Глава 24
Все эти прелестные лошадки

Незадолго до назначенного часа Эллис, доверенный управляющий клуба "Диоген", пришел, чтобы помочь мне одеться. Даже с его помощью мне было не под силу справиться с простейшей задачей. Я был слаб, как котенок, ужасно истощен, и у меня все болело.
После долгих безуспешных попыток сохранить благопристойность и надеть на меня чистую рубашку, мы решили, что дело того не стоит . Так что я отправился на встречу с премьер-министром, все еще одетый в ночную рубашку и халат. Во всяком случае, благодаря заботам Эллиса, я был чисто выбрит и причесан. У меня был не такой уж непрезентабельный вид для пациента, на выздоровление которого никто не надеялся.
Однако,когда мы вошли в комнату, по помертвевшему лицу Майкрофта, я понял, что наши усилия были напрасны. Он начал рассыпаться в извинениях перед своим гостем, пожилым мужчиной с седеющими бакенбардами и тонкой тонзурой седых волос, который походил на оксбриджского профессора. Я уже встречался с ним однажды; он казался более, чем когда-либо измученным заботами и истощенным, как будто бремя высокой должности высасывало из него жизнь.
- Вы должны извинить моего брата за его внешний вид, - сказал Майкрофт. - Он был нездоров.
- Вы говорите, он был нездоров? - заметил премьер-министр, и его густые брови взлетели до середины лба. – У вас странная манера выражаться, Холмс. Я слышал, что он умер. В таком случае, он выглядит намного лучше.
Он шагнул вперед. У меня едва хватило сил пожать протянутую руку.
читать дальше
- Рад снова встретиться с вами, мистер Шерлок Холмс, - сказал он. - Я рад слышать, что новость о вашей смерти была преувеличена. Интересно, откуда берутся эти слухи? Присаживайтесь, сэр, не нужно из-за меня церемониться.
Эллис помог мне сесть в кресло у камина, стоящее спинкой к двери, а потом удалился со своей обычной рассудительностью.
- А теперь, Холмс, - сказал премьер-министр, усаживаясь в кресло напротив меня, - не потрудитесь ли вы объяснить, почему заставили мир поверить, что этот молодой человек мертв? Я так понимаю, это как-то связано с причиной, по которой вы пригласили меня сюда сегодня вечером.
Майкрофт занял место прямо между нами, откуда мог полностью владеть всем нашим вниманием и получать львиную долю тепла от камина.
- Возможно, вы слышали, сэр, что мой несчастный брат скончался, неправильно рассчитав дозу лауданума, - заявил Майкрофт. - Это не так. Это не было ошибкой.
Премьер-министр нахмурился.
- Вы хотите сказать, что он пытался покончить с собой?
- Вовсе нет. Я утверждаю, что это было не что иное, как покушение на убийство.
- При обычных обстоятельствах, - откашлявшись, сказал наш посетитель, - если бы кто-то выдвинул такое обвинение, я бы сказал ему, что он разводит мелодраму, придавая слишком большое значение тому, что могло быть простой ошибкой аптекаря. Однако, - добавил он, пристально глядя на Майкрофта, - я знаю, что вы разумный человек, Холмс, и не склонны к полету фантазии. Поэтому, когда вы говорите, что кто-то пытался убить вашего брата, я склонен вам верить. У вас есть подозреваемый?
- Да.
- Тогда назовите его! К черту вашу проклятую скрытность!
Майкрофт глубоко вздохнул.
- Полковник Амброуз Мальпас.
Наступила короткая пауза, прежде чем выдающийся государственный деятель заговорил снова.
-Это серьезное обвинение. Я доверяю Мальпасу свою жизнь.
- Да, сэр. Я сознаю это. Я не стал бы этого говорить, если бы это не было правдой.
Взгляд премьер-министра обратился ко мне.
- Что скажете, мистер Холмс?
Я вкратце рассказал ему о том, что произошло в моих комнатах. Чем больше я ему рассказывал, тем больше он мрачнел.
- Я не могу в это поверить, - сказал он наконец. - То, о чем вы говорите, чудовищно. Мальпас способен на хладнокровное убийство...
