Очень неплохая статья и я очень рада, что наткнулась на нее. Но сначала скажу несколько слов.

У меня уже в эпоху интернета сложилось довольно устойчивое, не слишком позитивное мнение в отношении Виктора Тревора. Полагаю, что я прочла что-то такое... возможно, на том же Sherlockian.net, где когда-то было немало очень интересных пастишей. И это я тогда вообще тыкалась куда попало и велась лишь на какие-то, наверное, слишком эффектные названия, а то бы у меня была отдельная коллекция материалов оттуда, которые теперь, увы, канули в лету, и сайт стал совсем другим. Но оставлю сейчас воспоминания, просто могу предположить, что мои впечатления пошли откуда-то оттуда. И, возможно, было еще что-то слэшное, которое подкрепило сомнительную репутацию Тревора. И, в общем, если не брать совсем уже вопиющие примеры, он был представлен весьма эгоистичным типом, резко когда-то порвавшим свои отношения с Холмсом и, возможно, отчасти положившим начало Холмсовскому одиночеству - ну, это чисто мои фантазии.
Тем не менее, вот даже среди классических шерлокианцев были подобные идеи и была, хоть и немного сомнительная, но не лишенная интереса статья, где Треворы представлены каким-то крайне преступным семейством, куда попадает юный Холмс.morsten.diary.ru/p217871423.htm Прямо сам собой напрашивается фанфик!

Еще был наш отечественный очень простенький и наивный фанфик, где как раз промелькнули идеи того, о чем я говорю. Как будто мы с автором читали одни и те же англоязычные фики. Вот здесь. morsten.diary.ru/p221005285_luchshij-drug-holms... "Лучший друг Холмса и это не я"

И хочу сказать, что данная статья оказалась чем-то средним. Но очень мне понравилась даже не какими-то своими итоговыми выводами, а тем, как подробно разобраны здесь события "Глории Скотт".

Теперь будет сама статья, а ниже я еще скажу несколько слов.

Статья, собственно, из "Baker Street Journal" за осень 2014 года.

Вы никогда не слышали от меня о Викторе Треворе?

