимум, можно было сказать, что это смелое предположение. Перед глазами у меня все плыло и они закрывались, поэтому я решил отдохнуть, а позже исследовать, есть ли на стене пустое место, оставшееся от похищенного рога. Теперь же я уступил непреодолимому соблазну сна и вскоре был потерян для мира.
Мне снились констебли, призраки и реки крови, несшие свои потоки вдоль каменных берегов, так что это было настоящие облегчение, когда я проснулся от того, что кто-то настойчиво барабанил в дверь. Солнце давно уже зашло, поэтому в комнате было темно и довольно холодно. Я совершенно окоченел. Только моим ногам было тепло, ибо на них , удобно устроившись, в клубок свернулся Тоби.
Стук повторился, и я попытался отозваться. Мой голос был хриплым, и я и сам с трудом мог его слышать. Я шевельнулся и папка, лежавшая у меня на груди, упала на пол , рассыпавшись каскадом бумаг и газетных вырезок. Когда я наклонился, чтобы поднять их, дверь открылась, и темноту прорезал луч света.
- Мистер Фрейзер послал меня разбудить вас, - произнес чей-то угрюмый голос.
Подняв голову, я увидел, что в дверях стоит необщительный Сэмюэль Финсбери. Я впервые услышал его голос и был удивлен , уловив в нем легкий акцент. Не немецкий, и вроде не французский, скорее датский, так что чутье заставило меня предположить, что родом он откуда-то из Нидерландов.
Однако, у меня не было возможности проверить свою теорию, ибо его взгляд быстро скользнул с меня на разбросанные по полу бумаги. Сверху лежал доклад коронера и именно на нем и задержался его взгляд, глаза этого малого внезапно округлились от изумления. В следующую секунду он издал крик, подобно душе, терзаемой демонами, и в мгновение ока бросился на меня, схватив за лацканы, и начал колотить меня головой об стену.
- Кто вы? – вскричал он. – И что вам известно о смерти моего отца?

Ну, очень тяжело далась глава. Очень большая оказалась, да и период выдался нелегкий, особенно последняя неделя. Надеюсь, мои читатели еще не забыли события, предшествующие этой главе)

Глава 7

Майор Прендергаст оказался сильно прихрамывающим седовласым мужчиной средних лет, с носом, напоминавшим по форме луковицу. Он был сильно встревожен и расстроен, о чем говорили глубокие морщины, что залегли на его нахмуренном лбу, и несколько новых царапин на линзе его монокля, явный результат недавней невнимательности.
Чтобы поберечь его нервы и самим не дрожать от холода, мы нашли убежище в маленьком кафе на вокзале Чарринг-Кросс, где были ужасный кофе и черствые кексы. При первой возможности я отправил свою порцию в выжидающе раскрытую пасть Тоби и в утешение закурил.
Нельзя сказать, чтобы меня сильно беспокоило, что подумает о моих действиях наш компаньон. Его страдания были почти осязаемы, когда он сидел напротив нас и в его усах и бороде блестели капельки пота, несмотря на холод, заставляющий нас с Лестрейдом плотнее кутаться в пальто и шарфы. Судя по его поведению я бы сказал что он бы сходил с ума от беспокойства находясь в любом месте, где не было бы инспектора Скотланд Ярда и настороженного молодого человека, представленного ему, как мистер Шерлок Холмс.
К моему огромному изумлению, Лестрейд слишком поторопился, говоря о том, какова моя роль в этом деле. «Он помогает полиции», сказал Лестрейд, и это мало чем смогло развеять тревогу майора. Он посмотрел на мой взлохмаченный вид, бросил пренебрежительный взгляд на существо с печальными глазами, выдававшего себя за пса, лежащего подле моих ног, и кажется, пришел в еще большее уныние.
Однако, внушать уверенность или сочувствовать не входит в мои обязанности. Меня интересовало лишь то, что ему было известно о смерти Майкла Хардинга. Я попросил его рассказать, что он знает и как можно точнее придерживаться фактов.
- Так вот, мистер Холмс, еще месяц назад я был членом Тэнкервилльского клуба, - неуверенно начал он. – И был бы им и до сих пор, если бы не… - Он умолк.- Произошел один случай. Мне было сказано в самых резких выражениях, что я должен немедленно выбыть из рядов членов клуба.
- Почему? – спросил я.
Прендергаст неловко заерзал на стуле и стал поправлять монокль.
- Я бы предпочел не говорить.
Я стряхнул пепел с сигареты на свое блюдце и взглянул ему в лицо.
- Майор, я бы не спрашивал, если бы в свете недавних событий это не было делом величайшей важности. Ведь это касалось игры в карты, ведь так?
Майор испуганно взглянул на меня, а его монокль выпал у него из глаза и повис на груди.
- Да, совершенно верно. Но как вы узнали…
- Моя профессия состоит именно в том, чтобы знать, - заметил я. – Наблюдая за поведением некоторых членов клуба, я вполне могу поверить, что лишь поведение человека за карточным столом может побудить их к таким действиям.
- Ну, раз вы знаете, нет смысла отрицать это, - вздохнул Прендергаст. – Да, мистер Холмс, все именно так, как вы и сказали. Я был обвинен в мошенничестве, я был не виновен, но у меня не было никаких шансов доказать это.
- Несомненно. Но почему они выдвинули это обвинение против вас ?
Он высоко поднял голову, будто бы наперекор неприятным воспоминаниям, которые я пробудил в его памяти своими вопросами.
- Я полагаю, что они предъявили против меня ложную улику потому, что я высказывал подозрения на этот счет в адрес другого члена клуба.
- Человек, о котором вы говорите, майор Хэндимэн?
Когда я вновь взглянул на него, майор уже пришел в себя от удивления, которое испытал уже второй раз, столкнувшись с моей проницательностью. Он открыл рот и пытался что-то сказать, но произнес лишь что-то бессвязное.
- Вам о нем известно? – сказал он, наконец .- Но каким образом, сэр?
- У мистера Холмса этим утром произошло с майором нечто вроде стычки, - сказал Лестрейд.- Как он сказал мне, этот человек обжег ему руку горячим кофейником.
Это было довольно неплохое объяснение, почему во время всей нашей встречи я действовал исключительно левой рукой. Правая лежала у меня на колене, и я чувствовал, как кровь, пробегая по моим венам, вызывает в ней пульсирующую боль. К этому времени она уже побывала в застоявшейся моче и была натерта салом, смешанным с лавандовым маслом, что по словам миссис Уорбойс, должно было смягчить кожу. Нельзя сказать, чтобы я сильно доверял этому суждению, ибо в ее способности к врачеванию я верил не больше, чем в ее кулинарное искусство.
- Он всегда был зверски жесток, - сказал Прендергаст. – Всем печально известны его «подвиги» в Индии.- Ведь вам же известно, что он был вынужден уйти в отставку?
Мы с Лестрейдом покачали головами.
Майор наклонился вперед и заговорил тише, словно собираясь сообщить нам нечто конфиденциальное.
- Там произошел скандал, после того, как одного солдата насмерть запороли кнутом по приказанию майора. Ходили даже слухи, что он сделал это собственноручно.
- Увы, меня это не удивляет, - сказал я.- Он угрожал расправиться таким образом и со мной.
- Боже мой, мистер Холмс, - пробормотал Лестрейд. – Вы об этом ничего не сказали.
- Вы не спрашивали.
После этих слов все удовлетворение, что почувствовал инспектор, видя, как мы продвигаемся к цели, тут же растаяло без следа. Теперь передо мной было уже два обеспокоенных человека, а время поджимало.
- Продолжайте, майор. В чем именно вы подозревали майора Хэндимэна?
Прендергаст нервно отхлебнул чая, после чего дрожащей рукой поставил чашку на стол.
-Ничего такого, что дало бы мне возможность припереть его к стенке, вот почему я и не выдвигал против него официальный иск. Хотя, может, было бы и лучше, если б я это сделал, - горестно добавил он.
- Он выигрывал в тех случаях, когда у вас появлялись такие подозрения?
- Иногда, обычно тогда, когда у нас здесь бывали гости и принимали участие в игре.
- А в другое время это случалось реже?
- Не реже и не чаще, чем человеку может улыбнуться удача.
Я с минуту подумал над этим положением вещей.
- Значит, вы считаете, что он обманывал ничего не подозревающих гостей клуба. С кем вы поделились своими подозрениями?
Прендергаста, казалось, взволновал этот вопрос.
- Ну, с несколькими членами клуба.
- С кем конкретно?
Но он изо всех сил старался уйти от ответа.
- Майор, чрезвычайно важно, чтобы вы сказали нам это.
Его глубоко посаженные глаза вспыхнули, и он нетерпеливо покачал головой.
- Бросьте, мистер Холмс, вы просите у меня слишком много… Что ж, очень хорошо, если вы настаиваете. Я сказал это ему в лицо.
- Бьюсь об заклад, что это не пришлось ему по вкусу, - с сухим смешком сказал Лестрейд.
- Именно так. Я не обвинял его в шулерстве, как таковом. Хоть и сказал, что в том, что касается карт, ему дьявольски везет. В эту минуту с ним произошла ужасная перемена. Мне и прежде приходилось быть свидетелем вспышек его гнева, но на этот раз это было что-то иное. Он был разъярен почти до предела. Это было весьма удручающее зрелище. Майору Стенхоупу, сидящему с нами за одним столом пришлось успокоить его.- Уголок его рта при этом слегка дернулся.- Ну и конечно, после этого они нашли карту.
Я вопросительно поднял бровь и ждал, когда он продолжит.
- Бубнового туза, карта была под моим стулом. Но поймите, она была не моя, чтобы ни говорили другие.
Какие бы чувства не испытывал Лестрейд, он тактично скрыл лицо за своей чашкой, предоставив мне право успокаивать майора, сидевшего перед нами с видом оскорбленной невинности.
- Я верю вам, сэр, - сказал я. – Что же было потом?
-Поднялась большая суматоха, - продолжал он. – Если хотите знать мое мнение на этот счет, то это было много шума из ничего. Ничто не говорило о том, что эта карта была моя. Она могла взяться там, откуда угодно. Ее мог бросить туда тот, кто сдавал карты. Любой мог оставить ее там, чтобы бросить на меня тень. – Его гордый взгляд слегка потух, а решительный подбородок поник на грудь. – После этого Комитет заявил, что я должен выбыть из клуба, что другие члены клуба выражают недовольство. Я был изгнан из клуба, и моя репутация была разрушена. И так будет до тех пор, пока я не смогу очистить от позора свое доброе имя.
- Вы живете за счет карточных выигрышей?
Майор кивнул.
- И у меня были надежды завоевать руку и сердце одной леди. Теперь этому не бывать. Поэтому вы можете себе представить , с какой жадностью я схватился за предложение, что сделал мне этот Хардинг.
- В чем оно заключалось?
-Он пришел ко мне примерно неделю назад. Сказал, что ему известно о том, что случилось в клубе. Ну и, естественно, я, недолго думая, согласился на предложенную им цену.
- Он просил у вас денег? Сколько?
Мне показалось, что кровь еще сильнее прилила к его и без того разгоряченному лицу.
- Пятьдесят фунтов.
- Это немалые деньги.
- Не такая уж и большая цена за восстановление моей чести и достоинства, - заявил Прендергаст довольно самоуверенным тоном. – Я бы заплатил ему вдвое больше, если бы он сделал то, что обещал.
Я заметил, что он очень тщательно подбирает слова. Видимо, во время их переговоров майор не говорил, насколько ценной была, на самом деле, для него эта информация. Исходя из этого, можно предположить, что он счел, что заключил прекрасную сделку, тогда как Хардинг был слишком робок или, может быть, слишком скромен, чтобы запросить больше. Однако, если последнее верно, почему он вообще запросил денег?
- Мистер Холмс, я заключу с вами сделку на тех же условиях, если вы сможете выяснить, что было известно Хардингу и очистить от позора мое доброе имя, - сказал майор.
Я потушил свою сигарету и покачал головой.