- Сомневаюсь, что он смотрит на это таким образом, - сказал Майкрофт. - У него совершенно извращенное чувство долга.
- Нет! - Премьер-министр резко поднялся на ноги. - Я не потерплю подобной клеветы! Вы перешли все границы, Холмс. Вы сговорились со своим братом выдумать эту ложь ради собственной выгоды!
- А что, если это исходило из его собственных уст? – произнес Майкрофт, доставая карманные часы. - Он должен прийти с минуты на минуту.
- Вы умный человек, но в данном случае вы ошибаетесь, - сказал премьер-министр, и в его глазах вспыхнули искры. - Что, черт возьми, вы задумали?
- Ничего, сэр, кроме того, что нужно узнать правду. Я служил своей стране верно и преданно. Я многим пожертвовал ради королевы и страны. Я бы сделал многое и даже больше, но не ценой жизни моего брата. Цена слишком высока, премьер-министр. В конце концов, мы сироты бури.
Тон пожилого лорда стал примирительным.
- Я понимаю, что вы много страдали в последние несколько дней, - сказал он. - Сначала бегство вашей невесты, а потом это несчастье с вашим братом. В такие моменты мы пытаемся увидеть смыл во всем происходящем.Будьте уверены, сын мой, все это в руках высшего Провидения. Я прощу вашу клевету на Мальпаса. Давайте больше не будем говорить об этом.
Если бы не вернулся Эллис, я был уверен, что он уйдет. Столкнувшись с моими показаниями и перспективой услышать правду от самого Мальпаса, этот государственный муж предпочел, как говорится, "закрыть глаза", вместо того, чтобы признать преступления, совершенные в его интересах. Теперь я понял, почему Майкрофт чувствовал необходимость вести себя таким коварным образом. Мне потребуется время, чтобы простить его действия; когда я это сделаю, я буду знать, что он не лгал, когда объяснял, что у него не было выбора в этом вопросе.
Благородная жертва, как сказал Мальпас. В последующие годы мне пришлось принять подобное решение в тот роковой день, когда я стоял над пропастью Рейхенбахского водопада. Я никогда не сомневался в своей правоте. Если я больше ничем не делюсь с Майкрофтом и Мальпасом, то это объясняется силой наших убеждений.
Как по заказу, следом за Эллисом в комнату вошел человек, о котором шла речь. Майкрофт легким жестом дал мне знак оставаться вне поля его зрения. По мере его приближения я услышал уверенный стук его каблуков по полу, и, наконец, немного поколебавшись, он остановился, прежде чем смог увидеть меня. Я не мог видеть выражения его лица, но даже самый недалекий человек по суровому лицу премьера понял бы, что что-то не так.
- Господин премьер-министр, мистер Холмс, - сказал он, и в его обычной вежливости сквозила некоторая настороженность. - Я получил вашу телеграмму.
- Спасибо, что пришли, Мальпас, - сказал Майкрофт. - Это немного против правил, хотя, я уверен, вы понимаете, что в последнее время мне было нелегко.
- Примите мои соболезнования по поводу вашей утраты. По общему мнению, ваш брат был одаренным молодым человеком.
- Мистер Холмс говорит, что вы заставили его брата выпить яд. - Премьер-министр был не из тех, кто тщательно выбирает выражения. - Мальпас, это правда?
У Мальпаса вырвался испуганный смешок.
- Боже правый! Какое невероятное обвинение!
Майкрофт кивнул мне. С усилием я поднялся на ноги и повернулся лицом к своему убийце.
Кровь отхлынула от лица Мальпаса. На нем не появилось ни следа раскаяния, скорее, он смотрел на меня с холодной яростью.
- Как же тебя убить? - процедил он сквозь стиснутые зубы.
- Многие пытались, - ответил я. -И все же я здесь.
- Боже мой, Мальпас! - в ужасе воскликнул премьер-министр. - Это правда? Вы пытались убить этого молодого человека?
К его чести надо сказать, что столкнувшись с таким открытием, Мальпас взял себя в руки и проявил свое обычное хладнокровие. Он сел, достал из портсигара сигарету и аккуратно закурил ее. Только после этого он соизволил ответить на заданный вопрос.