Люси Кейфер



Как и подобает предшественнику Джона Уотсона, Виктор Тревор до своей случайной встречи с химиком-энтузиастом Шерлоком Холмсом - не имеющий друзей студент колледжа. Эти двое становятся друзьями, распутывают тайну и даже какое-то время вместе живут. У Тревора есть «буль-терьер», у Уотсона «щенок бульдога». Но в отличие от доброго доктора, Виктор Тревор всегда был немного загадочен.
читать дальше
Не секрет, почему в начале «Этюда в багровых тонах» у Уотсона нет друзей. Он едва не погиб во Второй англо-афганской войне и приезжает на родину в «необъятные дебри Лондона» , «еле держась на ногах от слабости и истощения», «ослабевший от длительных лишений». Когда мы впервые встречаем его, он подавлен и страдает военным неврозом, «влача неуютное и бессмысленное существование», и говоря Холмсу: «я не выношу никакого шума, потому что у меня расстроены нервы, я могу проваляться в постели полдня и вообще невероятно ленив. Когда я здоров, у меня появляется еще ряд пороков…». У Виктора Тревора так же нет друзей, но не по столь очевидной причине. Он студент из зажиточной семьи, у него прекрасные отношения с отцом и он «сердечный и мужественный, жизнерадостный и энергичный», отличавшийся «шумной и дружелюбной манерой общения». И не сразу, как в случае с Джоном Уотсоном, можно понять, что он столкнулся со смертью.
Покойная мать Тревора упоминается дважды. Холмс также говорит нам: «Я слышал, что у него (Тревора Старшего) была еще дочь, но она умерла от дифтерита в Бирмингеме, куда ездила погостить.». Мы не знаем, когда это случилось, но Холмс говорит именно «я слышал», когда мог бы сказать «мне говорили» или вообще не уточнять. Фраза «Я слышал» имеет дополнительное значение уже вторичной информации – неопределенности и слухов. От кого бы Холмс ни услышал эти новости, вероятно, это был не самый прямой непосредственный источник. То, что не имеющий на тот момент иных собеседников Тревор не упоминает о своей сестре в разговоре со своим единственным другом, говорит о том, кто скорбит об ушедшем недавно близком человеке. Горе служит неплохим объяснением, почему такой энергичный дружелюбный молодой человек в настоящий момент отдалился от общества.
Единственные люди, которых Шерлок Холмс когда-либо называл другом, это Джон Уотсон, Г.(или Дж.) Лестрейд, и Виктор Тревор. Доктор и инспектор представляют собой основную часть жизни Холмса, но все, что он может сказать о нынешней жизни Тревора, это: «я слышал, что дела у него идут хорошо». И вновь уточнение «я слышал». Если бы Холмс поддерживал с ним связь, и Тревор сам сказал бы Холмсу, что его дела идут хорошо, разве сказал бы Холмс «я слышал» вместо того, чтобы просто сказать «дела у него идут хорошо»? Ближе всего Холмс подходит к упоминанию Тревора помимо дела «Глории Скотт», когда в деле «Вампир из Сассекса» ненадолго появляется на свет подшивка под литерой «В»( V)- Вояж «Глории Скотт».
Однако, они оба «были близкими друзьями». Холмс ведет себя наилучшим образом, когда Тревор приглашает его к себе – когда еще он так мило извинялся, встревожив кого-нибудь своими выводами? («Надеюсь, я ничего не сказал такого, что причинило вам боль?») Он только уезжает, потому что «почувствовал, что мое присутствие служит источником неловкости », и после того, как Тревор зовет его назад - «разумеется, я все бросил». Тревор испытывает почти-уотсоновское благоговение в отношении способностей Холмса, говоря ему: «от вас у меня секретов нет» и «Я так рад, что вы приехали. Холмс! Я верю в вашу рассудительность и осторожность, я знаю, что вы мне дадите самый разумный совет.» Так почему же Холмс жил вдали от своего «убитого горем» друга, который перенес двойное несчастье, потеряв любимого отца и узнав то, что его отец был преступником? Почему Холмс никогда не упоминал Тревора и -что еще важнее – почему папку с делом «Глории Скотт» он хранил под литерой «V»?
В отношении Виктора Тревора, «Глория Скотт» - это рассказ о необщительном студенте колледжа, горюющем о матери и сестре. Он и его «добрый и щедрый» отец были последними оставшимися в живых членами семьи, поэтому они, конечно, были очень близки. У Тревора была милая привычка называть отца «старик» и он пользуется своими каникулами, чтобы провести с ним время. Тревор просто хочет, попивая бренди, рыбачить и отдыхать на лоне природы со своим отцом и лучшим другом – и это, когда даже в 1874 году большинство студентов не ценило присутствия родителей, считая их нежелательной помехой. Но это немного непривычное положение вещей действует до появления шантажиста Хадсона.
Хадсон ужасно ведет себя по отношению к Тревору и слугам и особенно ужасно по отношению к Тревору Старшему. Тревор говорит: «будь мы с ним однолетки, я бы уже раз двадцать сшиб его с ног. Скажу, положа руку на сердце, Холмс: все это время я должен был держать себя в руках…». Когда Хадсон поступает особенно оскорбительно по отношению к отцу Тревора, Виктор «схватил его за плечи и выпроводил из комнаты», отказываясь извиниться. После этого Хадсон уезжает, а потом приходит зашифрованное письмо. Тревор практически остается один, когда с его отцом случается удар и затем он впадает в кому. Тревор посылает за врачом, но проводит ночь у постели отца.
На следующее утро Тревор едет встречать друга на станцию, а вернувшись, узнает не только то, что его отец умер за тот короткий промежуток, что его не было, но и то, что за несколько минут до своего конца он был в сознании и звал Тревора. А Тревора там не было. Единственный прощальный привет, который он получает, это документ, в котором отец признается в своем участии в мятеже. Этот документ настолько полон ошибок и противоречий, что трудно поверить в то, что Тревор Старший не скрывает нечто гораздо худшее. Даты, которые он сообщает, не совпадают с реальностью, указанные им координаты широты и долготы бессмысленны, и когда Тревора Старшего(он же Джеймс Армитедж)спасают, капитан покупается на рассказанную им неубедительную легенду.
Кроме того, Тревор Старший пропускает несколько существенных деталей, таких, как почему он вообще был депортирован в Австралию. Он говорит, что присвоил деньги, чтобы оплатить «долг чести», но не уточняет подробностей. Если он действительно наказан за совершение относительно честного поступка, разве не было бы изложение этого в своем признании идеальным способом вызвать сочувствие наследников?