- Это очень щедро с вашей стороны, сэр, но меня больше волнует, как отдать в руки правосудия убийц Майкла Хардинга, нежели мыль о том, как улучшить свое финансовое положение.
- Хотя, позволю себе заметить, деньги были бы весьма кстати, - сказал Лестрейд, подтолкнув меня локтем.- У каждого свои расходы. Не правда ли, мистер Холмс?
У меня сложилось довольно четкое впечатление, что он хотел, чтобы я принял предложение майора, хотя и представить не могу, по какой причине. Я был возмущен, что меня нанимают словно какой-то кэб, но, подчиняясь настояниям инспектора, смягчился и сделал все, что мог, чтобы успокоить встревоженного майора.
- Майор Прендергаст, я попытаюсь пролить свет на это странное стечение обстоятельств, - сказал я. – И мне в этом исследовании очень бы помогло, если бы вы вспомнили что-нибудь из того, что говорил Хардинг.
- Нет, я ничего не могу сказать на этот счет, - ответил он, подтвердив мои предположения. Хардинг решил держать информацию при себе до тех пор, пока оба они не будут готовы выполнить все условия сделки. – Он лишь сказал, что ему кое-что известно и вскоре я получу от него известия. А потом я узнал, что он мертв.
- Точнее, убит, - поправил я майора, та же участь могла ожидать и меня, если я совершу те же ошибки, что и несчастный Хардинг. Перспектива не из приятных. Я ужасно не люблю отступать перед возникшими трудностями, но отнюдь не собираюсь, сломя голову, мчаться навстречу собственной гибели. Лишь безрассудный, упорный или отчаянный по своей воле захочет вернуться в логово льва, и я задался вопросом, который из этих эпитетов мне больше подходит.
Так как мы узнали у майора уже все, что могли, то не было смысла задерживать его здесь дольше. Лестрейд вышел с ним на улицу и усадил его в кэб, а я остался, чтобы подумать над сложившимся положением дел.
Несомненно мы сдвинулись с мертвой точки. У меня налицо был подозреваемый и вполне правдоподобный мотив для преступления. Чего мне, однако, не хватало, так это улик и доказательств. Хороший адвокат не оставит от нашего обвинения камня на камне. Даже я видел в своих доводах несколько зияющих дыр.
Суть проблемы заключалась для меня и в характере самого Хардинга. Я все еще не решил, святым он был или грешником. Прислуга не любила его, довольно обычная картина, когда кто-то посвящен в некую тайну и это заставляет его держаться особняком от его товарищей. Судя по всему, Хардинг никогда даже не пытался поладить со своими коллегами, и это позволяет предположить, что, когда он только заступил на это место, у него на уме уже был некий скрытый мотив. И, следовательно, можно утверждать, что он погиб не просто так, у него была цель.
Но какая цель, вот в чем вопрос. Был ли он просто шантажистом, готовым вытягивать деньги у доверчивых членов клуба и жить дальше? Он изо всех сил пытался помочь майору Прендергасту смыть пятно позора, которое не только наложило на него клеймо бесчестья, но и вело непосредственно к разорению. И я спрашивал себя, действительно ли ему было что-то известно или он просто искусно блефовал.
Постепенно мне становилось совершенно ясно, что я должен побольше разузнать об этом человеке. Его история могла пролить какой-то свет на все это дело. Несомненно, когда он пришел наниматься на работу в Тэнкервилльский клуб, у него потребовали рекомендации. Мне придется попросить Ффэрли-Финча разыскать их для меня. И Лестрейду надо будет выяснить, было ли у Хардинга какое-то криминальное прошлое, под его собственным именем или же под псевдонимом.
Но еще были и другие загадочные смерти; слишком невероятно, чтобы это было простым совпадением, однако, казалось, что они совершенно между собой не связаны. Это было непростое дело, излишне усложненное к тому же множеством случайных нитей, которые порождали слишком много вопросов, на которые не так легко было найти ответ. Ничто не обладает такой способностью рассеять мрак, как ясный ум, но так как в настоящее время я и сам страдал от его отсутствия, то по-прежнему пребывал в полном замешательстве.
Я вздохнул , устало потер глаза и открыл папку с делом о гибели несчастного, выброшенного призраком из окна третьего этажа в Мейда Вейл.
Чтение этого дела производило весьма гнетущее впечатление. Расследование велось небрежно и в значительной степени опиралось на свидетельства людей, живущих в тот момент в этом доме и утверждавших, что они слышали глубокой ночью разнообразные звуки. Прочитав эти отчеты о гремящих цепях, таинственном плаче и появлении призраков, я задался вопросом, что заставляет всех этих людей продолжать жить в подобном доме. Дешевое жилье, подумал я, и желание понизить плату за квартиру, пытаясь отбить охоту у потенциальных жильцов поселиться там, рассказывая фантастические истории о вышеупомянутом доме.
Как не удивительно, во время этого инцидента все было погружено в сон. Впервые о трагедии стало известно, когда полисмен разбудил хозяина в середине ночи, чтобы сообщить ему, что на изгороди дома висит пронзенный ее острыми зубцами труп. Прямо над этим местом , тремя этажами выше было распахнуто окно в комнате этого несчастного джентльмена. Было единогласно решено, что во всем повинен призрак. И поскольку зацепиться тут полиции было не за что, дело было закрыто и передано коронеру, который постановил, что это смерть от несчастного случая.
Это не говорило мне ни о чем, за исключением того факта, что умственные способности и профессионализм местной полиции оставляют желать лучшего. Погибший Джон Соммерс был музыкантом, любил абсент и страдал от преследования кредиторов. Его жена умерла за несколько лет до этого, поэтому для опознания тела пришлось обратиться к его шурину, молодому человеку, работавшему подмастерьем печатника в Сэндерстеде. Здесь был помещен официальный отчет об этом и я сначала лениво пропустил подпись этого человека, но потом вернулся назад, чтобы рассмотреть ее более тщательно.
Я едва не проглядел это. Передо мной было знакомое имя. Шурином убитого был никто иной, как Майкл Хардинг.
Итак, между двумя этими преступлениями была связь. И, тем не менее, что это доказывало? Что члены семьи Соммерсов-Хадингов имеют печальную склонность трагически уходить из жизни? Отчет о кончине Соммерса указывал на то, что к обоим убийствам приложили руку одни и те же лица, хотя можно с уверенностью утверждать, что падающий из окна на площадку под ним должен обладать особым невезением, чтобы попасть на пронзившие его горло и грудь прутья ограды.
Однако, это было просто мое предположение. Не было никаких оснований считать, что Соммерс имел какое-то отношение к Тэнкервилльскоу клубу или его членам. Мейда Вейл находится довольно далеко от Пикадилли, и это нисколько не подтверждало теории, что Хардинг был убит, пытаясь добиться правосудия и отомстить за гибель мужа своей сестры. Но я смотрел на это дело иначе. Что еще могло бы заставить умного и образованного молодого человека забыть о тех перспективах, что предлагало ему будущее, и пойти в услужение?
Это было крайне досадно. Все мои инстинкты тянули меня в одну сторону, а имевшиеся в наличии факты ничего не доказывали. Я лишь чувствовал, что здесь существует реальная взаимосвязь и все. И теперь оставалось лишь сосредоточить свои усилия на том, что мне было точно известно о Хардинге и о том, как он узнал про шулерство майора Хэндимэна, и надеяться, что все встанет на свои места. И я добьюсь справедливости в отношении если уж не двух, то, по крайней мере, одного члена этой несчастной семьи.
Ко времени возвращения Лестрейда, я допил свой кофе и был готов двинуться в путь. Колокола церкви Святого Мартина отмерили полчаса, говоря мне, что мне пора возвращаться к своим обязанностям. Однако у инспектора был угрюмый вид человека, которому нужно поговорить и я почувствовал, что в результате я получу еще одно взыскание за то, что не слежу за часами.
- Ну, что, мистер Холмс, - сказал он. – Майор Прендергаст поведал нам чудесную историю, не так ли?
Однако, его тону не хватало убежденности.
- Вы думаете, что он нам лгал? С какой стати?
Лестрейд немного подумал.
-Потому что он был шулером.
- Прендергаст? – Я покачал головой. – Зачем тогда к нему пришел Хардинг?
- Шантаж.
- Но с какой целью? Прендергаст и так уже был разоблачен.
- Если только ему не было известно что-то еще. Вы заметили, как он был беспокоен? И полчаса не мог усидеть на месте и его глаза все время перебегали туда-сюда по комнате. На мой взгляд, это говорит о нечистой совести. Я бы не удивился, узнав, что это он убил Хардинга.
Он вновь сел на свое место с самодовольной миной и выжидательным выражением глаз. Секунду спустя я понял, что он ждет, чтобы я поделился с ним своим мнением по этому вопросу.
- Жаль разочаровывать вас, инспектор, но я не могу с вами согласиться. Начнем с того, как он смог попасть в Тэнкервилльский клуб после того, как был изгнан оттуда?
- Проскользнуть мимо спящего привратника достаточно легко.
- Только не мистера Баллена. Мимо него не прошмыгнет и мышь. – Мой утренний допрос по поводу письма Лестрейда являлся тому прекрасным подтверждением. – И, кроме того, я же сказал, что убийство Хардинга было совершено не одним человеком.
- Возможно, Прендергаст и Хэндимэн действовали сообща. Если помните, ведь это вы выдвинули идею о том , как важно то, что Хардинга было оставлено в клубе. Если посмотреть на это под таким углом, то это было предостережение с целью отпугнуть любого, кто решит их шантажировать.
- Но зачем тогда он пришел к вам, подвергая и себя и своего партнера опасности быть замешанными в преступлении? Нет, Лестрейд, это не годится. Я склонен верить рассказу майора.
Лестрейд задумчиво провел рукой по подбородку.
- Значит, вы не считаете, что мне следует арестовать его?
- Я считаю, что если вы это сделаете, то будете выглядеть довольно глупо. По его собственному признанию, никто не терял столько, сколько Прендергаст , если бы Хардинг умер до того, как сказал ему, что ему известно.
- Боже мой, мистер Холмс, но вы же утверждали, что Хардинга пытали. Что если Прендергаст добился, чего хотел, а затем убил его, обеспечив, таким образом, его молчание.
Я вздохнул.
- Наверняка, самое главное для него изобличить Хэндимэна в шулерстве, которым он , несомненно, занимается. А убийство свидетеля собственной невиновности приводит к совершенно обратным результатам, вам так не кажется?
- Значит, вы думаете, что это Хэндимэн его убил.
- По всей вероятности, у него были сообщники, но, да, думаю, что это он.
- В таком случае, я его арестую.
- Инспектор, - устало сказал я,- я понимаю вашу поспешность, но вы, кажется, забываете о доказательствах вины. Все, что у нас есть , всего лишь слухи. Мне нужно узнать, что Хардинг узнал о майоре, а затем собрать неопровержимые улики, что это открытие привело его к безвременной кончине. Признание помогло бы делу, но маловероятно, что вы его получите. – Я сделал паузу. – Если дело в самом деле обстоит именно так.
Лестрейд изменился в лице.
- Вы в этом не уверены?
Я слегка пожал печами.
- Не совсем. Это объяснение, которое подходит к имеющимся фактам. Позвольте мне представить вам и другое.
Я быстро изложил инспектору то, что узнал, пока его не было, о родственных отношениях Хардинга с Джоном Соммерсом.
- Как я понимаю, у вас нет и никаких доказательств того, что Хардинг следил за убийцами своего зятя?
- Нет, это просто моя теория. Конечно, одно не мешает другому. И вполне возможно, что мы можем двигаться и не в ту сторону.
Настал черед Лестрейда вздыхать и потирать лоб.
- Не могу выразить, мистер Холмс, насколько мне горько слышать это от вас, - горестно произнес он.
- Главный Суперинтендант все еще оказывает на вас давление?
- Это не совсем так. Полагаю, вы еще не видели утренние газеты?
Я покачал головой. Лестрейд вытащил из кармана пальто замусоленный выпуск «Морнинг Пост» и пролистав его, указал мне пальцем колонку под излишне драматичным заголовком «Паника на Пиккадилли!». Этот драматичный стиль сохранился и в изложении событий в статье, у автора которой было больше воображения, нежели здравого смысла.