Мы знаем, что Тревор , должно быть, понял, что письмо его отца было полно пробелов по той простой причине, что он не хочет хранить его. Он отдает его Холмсу, и оригинал все еще находится у него, когда он рассказывает эту историю Уотсону. Если Тревор бы принял этот документ за чистую монету, он, вероятно, никогда бы не расстался с ним. Это единственное «прощай», которое он получил от отца, и оно все усеяно обращениями , как то «дорогой, любимый мой сын», «милый мальчик», «мальчуган» и «мой дорогой мальчик». Тревор говорит, что у него не было «ни сил, ни смелости» читать этот документ, но зачем бы они ему понадобились, если он считает, что это письмо послание любви, приключенческий рассказ о том, как его отца трепали ветра судьбы?
Так что же случилось с Тревором – оставшимся у смертного одра его отца, которому было отказано в прощании, и получившим целую гроздь недомолвок и лжи в качестве признания? И надо начать с того, что он, вероятно, винит себя за смерть своего отца. Отказ Тревора извиняться перед Хадсоном положило начало цепочке событий, в результате которых с его отцом случился удар. Он уже изначально испытывал довольно противоречивые чувства в отношении того, правильно ли он повел себя с Хадсоном. Тревор ведет себя, как добрый христианин, но говорит Холмсу: «я теперь сомневаюсь, правильно ли поступил, не дав воли своим чувствам». Для Тревора было бы естественно спрашивать себя, не было бы лучше, если б он повел себя с Хадсоном по-другому, возможно, даже «сбив его с ног», как он и хотел.
У Виктора Тревора, по выражению Джокера Алана Мура, выдался «плохой день». У него больше нет семьи; его кумир – преступник; и у него нет поддержки, за исключением Шерлока Холмса (который отравляет себя кокаином и морфином). Поэтому Тревор , завладев семейным состоянием, едет на другой конец земного шара выращивать чай в Терайском регионе Индии. По крайней мере, вот что Холмс говорит Уотсону.
В следующий и последний раз мы слышим о Треворе, когда в «Вампире из Сассекса»дело «Плавания (Voyage) Глории Скотт» самым странным образом обнаруживается под литерой «V». Стиль справочного указателя Холмса, применяемый в его альбомах для вырезок, делает ошибки или оказавшиеся не на том месте папки маловероятными - он конкретно тратит время на то, чтобы вклеивать в него соответствующую информацию. Гораздо вероятнее, что папка «Глория Скотт» была помещена под литеру «V» по какой-то другой причине, и Холмс либо был неверно понят, либо не хотел говорить Уотсону название подлинной записи.
Возможно, тут самое время упомянуть, что Терайский регион северной Индии и южного Непала стал местом производства немалого количества незаконного опиума в 1890 годы, когда была написана эта история, и значительное его количество контрабандой провозилось в Европу. «Первый доклад Королевской комиссии по опиуму» 1895 года гласит: «Опийный мак, в основном, выращивается в Терае… Его возделывание и …контрабанду невозможно было бы контролировать, если бы культивирование его в Индии было запрещено.» Терай остается рассадником опиума и сегодня.
Вполне возможно, что Тревор, скорбящий юноша, спрашивающий себя «правильно ли я поступил, не дав воли своим чувствам» сделал себе имя вне закона. В конце концов, его отец не мог уже возражать против этого. Незаконное выращивание опиума – весьма вероятно преступление со стороны Тревора и потому, что Терайский регион известен своим опиумом и потому, что опиум растет довольно близко к чайным плантациям, составляющим своего рода прикрытие. Холмсу это, конечно, должно быть известно. «От вас у меня секретов нет», - говорит Тревор. Когда он оказался нарушителем закона, логично предположить, что для него понадобилась отдельная запись в указателе Холмса, ибо там было бы больше информации для отслеживания, чем это было упомянуто в «Глории Скотт». Из этого следует, что Холмс в конечном итоге хранил свое первое дело среди расследований на букву «V» - не из-за «Voyage», но из-за Виктора (Victor)Тревора. «Глорию Скотт» легко можно было рассортировать в «G» -«Gloria Sott», в «А» - «Армитедж», «П» - «Пендергаст», даже в «Х» - «Хотспур». Но ничто в этой истории не начинается с «V», кроме христианского имени Виктора Тревора.
Но в таком случае, почему не «Т» - «Тревор»? Во-первых, мы знаем, что отец Виктора использовал, по меньшей мере, одно подставное имя, и если Виктор «перешел на темную сторону», возможно, он делает то же самое. Кроме того, нам известно, что дело подделывателя подписей Виктора Линча так же хранится под литерой «V» - Виктор. Возможно, как тот, у кого есть доступ к ложной идентификации документов, этот преступник также использует несколько фамилий. Множественные фамилии могут усложнить справочную систему Холмса, и ему было бы легче сортировать людей по именам. Или, возможно, он делает это в отдельных случаях. Это вполне согласуется с той степенью эксцентричности, которую мы привыкли ожидать с его стороны.
Это также объяснило бы, почему Холмс обычно никогда не говорит о Треворе, и почему, вместо тог, чтоб сказать «Виктор Тревор» он говорит Уотсону первое слово на «V», что приходит ему в голову. Холмс , вероятно, ничего не имел против того, что Виктор занимается продажей опиума. Он сам употребляет извлеченный из опиума морфин , и ему чуждо желание играть морального арбитра, когда близкие по духу люди совершают преступления по понятным причинам. Однако, Уотсон был бы не столь всепрощающим. Он слишком много времени провел, пытаясь вырвать из-под власти наркотиков Холмса, чтобы по-доброму отнестись к человеку, столь глубоко погрязшему в мире этого зелья.
И если все это хоть немного близко к правде, то это значит, что Холмс все же остался лоялен к своему первому другу. Он не общается с ним, но у этого есть объяснение: его профессия – отдавать преступников в руки правосудия. Но Холмс все еще покрывает Тревора, не вмешиваясь в его дела. Уотсон упоминает о том, как Холмс «любовно, смакуя каждое слово, проглядывал собственные записи» как раз перед тем, как он говорит : «Вояж Глории Скотт»…Скверное было дело». Наречие «любовно» больше подходит к воспоминанию о старом друге, нежели имеет отношение к «скверному делу». Поэтому даже хоть Холмс и не говорит о Викторе Треворе, он думает о нем с теплом.
Если впечатлительный молодой Холмс из первых рук узнал, как хороший человек становится преступником, то это объясняет, почему он так снисходителен по отношению к тем, кто совершает незначительные преступления – и так безжалостен к шантажистам.

***

Замечу, что вот за все время с первого прочтения у меня, правда, не было ощущения, что Тревор был сильно замкнутым человеком, поэтому отсутствие друзей у такого, казалось бы живого, энергичного юноши было немного странным, но вообще я последнее время все больше сталкиваюсь с тем, что мы местами что-то упускаем в Каноне...

Потом я вот тут местами пользовалась одновременно двумя алфавитами) Это у меня уже влияние "Шерлокианы", чтоб было понятно разночтение в русском и английском. И, кстати, так-то в "Вампире из Сассекса" , может, сразу и не поймешь, что Холмс листал не все подряд, а только дела на букву "V", и я для уточнения решила сюда, как в оригинале, добавить Voyage.

Снова по части перевода. Вот эти все обращения отца к сыну далеко не всегда можно адекватно передать. И у нас там кругом "дорогой мальчик" и "милый сын", а в оригинале, как выяснилось, есть еще и "lad" - грубо говоря, мальчик, парень, и даже "laddie", который я позволила себе перевести, как "мальчуган"(есть такой вариант).

На тему перевода еще хочу заметить такой момент. Вот тут упоминается Виктор Линч. И в оригинале его деятельность обозначена хитрым словом "forger". А это и подделыватель документов, и фальшивомонетчик - выбирайте, что нравится. В старом переводе выбрали первое), в одном из современных - второе. Но исходя из статьи, верным оказалось все же подделывание документов.

***
Правда, что касается лирических отступлений, я тут вспомнила бы маленькую зарисовку, которая возвращает меня к сложившемуся образу Тревора:

"И он ведь попросил прочитать ему все это вслух. Я думал, что помогаю ему.
Когда с чтением было покончено, он молча смотрел на свои руки, сжатые в кулаки.
- Виктор? - я протянул к нему руку, но в это мгновение он вскочил.
- Нет, не надо! Пожалуйста, не нужно. - Он упорно избегал моего взгляда. - Я...я,думаю, что вам лучше уехать."


***
Ну, вот как-то так. В ночи непосредственно во время перевода на уме крутилось много всякого про Тревора, но было уже слишком поздно, чтоб что-то писать. От самой статьи и ее перевода получила большое удовольствие)

Здесь будут некоторые комментарии Баринг Гоулда к рассказу "Глория Скотт", но не имеющие к нему прямого отношения, а касающиеся разных сторон жизни Шерлока Холмса.

Потом он зажег свою трубку

В своей научной монографии, посвященной Холмсу и табаку ("Огня без дыма не бывает") Джон Л. Хикс пишет: "Никто всерьез не усомнится в том, что Мастер предпочитал трубку сигарам и сигаретам. Холмс курит трубку в 35 из 60 расследований, входящих в Канон; возможно, он делает это еще в трех рассказах, а еще в одном случае говорит о своей трубке, не позволяя сделать определенный вывод о том, курит ли он ее. Сигары он курит в восьми рассказах, а сигареты - в девяти. Таким образом, только в десяти рассказах Холмс курит сигары и/или сигареты, а не трубку....В "Священных писаниях" упоминаются лишь...трубки из вереска, глины и вишневого дерева... Большинство почитателей Шерлока Холмса убеждены в том, что его любимая трубка была глиняной...но факты указывают на то, что он предпочитал вересковую трубку всем остальным."
Следует отметить, что ни Холмс, ни Уотсон нигде не упоминают о трубках с изогнутым черенком; это не удивительно, поскольку, как доказал Джон Диксон Карр, таких трубок в Англии не знали вплоть до Бурской войны (1889 г.). Почему же тогда именно изогнутая трубка - калабаш или пенковая - стала одним из непременных атрибутов Холмса? Все дело в том, что Джиллетт, играя Холмса, обнаружил, что ему трудно произносить свои монологи, держа во рту прямую трубку, а впоследствии Стилл, работавший над знаменитыми иллюстрациями для "Кольерс Мэгэзин", использовал фотографии Джиллетта в роли Холмса (тогда как на иллюстрациях Пейджета в журнале "Стрэнд" Холмс курит исключительно прямые трубки, на что указал профессор Крайст в своем эссе "Трубка и ее чаша".
Очевидно, Холмс еще и нюхал табак, иначе зачем тогда король Богемии подарил ему золотую табакерку ("Установление личности").


маленькая, но со вкусом подобранная библиотека...

Раннее свидетельство всепоглощающего интереса Холмса к книгам. "Я - всеядный читатель" - заявляет он в рассказе "Львиная грива". На Бейкер-стрит он проводит долгие блаженные часы, "погрузившись в чтение старых книг" ("Скандал в Богемии"). Это опровергает раннюю оценку Уотсона, сделанную им в "Этюде в багровых тонах": "Знания в области литературы - никаких".
Конечно, можно оспаривать это утверждение, как сделал это мистер Белл, указав в своей книге "Шерлок Холмс и доктор Уотсон: хронология их приключений", что в 1881 году Холмс в самом деле не имел никакого представления о литературе и позднейшая перемена в этом плане была вызвана личным влиянием Уотсона. Но в таком случае мы должны принять всерьез шутливое замечание Холмса об Уотсоне, как о литераторе ("В Сиреневой сторожке") и приписать чрезмерное влияние человеку, литературные вкусы которого сводились к бульварным романам ("Тайна Боскомбской долины") и морским рассказам Кларка Расселла ("Пять зернышек апельсина"). Правда, следует отдать Уотсону должное: именно он в повести "Этюд в багровых тонах" к месту цитирует Горация.

за бокалом портвейна...