-«Силы тьмы бродят по улицам? – прочел я. – Добропорядочных лондонцев будут убивать в постелях призраки и вампиры и создания, населяющие наши ночные кошмары?» - Я отложил газету. – Забавно. Так они считают, что это ночные кошмары?
Лестрейд выдавил из себя слабую улыбку.
- Читайте. Дальше еще хуже.
- «Инспектор Лестрейд, исследовавший в прошлом году смерть человека, убитого единорогом, распорядился внимательно исследовать чучело леопарда, полагая, что в Тэнкервилльском клубе он растерзал стюарда. Но поскольку подтвердилось, что зверь давно мертв, невольно приходится предположить, что какие-то сверхъестественные силы оживили его, чтоб он мог совершить подобное зверство.»
Я раздраженно фыркнул, когда дальше автор продолжил рассказ о том, как одна женщина видела вампира в Илинге и множество людей в Норвуде утверждали, что сам дьявол мчался галопом по их крышам, оставив на снегу следы своих копыт.
- Какая чепуха, - сказал я. – Результат того, как второразрядный писака заполняет выделенную ему колонку пустыми слухами самого худшего рода. Вам следует подать иск за клевету против этой газетенки за то, что они превратно истолковывают события.
- Это стоит денег, мистер Холмс. Как бы то ни было, теперь это не важно. Вред был причинен. – Он шмыгнул носом. – Где находится Ратленд?
Когда разговор резко переводят на другие темы, не имеющие к нему никакого отношения, меня это ужасно раздражает, а особенно теперь, когда Лестрейд, кажется, говорил довольно бессвязно.
- Какое, черт возьми, отношение имеет ко всему этому Ратленд? – раздраженно спросил я.
Он откинулся на спинку стула и сложил руки на груди.
- Потому что как раз туда меня и отсылают.
Я пораженно посмотрел на него.
- Вас отстраняют от дела Хардинга?
-Да, с этого утра, после того, как Главный прочел эту статью. Я же говорил, что они искали козла отпущения, а я никогда ему не нравился.
- Всего через день? Не слишком ли опрометчиво?
- Времени было достаточно. Как бы там ни было, в Ратленде как раз есть место инспектора в Окхэме. Я должен приступить к своим обязанностям в понедельник утром.
Лестрейд был краток, а я не был настолько бессердечен, чтобы настаивать на подробном рассказе. Его недолгое пребывание в Скотланд Ярде закончилось отстранением от дела и высылкой в провинцию, причем довольно унизительной высылкой в один из самых скромных полицейских участков Англии. Интересно, какова была реакция инспектора, когда начальник сообщил ему эти новости. Я бы пришел в ярость от такой несправедливости, но мы с инспектором совсем не походили друг на друга.
Прошло уже достаточно времени для того, чтобы он уже как-то смирился с мыслью об уходе из Ярда, и я подозревал, что он не слишком роптал, что его понизили в должности, но все же не уволили совсем. Человек может перенести тысячу унижений там, где речь идет о благополучии его семьи; главное, чтобы его семье было хорошо, не важно где - в отдаленном городке Ратленда или в туманном Лондоне.
Я не выразил ни капли сочувствия, потому что чувствовал, что вместо этого он предпочел бы услышать, что у нас еще есть время, чтобы все изменить в свою пользу. Ситуация отнюдь не была совершенно безнадежной, и инспектор совсем не производил на меня впечатление быстро сдающегося человека, хоть его поведение порой и могло говорить об обратном. Это, конечно, было весьма похвально, но я предвидел впереди некоторые трудности, которые могут воспрепятствовать успеху нашего дела.
- Кому передали Тэнкервилльское дело? – поинтересовался я.
Лестрейд скорчил недовольную мину.
- Они отдали его новенькому. Он работает всего неделю, а на его счету уже три раскрытых дела. И судя по всему, Главный в нем души не чает. Продвинулся по карьерной лестнице до неприличия быстро, если вы понимаете, о чем я.
- У этого совершенства есть имя?
- Тобиас Грегсон. – Он помолчал и его рот скривился в усмешке. – Он добивается результатов. Причем, заметьте, не всегда верных, но быстро положить конец этому делу – это как раз то, что им нужно. И зная его, я полагаю, что он уже произвел арест.
Внезапный блеск в его глазах сказал мне, что, возможно, что-то пошло не так, как хотелось бы.
- Ведь вы же не сказали ему о майоре Прендергасте?
Инспектор улыбнулся.
- Со временем он узнает о нем, когда я сообщу об этом в своем заключительном отчете по делу.
Я одобрил такое поведение, особенно меня воодушевило его скрытое лукавство.
- А что насчет меня?
- Что насчет вас, мистер Холмс?
- Я обязан рассказать этому Грегсону то, что мне известно?
Лестрейд пожал плечами.
- С какой стати? Насколько я понимаю, вы приняли гонорар от майора Прендергаста за то, что займетесь его делами. У вас нет никаких обязательств перед официальными силами закона.
Я с удивлением взглянул на него. Потом рассмеялся.
Этот неожиданный штрих меня положительно вдохновлял. Если раньше я считал Лестрейда всего лишь прозаичным бюрократом, то теперь видел вспышки гениальности среди этого мрака посредственности. Я чувствовал, что мне придется пересмотреть свое мнение об этом человеке.
- Знаете, инспектор, - заметил я, - я думал, какая это будет потеря, если вас отошлют в Ратленд.
Он мрачно кивнул.
- И я совсем не уверен, что жена придет от этого в восторг.
- Ну, что ж, у нас есть еще два с половиной дня, чтобы предотвратить это несчастье, я бы сказал, времени еще более, чем достаточно. Если мне нужно будет связаться с вами, где я могу вас найти?
Лестрейд оторвал клочок от газеты и нацарапал на нем несколько строк.
- Мой домашний адрес. Меня можно найти здесь. По крайней мере, до воскресного вечера.
Я поднялся, разбудил задремавшего Тоби и приготовился двинуться в путь.
- Надеюсь, что до этого времени у меня будут для вас новости.
- Вот только, мистер Холмс, - сказал инспектор, заставляя меня обернуться. – Ведь вы же будете осторожны? Не делайте ничего опрометчивого, не губите себя. Пятьдесят фунтов не стоят человеческой жизни.
- Некоторые ценят ее гораздо меньше, инспектор, - ответил я.- Но можете быть уверены, я не предприму никаких действий, не поставив вас в известность. В конце концов, мы не можем позволить, чтобы этот Грегсон приписал себе львиную долю всех заслуг, не так ли?

Глава 5

Я проснулся от звука бегущих ног, чей-то голос, возвещавший где-то вдали, что пора вставать, и стук в мою дверь показались мне ударами непосредственно по моей голове. Еще до того, как открыл глаза, я понял, что день не обещает быть легким.
Во рту был отвратительный привкус, и ощущалась такая изжога, словно стенки моего желудка за ночь превратились в жир. Все очень просто, я был отравлен, только не каким-то редким алкалоидом неизвестного происхождения, а той странной провизией, что подают на стол в кухне Тэнкервилльского клуба. Если б мне хоть немного повезло, я мог бы слечь в постель, что избавило бы меня от неудобств этого раннего подъема и тех обязанностей, которыми намерен был загрузить меня сегодня главный стюард.
У меня была такая надежда, ибо одним из симптомов было непривычное стеснение в груди, словно на меня что-то давило. И что бы это ни было, оно временами очень тихо похрапывало и обдувало мой подбородок теплым мясным духом. Я приоткрыл один глаз и увидел усатую морду в нескольких дюймах от моего носа.
Я оставил пса на его одеяле, рассчитывая, что там он и проведет ночь. Но у Тоби были другие планы. Я так устал, что не почувствовал, как он вскочил на кровать и медленно стал пододвигаться к моей груди, до тех пор, пока мы не лежали уже нос к носу. В результате мы очень неплохо согревали друг друга этой холодной ночью и оба крепко спали те несколько часов, что были нам отведены.
Теперь два коричнево-шоколадных глаза открылись и печально смотрели на меня. Если он пытался этим сказать мне, что еще слишком рано, чтобы просыпаться в это темное, холодное утро, то я не мог с ним не согласиться. На моих часах была половина шестого; я спал лишь чуть больше трех часов. Сегодняшний день и впрямь будет очень тяжелым.
Однако, я все же встал и ухитрился каким-то образом не перерезать себе горло во время бритья, несмотря на то, что мои веки то и дело норовили закрыться. Я, как мог, оделся, и, открыв дверь, обнаружил за ней пару аккуратно сложенных, выглаженных и зашитых брюк. Мисс Эмили Раш этой ночью совершила чудо. Она даже подвыпустила кромку, удлинив таким образом брюки. Я снова мог стоять в полный рост.
Тоби горестно заскулил, когда я вернул его обратно на чердак, где ему предстояло провести весь день, пока меня не будет. По своей воле, я бы не оставил в таком отвратительном месте ни одно живое существо, и когда я услышал его поскуливание и почувствовал, как его мягкий влажный язык лижет мою руку, то моей решимости заметно поубавилось. Придется поискать для него более подходящее место. Когда я уходил, то положа руку на сердце, не мог смириться с мыслью, что оставляю его там.
Размышляя над это проблемой, я добрел до кухни и, войдя туда, оказался прямо на сцене из Дантовского Ада. Если б там было хоть немного жарче, то крыша, наверняка бы, вспыхнула. Пылал огонь, на нем вовсю кипели кастрюли, в воздухе стоял довольно сильный аромат свежеиспеченного хлеба и бекона. Вокруг стола толпились завсегдатаи этого места, их раскрасневшиеся лица были под стать пунцовым щекам полной женщины с сальными светлыми волосами, тронутыми сединой и грязным фартуком, так туго перетягивавшим ее талию, что она походила на огромные песочные часы. Очевидно, это была миссис Уорбойс, к которой вернулось здоровье, а вместе с ним и полная власть над своими владениями.
Излишне говорить, что при моем появлении разговор тут же прервался. Прошло уже немало времени после того, как мое присутствие сперва привлекло к себе внимание, а затем перестало их интересовать, а я так и продолжал стоять в неловком молчании, сознавая, что совершил какой-то непростительный проступок, вот только не знал, какой.
Сидящий во главе стола главный стюард сердито глядел на меня, приступая к блюду, вид которого был таков, что казалось, будто оно всю ночь тушилось в каком-то жире. Его челюсти методично двигались, тщательно пережевывая кусок хлеба, щедро намазанный маслом. У меня в уме сложилась довольно четкая ассоциация с коровой, тупо жующей свою жвачку, хотя его поведение можно было назвать каким угодно, но только не тупым.
- Вы опоздали, - сказал он.
Это было делом нескольких минут. Я с облегчением понял, что это не что-то совсем непростительное. За опоздание был установлен штраф, и в него, хвала небесам, не входила полировка паркета.
Боясь, как бы еще больше не осложнить одну свою ошибку другой, я поступился своим самолюбием.
- Я прошу прощения. Этого больше не повторится.
- Надеюсь, что так.
Я был готов к неминуемому наказанию. Следующая его фраза приятно меня удивила.
-Поскольку вы новенький, на этот раз я вас прощаю, - нехотя сказал он. – Тем более, что мистер Уорбойс сказал мне, что прошлой ночью у вас была небольшая схватка с Сатаной.
Сколько бы досадных событий не принес мне вчерашний день, столкновения с силами тьмы среди них не было. Если только не считать той бурды, которую ошибочно принимают здесь за пригодную к употреблению пищу, и последствий этого, которые я все еще ощущал в своем желудке.
- С Сатаной? – переспросил я.
-Это конь майора Хэндимэна.- Фрейзер окинул меня критическим взглядом. – Повернитесь, молодой человек.
Расположившийся у камина Уорбойс покраснел. Очевидно, он, не тратя времени, рассказал другим, что я пришел из конюшни окровавленный и с порванными брюками. Вот вам и солидарность… Мне еще предстоит взять этот барьер.