В рассказе "Пять зернышек апельсина"Холмс запивает ужин большим глотком воды, но внимательный читатель вряд ли сумеет найти другие примеры, когда он употреблял эту жидкость. "Можно предположить, что Холмс использовал воду лишь для омовения и (в ограниченных количествах) при проведении химических опытов", - написал Йорген Колд в своей работе "Что пил Шерлок Холмс?". Судя по всему, когда у Холмса была такая возможность, он пил не воду, а что-нибудь покрепче. Как и многие англичане, он особенно любил портвейн: в "Знаке четырех" он угощает этим напитком гостей перед началом погони на Темзе и с восторгом (для Холмса) отзывается о качестве портвейна в гостинице "Шахматная доска" ("Человек на четвереньках").

Изучая зарисовки spacemutineer, обнаружила, что ей принадлежат еще кое-какие из безымянных зарисовок в моей коллекции. Сейчас расставлю тэги

Вот примеры morsten.diary.ru/p212595097_jetyud-v-bagrovyh-t...

morsten.diary.ru/p212994920_postoyannyj-pacient...


А пока вот такое пополнение на тему Глории Скотт. Наверное, достаточно своеобразное и ангстовое


Глория Скотт: покончено

И он ведь попросил прочитать ему все это вслух. Я думал, что помогаю ему.
Когда с чтением было покончено, он молча смотрел на свои руки, сжатые в кулаки.
- Виктор? - я протянул к нему руку, но в это мгновение он вскочил.
- Нет, не надо! Пожалуйста, не нужно. - Он упорно избегал моего взгляда. - Я...я,думаю, что вам лучше уехать.

Перевела первую часть этой большой статьи. И сразу скажу, что, конечно, тут можно и запутаться - много цифр, имен и критики других исследователей. Но, как я поняла, в среде холмсоманов это одна из руковод
ящих статей по данному вопросу. Да и вообще очень интересно познакомиться с трудами этого автора. Возможно, что-то покажется спорным и даже путанным, но, как говорится, за что купила, за то и продаю)


Дороти Сейерс.


Холмс в колледже

Более известная сегодня, как автор книг о лорде Питере Уимси, Дороти Ли Сейерс (1893-1957), английская писательница детективных романов, драматург, переводчик, автор эссе. Она стала одним из первых членов Общества Шерлока Холмса в 1934 году и была президентом Детективного клуба, группы британских авторов, с 1949 года по 1957. Данное эссе об университетских годах Холмса отражает ее собственный огромный интерес к жизни и обстановке в колледже и оно установило стандарты для множества последующих исследований в этой области.
***
Информация о годах, проведенных Холмсом в колледже, основывается на двух коротких отрывках из рассказов: «Глория Скотт» и «Обряд дома Месгрейвов». Как бы коротки они не были, в них содержится несколько явных расхождений, которые дают возможность обсудить целый ряд любопытных и интересных вопросов.
В отрывке из «Глории Скотт» говорится:
«Он (Виктор Тревор) был моим единственным другом в течение двух лет, которые я провел в колледже. Я не был общителен, Уотсон, я часами оставался один в своей комнате, размышляя надо всем, что замечал и слышал вокруг, - тогда как раз я и начал создавать свой метод. Потому-то я и не сходился в колледже с моими сверстниками. Не такой уж я любитель спорта, если не считать бокса и фехтования, словом, занимался я вовсе не тем, чем мои сверстники, так что точек соприкосновения у нас было маловато. Тревор был единственным моим другом, да и подружились-то мы случайно, по милости его бультерьера, который однажды утром вцепился мне в лодыжку, когда я шел в церковь.»
В отрывке из «Обряда дома Месгрейвов» также приводятся слова самого Холмса. Он говорит:
«Когда я впервые приехал в Лондон, я поселился на Монтегю-стрит, совсем рядом с Британским музеем, и там я жил, заполняя свой досуг - а его у меня было даже чересчур много - изучением всех тех отраслей знания, какие могли бы мне пригодиться в моей профессии. Время от времени ко мне обращались за советом - преимущественно по рекомендации бывших товарищей студентов, потому что в последние годы моего пребывания в университете там немало говорили обо мне и моем методе. Третье дело, по которому ко мне обратились, было дело "Дома Месгрейвов", и тот интерес, который привлекла к себе эта цепь странных событий, а также те важные последствия, какие имело мое вмешательство, и явились первым шагом на пути к моему нынешнему положению.
Реджинальд Месгрейв учился в одном колледже со мной, и мы были с ним в более или менее дружеских отношениях. Он не пользовался особенной популярностью в нашей среде, хотя мне всегда казалось, что высокомерие, в котором его обвиняли, было лишь попыткой прикрыть крайнюю застенчивость. По наружности это был типичный аристократ: тонкое лицо, нос с горбинкой, большие глаза, небрежные, но изысканные манеры. Это и в самом деле был отпрыск одного из древнейших родов королевства, хотя и младший его ветви, которая еще в шестнадцатом веке отделилась от северных Месгрейвов и обосновалась в Западном Суссексе, а замок Харлстон - резиденция Месгрейвов - является, пожалуй, одним из самых старинных зданий графства. Казалось, дом, где он родился, оставил свой отпечаток на внешности этого человека, и когда я смотрел на его бледное, с резкими чертами лицо и горделивую осанку, мне всегда невольно представлялись серые башенные своды, решетчатые окна и все эти благородные остатки феодальной архитектуры. Время от времени нам случалось беседовать, и, помнится, всякий раз он живо интересовался моими методами наблюдений и выводов.
Мы не виделись года четыре, и вот однажды утром он явился ко мне на Монтегю-стрит.»
Сколь бы мизерна не была содержавшаяся в этих отрывках информация, они крайне важны, ибо это почти все, от чего мы можем отталкиваться в попытке установить не просто некие аспекты образования и формирования характера, имевшие место в юности великого сыщика и оказавшие на него большое влияние, но также фактическую дату его рождения. Поэтому, мы не потратим время впустую, если изучим их с особым вниманием, в надежде найти ответы на нижеследующие вопросы :
1) В каком университете учился Холмс?
2) Сколько времени он провел в университете?
3)Когда он в него поступил?
4) В каком году он родился?
5) Какие предметы он изучал?
6) В каком именно колледже?
7)Чем он занялся, покинув университет?