Тем не менее, я повернулся, и все без исключения с разочарованием увидели, что я не собирался приступать к исполнению обязанностей в испорченной униформе. Казалось, что даже главный стюард был приятно удивлен, но злобные искорки, что я заметил в его глазах, предупредили меня о том, что вряд ли мне удастся улизнуть совершенно невредимым.
- Не плохо, - сказал он. – Совсем неплохо, молодой человек. Что ж, раз вы, кажется, умеете обращаться с этим животным, отныне это будет входить в ваши обязанности. Ибо ни один из нас ни за какие деньги не согласится подойти к этому чудовищу.
Я почувствовал, как мое сердце тревожно ёкнуло.
- Майор Хэндимэн долго здесь пробудет? – отважился спросить я.
Сидящий за столом, Кэмпбелл усмехнулся.
- Кто знает? Он всегда остается здесь, когда приезжает в Лондон. Экономит на плате за гостиницу.
- Хватит болтать, - сказал Фрейзер. – Но парень говорит правду. Уезжает в девять, пунктуальный, как часы, возвращается к полуночи.
- Если только нет игры, - сказал один из не занятых делом близнецов, Гораций Сэлсбери. – Тогда он возвращается к восьми и с ним эта лошадь.
- Конечно, лошадь с ним, - укоризненно сказал Уорбойс. – А на чем бы, по-твоему, он приехал?
Меня не столько беспокоил способ передвижения майора, сколько перспектива ждать каждую ночь его возвращения. Интересно, как скоро я свалюсь, как подкошенный, наземь, если буду спать меньше пяти часов в сутки.
Я не провел еще в Тэнкервилльском клубе и дня, а уже тосковал по своей постели, своей одежде и своей собственной внешности. Я всеми силами души ненавидел эту придуманную жизнь и ничего так не хотел, как похоронить Генри Холмса и вновь стать Шерлоком.
Но из этого затруднительного положения был только один выход: выяснить, кто убил Майкла Хардинга. Узнав это, я смогу отсюда уйти и никогда уже не возвращаться. Сегодня, сказал я себе, я должен продвинуться вперед. Конечно, я мог бы сказать Лестрейду, что не могу ему помочь и вернуться туда, откуда пришел. Однако, спасовать перед поставленной сложной задачей было для меня равносильно проклятию; и кроме того, я был в долгу перед этим человеком. Мне придется остаться, но это вовсе не означает, что я буду от этого в восторге.
Отчитав меня и бегло оглядев со всех сторон, мне позволили, наконец, занять место за столом. Я надеялся, что смогу уклониться от завтрака, но миссис Уорбойс энергично поставила передо мной миску, содержимое которой сильно напоминало опилки, залитые молоком, и ждала, когда я попробую. В ее руке была большая деревянная ложка, и она готова была воспользоваться ей, если я воспротивлюсь. Как трус, каким я, несомненно, и был, я подчинился.
Мне сказали, что это была овсянка. Если это так, то подобной овсянки мне раньше отведывать не приходилось. А ее вкус и в самом деле больше походил на стружки, соскобленные с пола конюшни. Мой желудок взбунтовался. Если б она заставила меня проглотить еще одну ложку, меня, наверняка бы, стошнило. Но ее, кажется, удовлетворили мои усилия, и она вернулась к своим кастрюлям.
Радуясь ее отсутствию, я положил ложку и как раз в эту минуту почувствовал, как ледяной ветер задул мне в спину; дверь открылась, и в кухню вошел какой-то человек с рыжеватыми волосами, налитыми кровью глазами и обветренным лицом. Так как он был одет так же, как привратник, которого я видел накануне, я пришел к неизбежному заключению, что этот малый всю ночь стоял у входа и только что сменился с дежурства, и именно этим можно было объяснить тот факт, что мы еще не были друг другу представлены.
- Ну, вот и мистер Баллен, - весело сказала миссис Уорбойс. – Вы как раз вовремя. А то я уже собиралась послать за вами одного из парней, пока не остыл ваш завтрак.
У должности привратника явно были свои преимущества. На тарелке, что поставили перед ним, был полный набор: яичница с беконом, сосиски, тосты и помидоры. Взглянув на свой собственный завтрак, я с полным основанием спрашивал себя: правильно ли поступил, согласившись занять здесь первую попавшуюся вакансию, которую мне предложили. Но будучи тем, кем я был, я боялся даже думать о том, на что надо пойти, чтобы заслужить такое внимание от кухарки Тэнкервилльского клуба.
Тем временем мистер Баллен с усталым вздохом опустился на скамью и расстегнул свой пиджак. Взгляд, которым он окинул меня, ни в коей мере нельзя было назвать дружелюбным.
- Вы мистер Холмс? – хрипло спросил он.
- Генри Холмс, - ответил я. – Я – новенький. Только приступил…
- Вам письмо, - буркнул Баллен и полез в карман жилета. – Доставлено нарочным десять минут назад.
И он швырнул мне через стол мятый коричневый конверт.
- Я здесь уже почти пятнадцать лет и ни разу не получал никаких писем,- сказал он, окончательно добивая меня, а сам набросился на яйца всмятку.
Он произнес вслух то, что несомненно , пришло в голову и остальным. Я еще не проработал здесь и дня, а уже получил личную корреспонденцию. Кроме того, я сказал им, что у меня нет ни родных, ни друзей. Это письмо доказывало, что у меня был какой-то знакомый, и он знал, что я находился здесь. А я считал, что создал весьма правдоподобную предысторию для своего персонажа… Правдоподобная, ничего не скажешь!
В действительности, я знал, от кого было это письмо, ибо единственным человеком, которому было известно, что я здесь, был инспектор Лестрейд. Не ясно, что заставило его пойти на такой беспрецедентный шаг. Насколько я понимал, в случае необходимости, связаться с ним должен был я. Что бы не заставило его на это пойти, я надеялся, что только веские основания принудили его поставить меня в столь неловкое положение.
- Вы не хотите открыть его? – спросил Фрейзер.
- Я знаю, от кого оно, - сказал я. – И там нет ничего важного.
- Письмо послано с нарочным и вы говорите, что это не важно? Молодой человек, может, вы что-то не договариваете?
В один миг я был загнан в угол. Получая таинственные послания, я стал объектом всеобщего интереса, и вся моя скрытность оказалась тщетной. Теперь Генри Холмс привлекал слишком много внимания и совсем не походил на то безобидное, ничем не примечательное существо, каким я его задумал.
Сообщив накануне, что я круглый сирота, я не мог теперь невесть откуда изобрести себе семью. Никто не любит лжецов, а лжецов, которые не умеют, как следует врать, и подавно. Поэтому я сказал то, что было очень похоже на правду.
- Это долг чести.
В некоторой степени это так и было. Я дал слово, что помогу Лестрейду с этим расследованием. Кроме того, на моей совести тяжким грузом повисли одолженные им деньги. Однако, сидевшие за столом растолковали мои слова согласно своему пониманию.
- Карточный долг?! – воскликнул возмущенный мистер Фрейзер, резко поднявшись с места.- С той минуты, как я увидел вас, Холмс, я знал, что вы порочны. Человек, бегущий от долгов, более низок, чем самая распоследняя божья тварь!
Надо было видеть трансформацию моей личности от невзрачного ничтожества до распутного нечестивца. Благодаря лишь одному письму и нескольким удачно подобранным фразам я приобрел репутацию. Я ощущал множество взглядов, направленных в мою сторону. Мнение обо мне поменялось, хоть я еще и не понял в хорошую или в дурную сторону.
- Я не ожидал, что они найдут меня так быстро, - сказал я в порядке объяснения.
- Просроченный долг всегда тебя настигнет, - сказал Уорбойс. – У вас есть деньги?
Я весьма убедительно покачал головой. К своему беспокойству, я понял, что наслаждаюсь этой новой гранью характера Генри Холмса, может даже, слишком.
- Последнее время мне не везло, - признался я.
-Фортуна - штука переменчивая, - сказал Уорбойс с задумчивым блеском в глазах. – Чередой побед она способна заронить в вас надежду, а потом все рушит, обращая в ничто. Ну, так я слышал, - быстро добавил он, когда на него с любопытством взглянула жена.
- Это угроза? – поинтересовался Кэмпбелл, указывая на письмо.
Когда я заколебался, он, к моему ужасу, вырвал его у меня. Прежде, чем я или кто-либо другой смог его остановить, Кэмпбелл вскрыл его, и содержимое письма вывалилось на стол. Мои страхи по поводу содержимого конверта Лестрейда оказались напрасны.
Я вновь обрел способность дышать, увидев кисет с «Изысканейшим отборным табаком Хобсона» и маленькую белую карточку, на одной из сторон которой красовалось послание и число 1805, а на другой была просто черная рамка.
- «Нам нужно поговорить», - прочел Кэмпбелл. – По мне так звучит не слишком дружелюбно… Вот ловкачи, а? Холмс, вам помощь нужна?
Еще вчера этот же парень смотрел на меня исподлобья. Сегодня он предлагал мне свою помощь. По крайней мере, в его глазах моя репутация была восстановлена.
- Они пока еще не намерены повредить мне, - сказал я. – Но я должен поговорить с ними.
- У вас есть час на ланч, - сказал Фрейзер, вновь садясь. – Воспользуйтесь им, когда вам будет нужно. Только смотрите, молодой человек, не накличьте на нас беду.
- Нет, не волнуйтесь, - пообещал я.
- Хорошо, - одобрительно проговорил он. – Ну, если вы закончили, начинайте готовить столовую к завтраку. И побыстрее. Члены клуба поднимаются рано и не любят, когда их заставляют ждать.
Будучи сам себе хозяин, я бы вернулся в свою постель и оставался бы там до полудня. Три часа сна, болезненное ощущение в желудке и столь ранний допрос – все как сговорились, чтобы довести меня до изнеможения. Но вместо этого я прислуживал за столом, подавив свое самолюбие и изо всех сил стараясь не зевать.
Во время этого своего боевого крещения я понял, что мне нужно многому научиться. Первое, что нужно было усвоить так это то, что тут ты перестаешь быть личностью и становишься частью меблировки, и обращаться к тебе будут либо «Стюард!», либо – если совсем не повезет, то: «Мальчик!». Я не привык к тому, чтоб меня подзывали, как непослушного щенка, махнув рукой или щелкнув пальцами. Я шел на это, потому что был вынужден, но каждый раз, скрипя зубами.
Вторым же, неразрывно связанным с первым, было то, что теряя свою личность , вы становились безымянным и никому не интересным. Наливая кофе, я слышал обрывки разговоров такого рода, что благоразумнее было бы вести за закрытыми дверями.
Один пожилой джентльмен рассказывал своему собеседнику о том, какой куш удалось получить его сыну при какой-то сомнительной сделке, в результате которой бывшим владельцы продаваемой земли были почти разорены. Джентльмен помоложе, очень бравый на вид и с нафабренными усами, хвастался своим романом с дочерью сквайра. Его компаньон интересовался, собирается ли он на ней жениться. На это мало шансов, ответил повеса, ибо ее отец едва сводит концы с концами, и хоть девушка и очаровательна, это никак не может быть основанием для прозябания в бедности, когда вполне можно сыскать невесту и побогаче.
Имей я преступные наклонности, в то утро я мог бы разбогатеть. Пока я сам не оказался в этой ситуации, то особо никогда не задумывался о том, к чему может привести конфиденциальная беседа за обеденным столом в присутствии официанта. Такая должность настоящий подарок для любого подлеца , у которого хватило бы ума на то, чтобы вымогать деньги у ничего не подозревающих и неосторожных клиентов.
Я спрашивал себя, не пришла ли подобная мысль в голову и Майклу Хардингу. Если он пытался извлечь выгоду из случайно услышанного разговора, то не это ли стало причиной его смерти?
А здесь можно было найти немало информации, позволяющей шантажировать всю эту компанию. И думаю, вряд ли кто-то из членов клуба уклонился бы от перспективы избавить себя и своих товарищей от прислужника-шантажиста. Пока я услышал о разорении и погубленной репутации. Далеко ли от таких проступков до убийства?
Пока я размышлял над этим, к собравшимся в этой столовой присоединился последний из тех членов клуба, что провели здесь ночь. Это был высокий и мускулистый темноволосый мужчина, обладающий энергией и силой юноши, хотя ему было около сорока. Он с живостью вошел в столовую с естественной властностью человека, привыкшего отдавать приказы.
Его глаза настороженно смотрели из-под черных бровей, над которыми его высокий лоб слегка оттеняли густые, волнистые волосы, на висках слегка тронутые сединой. Единственным изъяном, который можно было найти во внешности этого человека, была его правая рука, которую он несколько напряженно прижимал к груди, что говорило о недавно полученной и медленно заживающей ране.
В другом конце комнаты какой-то человек приподнялся и помахал новоприбывшему.
- Моран! – позвал он. – Иди сюда, присоединяйся ко мне.
Итак, это был тот джентльмен, чье имя я прочитал в Зале трофеев. Он обладал довольно впечатляющей внешностью, так же, как и леопард, который был его членским взносом в Тэнкервилльский клуб. Несмотря на улыбку, что играла на его тонких губах, наполовину прикрытых аккуратными усами, она не коснулась его бледно-голубых глаз, в эту минуту спокойных как приглушенное пламя, приглушенное, но не потушенное.
Этому человеку лучше не перечить, решил я, такой джентльмен вряд ли бы благожелательно отнесся к стюарду, решившему попробовать себя в качестве шантажиста. Я схватил кофейник и поспешил к этой паре.
- Последние вести, что я получил о тебе, говорили, что был в той Джавакской кампании, - говорил его компаньон, пока я наливал им кофе. – Вижу, что ты был ранен в плечо.
- Просто комариный укус, не о чем говорить, - пренебрежительно сказал Моран. – Я и сейчас еще был бы там, если бы не умер старик.
- Да, я был очень огорчен известием о кончине твоего отца. Славный был малый. Ты вернулся в Англию, чтобы привести в порядок его дела?
Моран кивнул.
- На это потребуется еще несколько дней, затем я снова уеду. Ходят слухи, что на Северо-Западном фронте неспокойно.
- Разве это не обычное дело для того региона? – ворчливо проговорил его собеседник. – Знаешь, Моран, если так будет продолжаться, тебе еще и сорока не исполнится, как ты станешь подполковником. И что потом?
На долю минуты задумчивое лицо его компаньона озарилось улыбкой.
- Полковник?
Его собеседник рассмеялся.
- Слишком высокий прицел, старина, хоть я и не сомневаюсь, что ты получишь это звание раньше любого из нас. Преклоняюсь перед твоей преданностью армии, но сам я вполне доволен той спокойной жизнью, что сейчас веду. Ты никогда не думал уйти в отставку?
Затем они заговорили о книге об охоте на крупного зверя в Западных Гималаях, материалы для которой собирал Моран , но из подобного разговора шантажист вряд ли мог извлечь большую выгоду. В целом, я был склонен снять подозрения с Морана, несмотря на свои более ранние впечатления. Он казался слишком осторожным человеком для того, чтобы дать кому-то возможность услышать, как он на публике делится своими тайнами.
Разочарованный, я пошел к другому столику, увидев, как кто-то подзывает меня, лениво махнув рукой, показавшейся из-за утреннего выпуска «Таймс». Я нагнулся, чтобы налить кофе, как вдруг внезапно та же рука сомкнулась вокруг моего запястья и сжала ее словно в тисках.

Глава 3

Мой неприветливый гид вел меня мимо комнат с темными панелями, из которых доносилось еле слышное бормотание их невидимых обитателей, потом вниз по лестнице для слуг, которая выходила на внутренний двор позади дома.
В прошлом веке здесь были конюшни домов, стоящих на этой улице. Теперь это было служебное крыло, хотя несколько денников предназначались для тех членов клуба, кто желал содержать здесь своих лошадей. Одно стойло было занято, и любознательные темные глаза гнедого мерина наблюдали за тем, как мы идем по двору к довольно большому зданию с ветхой крышей, над трубой которой поднимался дым.
Начиная с сегодняшнего дня, как сказал мне Кэмпбелл, в этом не особо впечатляющем сооружении и будет проходить моя жизнь, когда я буду не при исполнении служебных обязанностей. Я не должен вновь проходить через парадный вход Тэнкервилльского клуба, этой привилегией обладали только его члены. И если б у меня появилась причина выйти из здания клуба, то я должен был сделать это через ворота, которые выходят на аллею, что связывала клуб с внешним миром. Так началась моя новая жизнь в качестве одного из невидимой массы прислуги.
Обитатели помещения для слуг оказались столь же жалкими, как и окружающая их обстановка. Кэмпбелл официально представил меня и ушел, чтобы вернуться к своим обязанностям. А тем временем я стоял посредине комнаты и меня со всех сторон изучали и рассматривали, как призовую тёлку, выставленную на ярмарке. Их было пятеро, они собрались вокруг длинного стола, который был выскоблен до белизны. Шестой, который был упомянут мимоходом, как муж отсутствующей кухарки, миссис Уорбойс, стоял возле очага с деревянной ложкой в руке, по его лицу стекал пот. Мало того, что капельки пота стекали с его носа прямо в кипящую на огне кастрюлю; я несколько раз видел, как он, в лучших традициях кулинарии, зачерпнув ложкой жидкость из кастрюли, пробовал ее на вкус, а затем выплевывал обратно в кастрюлю. И я вновь решил, что буду питаться где угодно, но не здесь.
Помимо того, что этим вечером он превратился в повара, трудно было определить границы его служебных обязанностей. Как объяснил сам мистер Уорбойс, он делал все, что было необходимо. До самой этой минуты он был чрезвычайно занят. Он извлек голубя из желоба на крыше, а затем большую часть дня ковырялся в канализации, устраняя засор. Я очень надеялся, что он не забыл вымыть руки перед тем, как приступить к приготовлению ужина. Но скорее он просто вытер их об передник, уже усеянный пятнами неясного происхождения, относительно которого лучше было оставаться в неведении. Я старался соблюдать полную невозмутимость, когда увидел, как он зачерпнул рукой пригоршню соли и бросил ее в воду.
Среди других обитателей этого здания самым старшим был главный стюард, представленный мне, как мистер Джордж Фрейзер, седовласый мужчина лет пятидесяти с сильным йоркширским акцентом и критическим выражением лица майора в отставке. Я не удивился, когда он сказал мне, что требует неизменной вежливости, проворства и тщательного соблюдения личной гигиены. Неряшливость и неаккуратность не допустимы. Опоздания повлекут за собой наказания урезанием жалования, равно как и мириады других проступков, в отношении которых я раньше даже не подозревал, что они заслуживают подобного порицания.
Было запрещено сквернословить, ругаться, клевать носом во время работы, улыбаться, ковыряться в зубах или в носу. Если кто-то чихнет один раз, то из жалованья виновного будет вычтен штраф в два пенни. Если находясь при исполнении, вы почешете голову, то это повлечет за собой намного меньший штраф размером в пенни; однако почесать какую-либо другую часть тела означало наказание штрафом размером в шиллинг. Кашля требовалось избегать любой ценой. Если вы почувствуете такую потребность, то его надо немедленно подавить. Если в процессе несчастный начнет задыхаться, тот нужно найти тихий уголок, где он сможет испустить дух, не причиняя особого беспокойства членам клуба. Что касается последнего пункта, я подумал, что мистер Фрейзер шутил, хотя его лицо все это время оставалось чертовски серьезным.
Когда он стал насмехаться над моей внешностью, зазывая меня «слабаком», я понял что меня ждет трудное время. Тяжелая работа, сказали мне, закалит меня. И приличная еда также пойдет мне на пользу. Он предложил мне начать новую жизнь, разделив эту трапезу с ним и его товарищами. Я был вынужден согласиться. Но вот хватит ли у меня смелость, чтобы отведать эту стряпню, это уже другое дело.
Однако, я сел за стол, оказавшись напротив двух субъектов, которых звали Гораций и Морис Сэлсбери, и их вид отнюдь не способствовал повышению аппетита. Даже если не смотреть на воспаленные болячки на их лицах, в их присутствии я бы чувствовал себя неловко. Будучи близнецами, они обладали одинаковыми светлыми шевелюрами, бледной кожей и водянистыми голубыми глазами, равно как и совершенно одинаковым выражением лица, которое можно было бы охарактеризовать, как бестолковое. У меня создалось довольно четкое впечатление, что они вполне бы могли спутать мышьяк с сахаром и не заметить этого до тех пор, пока гостиная не наполнилась бы мертвыми телами.
Эта мысль, явно, пришла в голову не только мне, и им была поручена работа, при которой они не могли принести большого ущерба. Они занимались уборкой, мыли посуду и помогали миссис Уорбойс на кухне, то есть делали все, что не предполагало их прямого контакта с членами клуба. Уж не знаю, как насчет косвенного контакта.
Сейчас Морис ковырял пальцем мокнущий фурункул у себя на шее. Что бы он оттуда не извлек, он с огромным вниманием стал изучать этот объект, пока, наконец, потеряв к нему интерес, не вытер пальцы об стол. Затем он передал мне тарелку, на которую его брат положил два толстых ломтя хлеба и кусок мяса.
Я с сомнением взглянул на эту тарелку.
- Холодная баранина, осталась со вчерашнего дня, - сказал парень, сидевший рядом со мной. – Вряд ли стоит ждать сегодня чего-то большего из-за этого несчастья в клубе, поэтому, мистер Холмс, лучше бы вам съесть большую часть этого блюда.
Примерно мой ровесник, Джон Джефрис, младший стюард, как и я, был щеголеватым малым с безупречными манерами и бесспорно неприятным типом. Было очевидно, что он заискивал перед мистером Фрейзером, чтобы стать любимчиком. Любому школьнику знаком такой тип людей, такие всегда приносят яблоко учителю, их домашняя работа всегда сделана во время и им всегда известен правильный ответ. Что касается Джефриса, его рубашка была накрахмалена до совершенства, узел на его галстуке был произведением искусства, а на его черном сатиновом жилете не было ни пятнышка. По сравнению со всеми другими можно было сказать, что он был одет почти с иголочки.
Будучи не знаком с неофициальной иерархией персонала клуб Тэнкервилль, я не осознавал тот факт, что мое положение здесь лишь чуть выше положения близнецов Сэлсбери. Я не совсем уверен, кто занимал следующую ступень – Кэмпбелл или молчаливый, худощавый субъект лет двадцати семи, представленный мне, как Сэмюэл Финсбери. В детстве он перенес оспу и на его впалых щеках все еще были видны шрамы, оставшиеся с той поры. Он не произносил ни слова, хотя я чувствовал, что его напряженный, пронизывающий взгляд постоянно прикован ко мне. Он сидел, смотрел так и курил, отстраненный от всего окружающего.
Вид у него был почти пугающий, но все же не настолько, как у горки из хлеба и мяса на стоявшей передо мной тарелке.
Если по их мнению вот такой и должна быть вечерняя трапеза, то понятно, почему мне было сказано съесть большую часть того, что лежало на тарелке. На хлеб, который уже слегка зачерствел, было намазано прогорклое масло. Да и мясо уже приобрело тусклый, зеленоватый оттенок, натолкнув меня на мысль, что, возможно, хоть его и подавали на стол вчера, но на самом деле , оно было приготовлено несколько дней назад.
Только дурак или очень голодный решился бы съесть это. Я был ни тем, и не другим, но все глаза были устремлены в мою сторону, и у меня не было выбора. Генри Холмс съест это и будет рад. Шерлок Холмс будет страдать от последствий несколько позже.
Это было не настолько плохо, как я ожидал. Ломоть хлеба был достаточно толстым, чтобы не почувствовать жесткость мяса, хотя его вкус был несколько неожиданным, он ни капли не походил на вкус той баранины, что мне приходилось отведывать прежде. И мясо было очень соленым, так что это тут же заставило меня потянуться за стаканом воды, чтобы смягчить солоноватое жжение в горле.