Предыдущие попытки решить эти вопросы отличала неопределенность, которая проистекала от предположения, что основные нормы и правила в университетах того времени были те же, что и сейчас. Считается само собой разумеющимся, что последние экзамены проводятся в Пасхальном семестре, и что, при обычном положении вещей, студент приезжает к месту учебы в октябре и уезжает оттуда в июне. Мы увидим, что в изучаемом нами вопросе дело обстоит совершенно не так. Весь этот вопрос значительно более сложный, и различные альтернативные теории настолько многочисленны, что прийти к какому-то точному выводу, чрезвычайно проблематично. Я надеюсь, что на следующих страницах мне удастся более точно, чем это было сделано прежде, установить главные трудности стоящей перед нами задачи и предложить вашему вниманию что-то вроде гипотетического ответа на все вопросы в моем списке.
1) Рассматривая сперва то простое разделение на две части, которое полностью делит на двое всю университетскую вселенную, мы задаемся вопросами: учился Холмс в Оксфорде или в Кембридже или же вообще в каком-то другом университете? Уж, по крайней мере, здесь мы можем говорить достаточно определенно. Не подлежит сомнению, что , по крайней мере, какое-то время он провел в одном из двух самых старейших университетов. Мы и на минуту не можем предположить, что Реджинальд Месгрейв (один вид которого неминуемо был связан в представлении Холмса с серыми башенными сводами и решетчатыми окнами) мог бы посещать какой-нибудь менее значимый университет. На этом пункте сходятся все комментаторы.
Однако, Блейкни в его глубоком небольшом труде «Шерлок Холмс: факт или вымысел?» делает интересное предположение, что после двух лет в Кембридже Холмс «решил направиться в Лондон», который, таким образом, «претендует на звание города, где прошли студенческие годы Холмса». Он основывает это предположение на следующих фактах. (1)Что Холмс непосредственно говорил о двух годах, проведенных им в колледже,(2) что во время событий дела «Глории Скотт» он уже занимал комнаты в Лондоне,(3) что во время больших каникул в Кембридже он занимался химическими исследованиями в Лондоне, и(4) что в 1881 году он все еще пользовался лабораторией в Бартсе,(5) что Лондон лучше подходил для его «несистематических занятий», чем один из старейших университетов, и(6) что Холмс говорит о приезде в Лондон за некоторое время до начала расследования «Обряда дома Месгрейвов».
Эта теория на первый взгляд довольно убедительная, но я полагаю, она не выдерживает никакой критики. Давайте по порядку разберем все отправные пункты теории Блейкни.
Пункт 1 тут же поднимает очень важный вопрос несоответствия между двумя утверждениями Холмса. А именно: в отчете о деле «Глории Скотт» он утверждает, что он был в колледже только два года; в «Обряде дома Месгрейвов говорит о «последних годах», проведенных в университете. Теория Блейкни, очевидно, должна была как-то примирить между собой два этих конфликтующих утверждения, но как мы увидим, ей это не удается, и, потерпев это поражение, она утрачивает одну из важных причин, дающих право на ее существование.
Пункт 2 предполагает, что Холмс поступил в Лондонский Университет в октябре того же года, в котором происходили события «Глории Скотт». Мы обнаружим, что, допустив этот факт, мы столкнемся с серьезными хронологическими трудностями. Однако, пока достаточно сказать, что ничто не препятствует студенту кембриджского университета снять комнаты в Лондоне, чтобы в летние каникулы посещать курс лекций, и в целом рассказ Холмса подразумевает, что в конце каникул он намерен был вернуться в свой университет. Такой тезис заключает в себе и ответ на 3 пункт.
Пункт 4, кажется, имеет весьма небольшое отношение к вопросу, ибо разрешение пользоваться лабораторией могло бы быть получено и компетентным студентом-исследователем и из другого университета. В пункте 5 есть некоторый смысл, и мы вовсе не говорим, что совершенно невозможно, чтобы Холмс по окончании университета взялся за курс лекций в Лондоне в 1876 или в 1877 году, но все же не в столь ранний период, как предполагает Блейкни. Пункт 6 заключает в себе и свое же собственное опровержение. Блейкни признает, что Холмс приехал в Лондон «по всей видимости, после того, как покинул университет и начал свою карьеру» и он добавляет: «Это, наверняка, указывает на то, что до сих пор он жил где-то еще». И это означает, что приезд Холмса в Лондон и начало его карьеры были синхронны, и что следовательно и то и другое имело место в год событий«Глории Скотт», о котором сам Блейкни говорит, что это было «не менее , чем за четыре года до дела «Обряда Месгрэйвов», а вероятнее всего за пять лет до этого. Он сам предлагает дату 1874 г. и это согласуется с предположением Белла, что события «Обряда дома Месгрейвов» происходили в сентябре 1878 года. Таким образом, мы обнаруживаем, что Холмс (будучи в то же время все еще в статусе учащегося) «ждал» на Монтегю-стрит, пока ему не подвернется работа и заполнял досуг, «которого у него было слишком много» накоплением тех или иных знаний, четыре года, в течение которых у него было всего два дела. Этот длительный период он впоследствии назовет «все эти месяцы бездействия». Ничего себе! Так можно было бы сказать о двенадцати месяцах, даже о восемнадцати, но, наверняка, если б ему действительно пришлось ждать четыре долгих года, то он бы так и сказал.