Я сделал несколько глотков и избавился от этого бремени. Этого было достаточно. Я прошел испытание. Мистер Фрейзер и иже с ним были удовлетворены. Теперь они могли приступить к расспросам.
Я уже заготовил свою легенду. Я был бывшим фабричным рабочим из Кройдона, временно оставшимся без работы. У меня не было ни родни, ни знакомых, никого, кто бы мог возражать против того, чтобы я поехал в Лондон в поисках работы. Это было начало, сказал я им. Я надеялся, что со временем мои перспективы улучшатся, эта фраза их заметно позабавила. По крайней мере, я был убедителен. Это также означало, что на меня уже не смотрели, как на явную угрозу упорядоченному течению жизни Тэнкервилльского клуба. Генри Холмс, этот жалкий человечек, будет здесь работать, не создавая лишних проблем, и вскоре завязался разговор.
-И все же я считаю, что это неуважение, - заявил Уорбойс. – И дня не прошло, как умер этот молодой Хардинг, а они уже нашли кого-то на его место. Не в обиду будь вам сказано, мистер Холмс. Я уверен, что вы славный малый, но это не правильно.
- Я не обиделся,- пробормотал я. – А кто он такой?
- Ваш предшественник, Майкл Хардинг, - буркнул Фрейзер. – Вы здесь из-за сапог мертвеца, молодой человек.
- Умер он ночью, - сказал Гораций Сэлсбери в своей неторопливой задумчивой манере.
- А его кровь мы смывали сегодня утром, - сказал его брат. – Так и не смогли оттереть с пола эти пятна.
- Несчастный случай? – поинтересовался я.
В воздухе сразу повеяло холодком.
- Так говорят,- сухо сказал Фрейзер. – Сегодня здесь была полиция, и они не знали, что с этим делать. Странный парень был этот Хардинг. Слишком внимательный, если вы понимаете, о чем я.
- А, на мой взгляд, он был хитрым, - сказал Уорбойс. – Я всегда считал, что он замышляет что-то недоброе. И у него были какие-то странные идеи.
- Он не ел мяса, - хихикая, сказал Морис Сэлсбери, ковыряя очередной гнойник. – И рыбу.
- Питался лишь хлебом и сыром, - сказал Гораций Сэлсбери, глупо улыбаясь. – Это, мы считаем, его и убило. Его внутренности слиплись от всего этого хлеба.
- Он был вегетарианцем, - услужливо объяснил Джефрис. – Он сказал, что есть мясо, противоречит его взглядам на жизнь.
- Так он говорил, - пробормотал Уорбойс. – что до меня, то я считаю, что он был привередой. Не ел стряпню моей жены и не сидел с нами за одним столом. Полагаю, считал себя лучше нас.
- Мистер Уорбойс, придержите свой язык, - резко сказал Фрейзер. – Этот человек умер. Оставьте его в покое.
- Но от этого ничего не меняется, мистер Фрейзер, это не отменяет того, каким он был. Если хотите знать мое мнение, своими глупыми идеями он вывел кого-то из себя и его убили.
- Его убили? – воскликнул я с притворным удивлением. – Что, прямо здесь, в Тэнкервилльском клубе?
Фрейзер вздохнул.
- Ну, вам я могу сказать, молодой человек. Он был найден в Зале трофеев с растерзанным горлом, рядом с ним лежал мертвый леопард.
- Это сделал леопард, - сказал совершенно серьезно Морис Сэлсбери. – Он мне никогда не нравился. Я всегда считал, что на самом деле, он не мертв, просто делает вид.
- Все это глупости, - сказал Джефрис. – Единственное, что может быть живым в этих чучелах животных, это какие-нибудь насекомые. Не так ли, мистер Фрейзер?
- Говорю вам, - упрямо заявил Уорбойс, - он вывел кого-то из себя. Сказал каким- то типам то, что им ужасно не понравилось, и они с ним расквитались. А вся эта штука с леопардом просто их глупые игры. Уж поверьте, он получил по заслугам. Ему следовало держать свой большой рот на замке и не совать нос не в свое дело.
Тарелка Финсбери заскрежетала об стол, когда он потушил в ней свою сигарету и встал. Он ничего не сказал, но мне было интересно, не было ли связи между замечанием Уорбойса и его неожиданным уходом. Я еще довольно плохо знал их, чтобы делать какие-то предположения, но либо Финсбери счел этот разговор весьма неприятным, каким он собственно и был, либо встревожился, зная об этом деле больше, чем мог сказать. Я не мог сказать наверняка, пока он не заговорит. Если же ему что-то было известно о смерти Хардинга, то вытащить из него эту информацию будет нелегкой задачей.
Его уход подтолкнул к действию и других. Звякнул звонок и Джефрис поспешил на зов. Близнецы Сэлсбери начали шелушить горох, а мистер Фрейзер заявил, что пора показать мне , в чем будут состоять мои обязанности. Мое недоумение по поводу того, что человек с его манерами делает в таком месте, как это, разрешилось, когда я увидел его хромоту. Старый солдат, списанный из армии по инвалидности, был вынужден взяться за первую подвернувшуюся работу. В качестве главного стюарда, он мог сохранить свое достоинство, продолжая отдавать приказы и ждать, что низшие по званию будут ему беспрекословно повиноваться. И таков был его авторитет, что я, не медля, подчинился его распоряжению и быстро и покорно последовал за ним в главное строение.
Мы начали сверху, со спален слуг, которые, ютились на верхнем этаже. Комната, предназначенная для меня, прежде была спальней Хардинга. Кое-какие его вещи все еще были там, ожидая возвращения своего хозяина. Бритвенный прибор, Библия на прикроватном столике, пара стоптанных ботинок. Это немного могло рассказать о его жизни, тем более о жизни, закончившейся столь трагично. Пока я размышлял над незавидной судьбой бывшего обитателя этой комнаты, Фрейзер подыскивал ливрею, которая оказалась бы мне впору. В его отсутствие я открыл шкаф и нашел несколько чистых рубашек и старое зимнее пальто. На дно было засунут шотландский плед, весь покрытый длинной белой и коричневой шерстью и от него пахло, как от мокрой собаки. Руководство Тэнкервильского клуба явно не было сильно обеспокоено тем, что их работники дрожат от холода здесь, под самой крышей, если все, что они могли предложить на этот случай, было старое поношенное одеяло.
Фрейзер сделал все, что мог, но одежда, с которой он вернулся, предназначалась для кого-то пониже меня. Запястья торчали из рукавов, ужасный дефект кроя я мог бы исправить лишь сильно ссутулив плечи, а брюки требовали, чтобы я пригибался, чтобы скрыть расстояние от конца брюк до ботинок. Я сутулился и чувствовал себя ужасно некомфортно, а ведь моя служба только началась.
Внизу, на втором этаже располагались конторы и спальни тех членов клуба, кто проводил здесь ночь. И на первом этаже Фрейзер провел меня по главным помещениям , безостановочно называя их, точно по списку ингредиентов: игорный зал, столовая, библиотека, биллиардная и, наконец, Зал трофеев, который учитывая происшедшее, вызывал во мне немалый интерес.
Сама эта комната была душной, сильно загроможденной и лишенной жизни. По верхнему краю стены, в виде длинной каймы ряд за рядом висели головы лисиц, и под каждой была табличка, указывающая, кому из членов клуба принадлежит эта добыча. Повсюду стояли стеклянные витрины с чучелами птиц и животных самых различных видов и оттенков. И там был один пустой шкаф, в котором не было передней стеклянной панели. Позолоченная надпись сказала мне, что до прошлой ночи здесь находился леопард, вызвавший замешательство у полиции относительно причины смерти Хардинга. Этот трофей был пожалован клубу его членом – майором Себастьяном Мораном.
Если бы судьба была более щедра на такие знаки, которые позже окажутся весьма существенными, то мы лучше могли бы приготовиться к событиям, что последуют за этим. Как бы там ни было, это имя ничего для меня не значило. И мое внимание переместилось на портрет, висящий над камином, на котором был изображен джентльмен в парике, державший в руке пару убитых куропаток.
- Сэр Уильям де Тэнкервилль, - пояснил Фрейзер. – Говорят, что любил охоту больше , чем жену и детей. Он основал Тэнкервилльский клуб в 1799 году, чтобы джентльмены с общими интересами могли собираться вместе в то время, когда они находятся в городе. Затем, примерно лет тридцать назад, правление клуба ограничило круг претендентов , принимая исключительно военных, бывших к тому же охотниками на крупного зверя. Здесь вы видите некоторые из их достижений.
Я вряд ли назвал бы так вызывающую дрожь коллекцию уток и ястребов со стеклянными глазами, и беспечно поделился этими соображениями со своим собеседником.
Он бросил на меня сердитый взгляд.
-Критерии принятия в члены клуба не уточняют, что конкретно вы должны пожертвовать клубу, претендент в члены должен лишь представить любой из своих трофеев. Большинство членов клуба хранят дома лучшие из своих трофеев.
- А леопард? – спросил я.
- Как мне сказали, это наименее впечатляющий экспонат из всей коллекции майора. Когда полиция закончит с ним и его вернут обратно, вы поймете почему.
Трофеи майора Морана интересовали меня значительно меньше, чем неровные отметины, которые я заметил на полу, они образовали расплывчатый контур там, где лежало тело. Морис Сэлсбери был прав, говоря, что не смог стереть кровавые пятна.
- Какой позор, - ворчливо пробормотал Фрейзер, следуя за моим взглядом.
Я вообразил, что он говорит о гибели молодого человека, но его следующее замечание развеяло мои иллюзии.
- Такой прекрасный дубовый паркет. Думаю, большую часть этого можно прикрыть ковром.
Генри Холмс никогда бы не выразил несогласия, поэтому я ничего не сказал. По правде говоря, от отвращения у меня свело желудок. Хардинг оставался здесь, мертвое тело среди других мертвых тел, его смерть была насмешкой, его тело было осквернено. Как не старался я смотреть на это дело объективно, я не мог не задумываться, случаен ли был такой выбор для места последнего успокоения Хардинга, еще одного трофея, причисленного к коллекции Тэнервилльского клуба.
От этой мысли кровь застыла в моих жилах. Я был рад уйти из этого помещения.
И пребывал в этой радости до той минуты, пока мы не закончили свой тур по зданию клуба, оказавшись в большой куполообразной комнате с упругим полом, которая явно была гимнастическим залом. Вдоль одной стены шел стеллаж с оружием для фехтования и несколько защитных масок лежали на помосте, где тренировались члены клуба. По годам, проведенным в университете, мне было знакомо подобное место и трепет, который ты испытываешь, взявшись за клинок и доказывая в противоборстве на что ты способен. То , что я совсем забросил этот навык со времени своего приезда в Лондон, относилось к тем жертвам, что мне пришлось возложить на алтарь выбранной мною профессии.
Теперь же моя рука жаждала вновь взяться за оружие. У главного стюарда, однако, были на этот счет другие идеи.
- Здесь, в Тэнкервилльском клубе, у нас есть традиция, - сказал он с улыбкой, которая показалась мне довольно злой. – Новички, вроде вас, мистер Холмс, выполняют особенную миссию.
Я ожидал, что прежде чем прочие мои коллеги примут меня в свои ряды, я должен пройти что-то вроде испытания. Я подумал, что этот момент уже миновал после моего добровольного отравления протухшей едой на кухне. Но, похоже, что поглощение черствого хлеба и мяса сомнительного качества было последним, о чем я должен был волноваться.
- Особенную? – спросил я с тревогой.
- О, да, молодой человек. - Улыбка Фрейзера стала еще шире, когда он всунул мне в руки тряпку и жестянку с воском для полов. – Вы должны отполировать пол гимнастического зала.

Опыт учит нас, что главная причина всех бедствий, от которых страдает человечество, заключается в любопытстве.
Меня оно привело к двери ничем не примечательного морга одной из самых скромных лондонских больниц. В этом помещении, облицованном плиткой, стоял тяжелый запах запекшейся крови и свежесваренного кофе; первый исходил от покрытого простыней трупа, лежавшего на низком столе, а последний – из чашки, которую держал в руках присутствующий здесь доктор. В этой сцене было что-то жуткое, впрочем, так же, как и в той тайне, что привела меня сюда в этот январский день 1878 года.
- Мистер Майкл Хардинг, - сказал инспектор Лестрейд, который смотрел на покрытые простыней останки, низко опустив голову. – Или, по крайней мере, то, что от него осталось.
Полицейский хирург, пожилой человек в очках с толстыми стеклами, растрепанными седыми волосами и слегка нервными манерами, даже не пытался предложить нам свою помощь и открыть лицо несчастного джентльмена. Так же, как и его помощник, темноглазый молодой человек с усами, сидевший на табуретке возле умывальника и методично жевавший печенку с беконом, лежавшую на металлическом подносе, которую он нарезал при помощи скальпеля. Я предположил, что фарфор трудно было найти в этом уединенном уголке больницы, ибо никто бы не стал пить чай из стеклянной плоскодонной фляги, если бы под рукой была чашка.
Добавить к этому еще довольно большого черного с подпалинами пса, жующего в углу кость, настороженно наблюдая за нами, и вас не удивит моя полная уверенность в том, что мои сомнения были небеспочвенны. Меня заманили сюда, пообещав довольно необычное дело, и я явился, но лишь для того, чтоб оказаться в обществе людей, настолько равнодушных к зрелищу ужасной смерти, что это не заставило их отказаться от своей трапезы, и превративших оказавшиеся под рукой хирургические инструменты в импровизированные столовые приборы. Оставалось только надеяться, что еда пса была приобретена у почтенного мясника, а не принадлежала какому-то несчастному, сошедшему в могилу без значительной части ноги.
Но в этом деле Лестрейд почему-то был более брезглив и вежливо вывел полицейского хирурга , доктора Уорвика, из его летаргии с тем, чтобы тот снял покров с покойного мистера Хардинга. Тот подчинился, и мы уставились на совершенно изувеченный труп.
Когда я в последний раз имел сомнительное удовольствие лицезреть перед собой мертвое тело, оно принадлежало старику, бывшему некогда артистом на трапеции, который разбился насмерть, совершив перед тем целый ряд убийств в театре Хокстонского Ипподрома. Ранения были достаточно жестокими, чтобы изменить его почти до неузнаваемости. Мы были избавлены от мрачного упрека, который всегда таится в застывшем взгляде умершего, пока кто-нибудь милостиво не закроет навеки его глаза. В увядших чертах его лица мы не смогли распознать следов мучительной агонии, появившихся на нем в минуту падения. Нам удалось быстро прикрыть тело и не видеть обломков костей, выступавших сквозь распоротую кожу, или разбитых зубов, скрытых за окровавленными губами.
В этот же раз провидение не избавило нас от подобного зрелища. Покойный Майкл Хардинг, молодой человек лет двадцати, встретил свой конец, ясно осознавая, какая его ждет судьба. Глаза были все еще открыты, но взгляд теперь был затуманен смертью и направлен куда-то в небо, словно он безмолвно взывал к творцу быстрее отпустить его душу на волю. Был виден оскал его зубов, на губах запеклась кровь, а на левой щеке виднелся мазок крови, вытекшей у него изо рта.
На лицо было страшно смотреть, но еще более ужасным был вид его горла, или, вернее, того, что от него осталось. Оно чем-то было разорвано пополам с такой силой, что голова и туловище теперь были соединены друг с другом лишь кожей и волокнистыми сухожилиями. Кровяные сосуды безжизненно висели, словно праздничные ленты после дождя. Часть трахеи отсутствовала, вырезанная чем-то настолько острым, что она была вырвана одним ударом. И что бы это ни было, этим оружием также была сломана спина и две ее разрубленных части теперь находились под странным углом по отношению друг к другу.
Заставляя себя смотреть на обнаженный торс и не обращать внимания на разрезы, сделанные уже во время посмертного обследования тела, я увидел, что все оно было покрыто большими царапинами, как будто кто-то раздирал и взрезал его плоть. С торса эти отметины переходили и на его руки и заканчивались одним большим разрезом на тыльной стороне его правой ладони. Выше, на запястье на багровой плоти виднелись пятнышки порезов, и ту же самую картину можно было увидеть на другой руке.
Если поверить тому, что сказал мне Лестрейд, то этот несчастный был до смерти растерзан леопардом. Что было достаточно редким случаем, но поскольку это случилось в респектабельном клубе в центре Лондона, и леопард, о котором шла речь, уже некоторое время был мертв, то мой интерес к этому делу естественно возрос. Как я и сказал, всему виной любопытство.
- Скверно, да? – размышлял вслух Лестрейд.- Я, конечно, слышал рассказы о несчастных, которым перегрыз горло какой-нибудь дикий зверь, но и помыслить не мог, что увижу это на Пиккадилли.
Где-то сзади ассистент громко рыгнул. Я почувствовал, как мои внутренности сжались, и попытался подавить подступающую к горлу тошноту.
- О, но он умер вовсе не от этого, - беспечно заметил полицейский хирург.
Лестрейд ошеломленно уставился на него.
- Вы хотите сказать, что с вырванной трахеей он как ни в чем не бывало прогуливался по Лондону? Что вы пытаетесь сказать мне, доктор? Что он имел неосторожность быть задавленным какой-нибудь повозкой?
- Как же тогда он умер, доктор Уорвик? – спросил я.
Доктор вопросительно посмотрел в мою сторону.
- А вы…?
- Племянник Главного Констебля, - быстро ответил Лестрейд, прежде, чем я успел открыть рот. – Троюродный, со стороны мужа сестры жены брата его матери.
Я понял, что инспектор не хотел, чтобы этот любознательный малый узнал настоящую причину моего присутствия здесь. После того, как я дал ему разгадку всех таинственных убийств в мюзик-холле, что, как я узнал из «Дейли телеграф», он полностью приписал себе, Лестрейд обратился ко мне с предложением , чтобы время от времени я оказывал ему неофициальную помощь в качестве детектива –консультанта. Я согласился, и он, не долго думая, сообщил мне о своих нынешних трудностях.
Если у меня и были какие-то предчувствия, что я готов пойти на поступки, унижающие мое достоинство и мое искусство наблюдательности и дедукции ради прославления других, то они тут же были отброшены ввиду особой необычности этого дела и того факта, что Лестрейд был настолько щедр, что в минуту нужды оказал мне финансовую помощь. У меня в кармане все еще находились остатки от его двух фунтов, суммы намного превышающей тот разумный предел, который он мог позволить себе предложить безответственному молодому человеку, имеющему склонность жить не по средствам.
Я решил отплатить ему тем же, так как старая мудрость, что «в долг не бери и не давай» актуальна сейчас, как никогда. Теперь я чувствовал себя обязанным помочь ему, ведь он, вероятно, на несколько вечеров будет лишен сытного ужина. Это никуда не годится. Я собирался ответить ему на его любезность, когда смогу, даже если мне придется выпрашивать деньги у своего старшего брата – такое унижение личного достоинства, на которое я готов пойти лишь в особо серьезных случаях. А между тем, я надеялся, что мое финансовое положение улучшится каким-то иным способом, избавив меня от необходимости прибегать к таким мерам.
Размышляя таким образом, я решил, что не буду возражать инспектору на людях, поэтому столь беспечно согласился на временное родство с одним из его начальников. Я был не вполне уверен, что такое дальнее родство, как он описал, заслуживает особого внимания, поэтому разумно не дал полицейскому хирургу возможности задавать мне слишком много вопросов.
- Главного Констебля? – переспросил доктор Уорвик. – Вы хотите пойти по его стопам?
- Да, что-то вроде того, - сказал я. – Хотя я нахожу вашу работу гораздо более интересной, доктор, вот почему я попросил инспектора Лестрейда позволить мне сопровождать его сегодня. Надеюсь, я не слишком вам помешаю.
Искусство лести – это мастерство, которое надлежит развивать, ибо с его помощью можно добиться потрясающих результатов даже от самых неприятных субъектов. Справедливости ради следует отметить, что доктор Уорвик прямо таки расцвел от похвалы. Он поднялся, поправил очки и его старые глаза так и засияли.
- О, ну что вы, - радостно произнес он.- Нет, вы ничуть не мешаете, молодой человек. Напротив, мы очень рады вашему присутствию. К нам не часто заходят посетители. Да, да, это так. Вы должны простить этот ужасный вид. У нас был нелегкий день, и вот только что выдалась минутка, чтобы съесть ланч. Обычно, здесь не бывает такого беспорядка, не правда ли, инспектор?
- Это из-за характера смерти мистера Хардинга? – подсказал я.
- А, да, полагаю, вы найдете это весьма интересным. А с точки зрения медицины, он умер от состояния, которое мы называем пневмотораксом.
- Вы хотите сказать, что у него было что-то вроде болезни? – спросил Лестрейд.
- Нет, инспектор, его смерти предшествовало проникающее ранение в грудь, которое вы могли бы назвать «всасывающим ранением в грудь» из-за звука, который при этом раздавался, - объяснил доктор Уорвик. – Воздух собрался в его плевральной полости и разрушил его правое легкое. Понимаете ли, обычно, давление в легких сильнее, чем в плевральной полости, которая их окружает. Если воздух проникает в эту полость, давление изменяется. В результате , легкое не может расширяться как следует и разрушается.
Он указал на четыре отметины на груди Хардинга и просунул свой мизинец в один из самых больших разрезов так далеко, как только мог, чтобы продемонстрировать глубину раны. Лестрейд побелел и отвернулся, прикрыв рот платком; кажется, его стошнило.
- Вот в чем проблема, - сказал доктор, вытерев палец об свой уже промокший передник. – Позволю себе заметить, что он бы мог выжить, если бы кто-то не попытался помочь, закрыв чем-то рану. К несчастью для него, в результате этого воздух попал в плевральную полость. С каждым вдохом его сердце и кровеносные сосуды все более сжимались под давлением и, в конце концов, перестали работать.
- Как вы можете быть уверены в том, что это было причиной его смерти? – спросил я. – У него есть и более тяжелые раны.
- Потому что его губы посинели. Если бы его горло не было повреждено, то я уверен, что вы бы увидели тогда растяжение яремных вен – новое доказательство этого состояния. И потом было очень мало крови и вокруг тела, и на его одежде, что могло быть результатом обескровленности, если сперва удар был нанесен по его горлу.
- А чем могла быть нанесена рана в грудь?
- Чем-то длинным и острым и с отточенным острием.
- Зубами, - предположил ассистент. – Большими зубами.
- Ах, да, - спокойно сказал доктор Уорвик. – Теория о леопарде. По вашему требованию, инспектор, мы обследовали животное, о котором идет речь, и я рад подтвердить, что он совершенно точно мертв. Должен сказать, это чудесный образчик искусства чучельщика, хотя, кажется, в нем есть моль, и этим вопросом нужно незамедлительно заняться.
Я взглянул на смущенного Лестрейда.
- Это предложил Главный Суперинтендант, - сказал он. – Лично я совершенно в это не верю.
- Ну вот, пожалуйста, - сказал доктор, снимая простыню с тела, лежавшего на противоположном столе. – Он великолепен, не правда ли?
Полагаю, что при жизни этот зверь представлял собой потрясающее зрелище, после смерти же он был интересен в гораздо меньшей степени. Тусклый желтый мех с проплешинами, усеянный разбросанными по шкуре пятнышками, был натянут поверх каркаса и набит так, что это несколько искажало правильность очертаний. Передние лапы располагались ,таким образом, словно зверь готов был к нападению; словно бы в бесконечном зверином рыке пасть была открыта, обнажая четыре огромных клыка, сейчас измазанных кровью его предполагаемой жертвы. Я поднес ,было, палец к одному из этих клыков, которые якобы нанесли убитому смертельную рану, но Лестрейд схватил меня за руку.
- Осторожнее, он может укусить, - сказал он тоном, который казался шутливым лишь отчасти. – Помните, он все еще наш главный подозреваемый.
- Лестрейд, этот леопард давно уже мертв. И это может вызвать у меня чесотку, но и только.