Нет, мы не можем принять эту гипотезу; Холмс не мог приехать в Лондон до 1876 года. И таким образом, теория относительно прохождения учебы в Лондоне рушится, фраза «приехал в Лондон» подразумевает город , как метрополию, но не в его академическом значении, и вопрос относительно того, сколько продолжалась учеба Холмса в университете, остается открытым.
А этот вопрос очень реальный. И дело не только в том, что утверждения на этот счет самого Холмса довольно неопределенны. Но тут возникают и хронологические трудности, которые лучше можно будет оценить, когда мы перейдем к последней части этой задачи.
Поэтому, отложив пока в сторону вопрос проживания Холмса в Лондоне, мы должны рассмотреть два конкурирующих меду собой претендента – Оксфорд и Кембридж. Я думаю, из текста очевидно, что дружба с Виктором Тревором у Холмса завязалась в одном из старейших университетов, а не в Лондоне: бультерьер, посещение церкви и упоминание о занятиях спортом, как основном интересе для студентов, все пункты приводят к этому заключению; кроме того, мистер Тревор, будучи теперь мировым судьей и землевладельцем, несомненно желал бы, чтобы у его сына были те социальные преимущества, в том числе и в области образования, которых сам он был лишен, а в те дни таковыми являлись только Оксфорд и Кембридж.
Нам также представляется вероятным, что дружба с Тревором предшествовала знакомству Холмса с Месгрейвом, ибо в первом случае Холмс описан, как человек начисто лишенный друзей, тогда как в другом случае он производил на окружающих его студентов настолько сильное впечатление, что давал пищу для разговоров о себе и своих методах исследования.
Ключевым моментом в «Глории Скотт» явно является пес Тревора. Преподобный Нокс с неопровержимой уверенностью указывал, что это животное не позволялось содержать в стенах университета. Блейкни говорит, что это возражение несущественно, так как Холмс тогда вполне вероятно проживал не в помещениях университета и мог быть укушен псом и в городе. Теперь, если этим университетом был Оксфорд и если Холмс находился там только два года, или если даже, положим, знакомство с Тревором состоялось в первые два года учебы в Оксфорде, то такая ситуация в корне невозможна. В Оксфорде первокурсникам тут же отводятся комнаты в колледже; они проживают в них два года и лишь на третий год учебы могут снять квартиру где-то в городе. Следовательно, в Оксфорде собака не могла наброситься на Холмса , когда он шел по городским улочкам к церкви, до его перехода на третий курс, если только не предположить, что Холмс был настолько благочестив, что по собственному желанию посещал какие-то вечерние богослужения, что исходя из склада его ума и характера, нам представляется маловероятным.
Однако, в Кембридже совсем другая система. Там новоприбывший студент обычно снимает квартиру в городе на время первого, а порой и второго (если колледж переполнен) года обучения. Тут же становится очевидно, что при такой системе для замкнутого и сдержанного человека весьма трудно приобрести друзей среди однокурсников по сравнению с Оксфордом. И это весьма согласуется с тем, что в течение первых двух лет, проведенных в Кембридже, у Холмса сосем не было друзей, и на самом деле он вполне мог сказать Уотсону что-то вроде: «Он был моим единственным другом за те два года, что я провел в Кембридже, когда жил за пределами университета.» А Уотсон либо что-то недопонял, либо не расслышал. Без друзей прошли первые два года, а не последние; а проживание на территории университета подразумевает Оксфорд: гипотеза, которую мы вынуждены были отбросить из-за случая с собакой.
Но даже если допустить, что все было передано верно, вполне вероятно, что расхождение между этим утверждением Холмса и его дальнейшим утверждение в «Обряде Месгрейвов» только кажущееся. Мы рассмотрим этот момент более внимательно, когда начнем исследовать дисциплины, которые изучал Холмс. В действительности очень важно, что на момент знакомства с Тревором Холмс был более одиноким, чем в свои «последние годы, проведенные в университете», и что этот период одиночества совпал с его проживанием в городе, такое положение вещей явно указывает на то, что он учился в Кембридже, а не в Оксфорде.
2) Теперь мы подходим к важному вопросу, сколько времени провел Холмс в Кембридже. Теория, что он был там только два года, принятая Блейкни на основании отрывка из «Глории Скотт», противоречит фразе Холмса «последние годы моего пребывания в университете» из «Обряда Месгрейвов». Теперь посмотрим, можно ли примирить между собой две эти фразы.