- Все равно, - предостерегающе сказал доктор Уорвик, - осторожность не помешает. Вот почему я взял сегодня с собой Бэзила. – Он указал на пса. – Просто на всякий случай, - произнес он, понимающе подмигнув. – Собаки в таких делах понимают. Есть многое в небесах и в преисподней, не правда ли, Лестрейд? Взять хотя бы это дело с человеком-единорогом в прошлом году.
Послушать инспектора и доктора Уорвика, так можно подумать, что век просвещения еще не настал. Те научные мужи, что боролись за то, чтобы освободить умы от средневековых суеверий, должно быть, переворачиваются в своих гробах, слыша этот разговор.
Из этих соображений я попытался вернуть беседу на более рациональную почву.
- Человек-единорог? – язвительно спросил я. – Должно быть, я пропустил это дело.
От Лестрейда не укрылся иронический тон моего вопроса.
- Вам надо было бы побывать там, чтобы понять. Двое детей нашли на берегу Темзы , у Лондонского моста человека. У него из груди торчал длинный, витой рог, и поэтому в газетах его назвали «Человек-единорог».
- С вашей легкой руки, насколько я помню, - весело заметил доктор.
Щеки Лестрейда окрасил яркий румянец.
- Мои слова неверно истолковали. Я тогда был все еще в мундире полицейского, репортер спросил меня, как умер этот человек, и я, шутя, сказал ему, что он был пронзен. – Он заколебался. – Я сказал ему, что это сделал единорог. Главный Суперинтендант был не слишком доволен, когда на следующее утро проглядывал газеты. После этого фиаско мне понадобился еще один год, чтобы получить производство в чин Инспектора.
- Ничего удивительного, - сказал я. – Горло того человека также было растерзано?
- Теперь, когда я об вспомнил, то думаю, что , да, - сказал доктор. – Если вам это поможет, то я могу свериться со своими записями по делу.
- Поможет, - подтвердил я. – Он мог также умереть от пневмоторакса?
- Трудно сказать. У него сильно пострадала грудная клетка из-за этой колотой раны. – Он выжидающе посмотрел на меня. – Может, вас еще что-то интересует?
- Могу я взглянуть на одежду мистера Хардинга?
Ассистент оторвался от своего обеда и принес узел, который бросил на стол. Я копался в окровавленных предметах одежды, пока не нашел рубашку этого несчастного. Прорехи и дыры совпадали с соответствующими отметинами на теле, но помимо этого в них было нечто любопытное. Среди четырех параллельных разрывов, один – был чистый разрез, тогда как три других имели неровные разорванные края, словно оружие, которым были нанесены раны, затупился. Красные пятна вокруг самого прямого из этих разрезов, говорили о том, что он был нанесен, когда Хардинг был еще жив.
Вызвав большую интерес доктора, я сверил свои находки с тем, что было на теле, и вновь нашел и там один образцовый разрез и три выемки с рванными краями. Доктор даже предложил мне свою лупу, чтобы лучше рассмотреть раны, а потом любезно предложил мне оставить эту лупу себе. Считая, что находится в обществе племянника Главного Констебля, он, видимо, надеялся, что такой подарок помог бы ему повернуть колесо фортуны в свою сторону.
Я закончил свое исследование и убрал лупу в карман. Мистер Хардинг был молод, здоров, и, тем не менее, умер весьма мучительной смертью. Я не мог больше вынести его взгляда. С позволения доктора я закрыл ему глаза и вновь опустил на голову простыню.
- Теперь вы отдадите тело семье? – спросил я.
- У него никого не было, - сказал Лестрейд. – Насколько нам известно, он был один-одинешенек.
- Кто тогда дал позволение на посмертное вскрытие?
- Главный Суперинтендант. Он сказал, что это необходимо.
- Не могу с ним не согласиться. Что ж, хорошего вам дня, доктор Уорвик. Спасибо, что уделили нам время.
Я приложил все силы, чтобы не поморщиться, пожимая его протянутую руку.
- Рад был познакомиться с вами, сэр, - сказал он. – Надеюсь, вы не скажете вашему дяде о некотором нарушении профессиональной этики с нашей стороны? Понимаете, обычно, мы не приносим сюда еду.
- Конечно, нет, - заверил я его. – Собственно говоря, он неодобрительно относится к моему приходу сюда, и я был бы очень благодарен, если бы это осталось между нами.
Покончив с любезностями, я вышел на улицу и , ожидая Лестрейда, прочищал свои легкие от удушливого запаха этого заведения. Когда он, наконец, присоединился ко мне, по выражению его лица я понял, что он знает, что будет дальше.
- Скажите, инспектор, это дело поможет вам оправдаться в глазах вашего начальства? – спросил я тоном прокурора.
Он мрачно кинул.
-Боюсь, что так, мистер Холмс. Комиссар Джеймс хочет, чтобы подобные разговоры о сверхъестественном пресекались в зародыше, и он оказывает давление на Главного Суперинтенданта, требуя быстрого завершения расследования. И памятуя о деле этого человека-единорога в прошлом году и деле убивающего призрака за полгода до этого, он хочет, чтобы это дело было быстро закрыто, до того, как начнутся толки.
- Что еще за убивающий призрак?
- Призрак выбросил одного человека из окна третьего этажа в Мейда Вейл. Он упал на остроконечную изгородь и умер на месте. Во всяком случае, так говорят.
- Еще одно ранение в грудь?
Лестрейд поднял на меня взгляд.
- Вы думаете, между ними есть какая-то связь?
- Три человека мертвы, у всех троих похожие ранения, погибли от рук убийцы, недосягаемого для правосудия? Я бы сказал, неладно что-то в королевстве Датском, не так ли, Лестрейд?
- Не говорите мне еще и о Датском королевстве, - буркнул он. – У меня достаточно проблем и здесь.
Я решил пропустить это мимо ушей.
- Так почему вам поручили это дело? Наверняка, лучше было бы выбрать кого-нибудь из более опытных инспекторов.
Его тон резко изменился.
-Если вы не достаточно хороши в своей профессии, мистер Холмс, вам не получить чин инспектора - возмущенно произнес он . – Я был лучшим среди множества других и я заслужил это, несмотря на это недоразумение насчет единорога. Для старика была невыносима сама мысль дать расследовать мне дело Хокстонского Ипподрома, и его совершенно выбило из колеи, что я так хорошо с ним управился.
- Вы?
- Ну, мы, - признал он, пожав плечами. – По правде говоря, он ищет достаточное основание для того, чтоб меня уволить и надеется, что это дело как раз для этого подойдет. И это как нельзя не кстати, когда в следующем месяце у жены должен родиться наш третий ребенок.
Я и так чувствовал себя неловко из-за того, что взял у этого человека деньги, чтобы покрыть свои долги. Теперь, когда я узнал о его семейных обстоятельствах, это лишь усугубило мое чувство вины. Я порылся в кармане, и, вытащив оставшуюся там однофунтовую банкноту протянул ее инспектору.
- Лестрейд, возьмите эти деньги назад. Я обойдусь. Вы явно нуждаетесь в них больше, чем я.
Он отверг мое предложение самым решительным образом.
- Нет, сэр. Мы же договорились, что это я просто дал вам взаймы. Кроме того, я считаю это инвестицией. Я не могу позволить себе лишиться работы только из-за того, что у какого-то болвана произошла стычка с набитым опилками леопардом. И ваше участие в этом деле вполне стоит пары фунтов.
- Очень хорошо, - сказал я.- Что вы можете мне сказать об этом Майкле Хардинге, помимо того факта, что он сирота, не курил и работал стюардом в том клубе, где встретил свой печальный конец?
Лестрейд рассеянно заморгал.
- Как вы узнали это , мистер Холмс?
- У него были отличные зубы без единого пятнышка от табака. Среди его вещей я нашел пару белых перчаток, таких, которые обычно являются одной из принадлежностей костюма стюарда. Потом еще жилет из черного сатина, который стоил значительно больше, чем он обычно мог себе позволить, следовательно, он, видимо, был частью его униформы. Где еще он мог бы быть так одет, кроме как по месту его службы?
- О, вы совершенно правы. Хардинг был младшим стюардом в Тэнкервилльском клубе. Где и был найден рано утром в таком же виде, как и сейчас, он лежал в Зале охотничьих трофеев, рядом с ним лежал леопард и оба они были покрыты кровью.
- Тэнкервильский? Я такого не знаю.
- У него множество членов. Кандидат, желающий вступить в клуб, должен быть военным, служащим в армии или находящимся в отставке, и проявлять интерес к охоте на крупного зверя. Для принятия в члены клуба претенденты должны внести свой вклад в коллекцию клуба, представив один из своих охотничьих трофеев.
- Так леопард, как я понимаю, был одним из этих трофеев?
- Радость и гордость клуба, подарок какого-то майора или кого-то еще… Они хотят получить его назад.
- Это волнует их гораздо сильнее, чем эти случаи ужасных убийств?
- Вы будете смеяться, - совершенно серьезно сказал Лестрейд, - но есть люди, которые относятся к этим разговорам о воскресших мертвецах очень серьезно.
- А что говорят члены клуба?
- Несчастный случай. Один из них сказал, что леопард, должно быть, упал на Хардинга, когда он его чистил. Честно говоря, мистер Холмс, как только они увидели меня, то, как воды в рот набрали. И они, и прислуга. Я уверен, что там творится что-то подозрительное, но что, я хоть убейте, угадать не могу.
- И как раз туда я и устроюсь.
- Именно. Я уговорил Главу Комитета клуба принять вас в штат прислуги. Я сказал , что в его интересах будет согласиться на это, в противном случае множество полицейских в грубых ботинках будут топать по всему его драгоценному паркету. Он обещал хранить все в секрете от других членов клуба.
Я отметил, что Лестрейд заключил все эти договоренности, не проконсультировавшись предварительно со мной. Должно быть, он был уверен в своей способности убеждать.
- Понимаете, - продолжал он, - я не думаю, что это было преднамеренное убийство. Хардинг был незначительным лицом , практически никем. И то, что произошло, должно быть предостережением для кого-то другого.
Услышав эту версию событий, я покачал головой.
- Какова тогда ваша теория, мистер Холмс? – спросил он.
- Я считаю, что Майкл Хардинг был замучен до смерти. Кровоподтеки на его запястьях указывают на то, что пока это происходило, он был крепко связан. Когда они добились, чего хотели, его рана в груди была закрыта, и воздух, попавший внутрь, убил его. Тело было исцарапано, чтобы скрыть повреждения, нанесенные ему во время пытки, а горло было повреждено, чтобы придать этой трагедии оттенок загадочности, согласно замыслу убийцы, который хочет, чтобы мы считали, что во всех его преступлениях повинны духи и мистические существа. То, что Хардинг остался в Тэнкервилльском клубе – очень важно. Либо убийца уверен, что сможет избежать правосудия, либо поимка его больше не волнует. Совершенно явно, что Тэнкервилльский клуб – то место, где мы должны сосредоточить свои поиски. Поэтому я охотно принимаю ваше предложение, как бы неприятна не была мне мысль оказаться в роли домашней прислуги.
Во время моей речи челюсть Лестрейда опускалась все ниже и ниже, и наконец, он просто раскрыл рот от ужаса.
- Вы уверены в том, что сказали?- спросил он. – Если вы правы, то это просто гнусность.
- Убийство, инспектор. И поэтому за него убийца понесет самое суровое наказание, какое только предусмотрено законом.
- Выбросьте всю эту идею из головы, мистер Холмс, - твердо сказал Лестрейд. – Это слишком опасно. Я не хочу, чтоб с вами случилось то, что произошло с Хардингом. Я не хочу, чтобы на моей совести была ваша гибель.
- Я окажусь в опасности только если узнаю то, о чем знал Хардинг. Соберитесь с духом, Лестрейд. Возможно, в конечном итоге окажется, что все это не имеет никакого отношения к Тэнкервилльскому клубу. В этом случае нам придется найти другой способ, как обеспечить вам продолжительный срок пребывания в Скотланд Ярде!