Учитывая различные соображения, нам представляется практически несомненным, что верным было предположение будто события «Обряда Месгрейвов» имели место в 1878 году. На тот момент Холмс не встречался с Реджинальдом Месгрейвом четыре года, т.е. с 1874 года. Так как они были знакомы лишь поверхностно, маловероятно, что они встречались после того, как покинули университет; следовательно, в 1874 году и Холмс, и Месгрейв все еще были в Кембридже. Когда и в каком возрасте Месгрейв оставил университет? Определенно не позже 1876-го, ибо он утверждает, что со времени смерти в том году своего отца он управлял своим поместьем, что вряд ли было бы возможным, если б он все еще был студентом. И, кроме того, он «депутат от своего округа». Учитывая эти факты, мы попробуем установить самую раннюю возможную дата его поступления и самый поздний возраст, когда он мог покинуть колледж. Если он поступил в Кембридж, как обычно, в возрасте восемнадцати лет, оставался там на принятый для того времени период немногим более трех лет, и четырьмя годами позже посетил в Лондоне Холмса, то на момент событий «Обряда Месгрейвов» ему должно быть 25-26 лет и вряд ли бы он мог стать членом Парламента в более юном возрасте. Таким образом, мы полагаем, что он окончил университет не позже 1874 года.
Теперь мы должны рассмотреть вопрос, насколько его пребывание в колледже дольше, чем у Холмса. Из того описания Месгрейва, что у нас есть (его аристократическая внешность, изысканная одежда, спокойное изящество манер и т.д.) не похоже, что он относился к тому типу людей, что «время от времени беседуют» с первокурсниками, и еще менее он похож на студента первого курса, пытающегося завязать знакомство с тем, кто старше его. То же самое можно сказать и о самом Холмсе. Недоверие первокурсников к тем, кто водит компанию со старшими студентами вошло уже в привычку среди студентов и считается обычной университетской философией. Вероятно, между двумя молодыми людьми не могло быть большой разницы в возрасте – может быть, год или около того. И фактически собственные слова Холмса в «Глории Скотт» говорят о том, что если у него было мало точек соприкосновения с ровесниками, то со студентами с других курсов и подавно. Исходя из этих причин, я считаю невозможным принять теорию Белла, что Холмс поступил в университет в 1873-м, тогда как Месгрейв закончил его в 1874-м. Более вероятным кажется, что на тот момент они оба были старшекурсниками – Холмс на третьем курсе, Месгрейв – на третьем или на четвертом.
Предполагается, что Месгрейв посетил Холмса благодаря тем разговорам, что велись в университете о его методе дедукции. Эти разговоры имели место во время «последних лет» пребывания Холмса в университете, а если он поступил туда лишь в 1873-м, то вероятно они должны бы происходить в 1875-м или 1876 –м, что на год или два позже последней его встречи с Месгрейвом. Хотя Месгрейв мог бы услышать о них от студентов, окончивших университет позже него, но по некоторым замечаниям в тексте видно, что он сам принимал участие в этих разговорах, это утверждение, следовательно, предоставляет нам дополнительное доказательство того, что Месгрейв и Холмс были ровесниками.
3,4) Таким образом, чтоб в июне 1874 года он предстал перед нами уже студентом третьего курса, мы вынуждены перенести дату поступления Холмса в университет на октябрь 1871 года. Так как при первой дате ему не могло быть намного меньше восемнадцати лет, то в качестве года его рождения мы получаем 1853-й или самый конец 1852-го. Такой расчет вполне согласовывается с подсчетами Блейкни, который также выдвигает гипотезу о 1852-1853, отдавая предпочтение 1852-му. Датирование Беллом 1854-го все же немного поздновато. Как среднее арифметическое мы можем выбрать 1853-й.
Экстраординарная внутренняя хронология «Глории Скотт» не позволяет нам опираться на нее относительно точной даты в биографии Холмса. Даты, названные Холмсом, явно не верны. Таким образом, мы вновь вынуждены вернуться к внешним указателям, приведенным во вступлении к этой истории и к «Обряду Месгрейвов». Если мы правы в своем заключении, что «два года», упомянутые в «Глории Скотт», относятся к двум первым годам Холмса в колледже, то следует предположить, что его знакомство с Виктором Тревором состоялось где-то между октябрем 1871 –го и июнем 1873-го. Визит в поместье Треворов имел место в первый месяц летних каникул, так что мы можем выбирать между июлем 1872-го и июлем 1873-го. Информации немного, но Холмс определенно говорит, что они с Тревором стали «близкими друзьями» к концу того семестра, во время которого на него напал бультерьер Тревора, и вполне можно предположить, что приглашение в Донифорп созрело как раз к ближайшим каникулам. Тот факт, что Холмс все еще жил за пределами колледжа, позволяет нам предположить, что все это произошло к концу первого курса, с другой стороны, то, что он уже занимался химическими исследованиями в Лондоне, вкупе с тем, что Тревор весьма полагался на его совет и помощь, позволяет нам склонить свое мнение в пользу более поздней даты. Однако, все зависит от точной даты поступления Холмса, которую мы будем рассматривать, когда приступим к вопросу о его выпускных экзаменах.