- Я никого не убивал, - небрежно сказал он. - Я предложил мистеру Холмсу полный пузырек лауданума. Он сам решил его выпить. Я поспособствовал его желанию, не более того.
- Не пытайтесь препираться со мной, сэр! - Несмотря на всю свою кажущуюся хрупкость, премьер-министр был грозным противником. - Что вы сделали?
- Я сделал то, что нужно было сделать. Чего не сделали бы другие. Мне было поручено защищать правительство, и, клянусь Богом, я выполнил свой долг.
- Мистер Шерлок Холмс нам не враг. Вы бы убили невинного человека!
- Невинного?! - В глазах Мальпаса появилось жесткое выражение маньяка. - Я по колено увяз в разобщенности человечества. Игроки, прелюбодеи, извращенцы, пьяницы, прожигатели жизни, неудачники.-На последнем слове он сделал ударение, бросив взгляд на меня. - Мне приходилось улыбаться и потворствовать этим ничтожествам, в то время как гораздо лучшие люди умирали. В то время как умер мой сын, сэр!
- Мальпас, я скорблю о вашей потере...
- В тот день, когда он умер, я был рядом с вами, премьер-министр. Сын лорда Аттенбери завел роман с замужней женщиной, которая испытывала неудобства, пока ее муж был за границей. Вы просили меня вытащить молодого человека из того, что вы назвали "передрягой". И не успел мой мальчик остыть в могиле, как вы вызвали меня обратно. Младшему брату лорда Уэйтли угрожал шантаж со стороны тех, кому он задолжал деньги из-за карточных долгов.
Он был неестественно спокоен, когда говорил, что делало его слова еще более убедительными.
- Не читайте мне лекций о природе невинности, сэр, - продолжил он. - Потому что в этом забытом богом мире ее нет.
- На ваших руках кровь, Мальпас. Скольких вы убили?
Он затянулся сигаретой и задумался.
- Мистер Шерлок Холмс был бы тринадцатым. - Он печально улыбнулся. - Как говорится, некоторым не повезло.
Премьер рухнул в кресло, когда Мальпас начал перечислять имена своих жертв.
- Все они ничего не стоили, - закончил он. - Кто ощутил их отсутствие?
- Я даже не знаю, что сказать, - сказал премьер-министр, обхватив голову руками. - Как я мог быть таким слепым?
Майкрофт мудро решил промолчать, хотя по выражению его лица я мог сказать, что мы думали об одном и том же.
- Вы ответите за их смерть, Мальпас.
Он беззаботно улыбнулся.
- Я думаю, что нет, премьер-министр. Вы увидите, что я действовал в рамках своих полномочий, выявляя угрозы для благого управления Британскими островами и находя решения для их устранения. - Он усмехнулся. - Сам Ришелье не смог бы выразить это лучше. "То, что сделано предъявителем сего, сделано по моему приказанию и для блага государства". "Делай то, что делаешь", как нас учили.
- К сожалению, вы правы, - устало сказал премьер-министр. - Я не могу снять с себя вину. Вы виновны только в том, что в точности следовали этим указаниям. Идите, Мальпас, мы поговорим об этом в другой раз.
Я уставился на Майкрофта. Выражение его лица оставалось бесстрастным.
Мальпас затушил сигарету и элегантно встал. Прощаясь, он кивнул мне.
- До свидания, мистер Шерлок Холмс. Надеюсь, наши пути еще пересекутся.
- Я в этом не сомневаюсь, - ответил я.
- Эти люди находятся под моей защитой, полковник, - сказал премьер-министр. - Мистер Майкрофт Холмс - наш доверенный консультант, и его брат когда-то оказал нам большие услуги. Мы многого ожидаем от него в будущем.
- Как пожелаете, сэр. Пока я не получу других распоряжений.
- Можете быть уверены, что этот день никогда не настанет.
По губам Мальпаса скользнула улыбка.
- Незаменимых нет. На кладбищах полно тех, кто считал иначе.
С этими словами он повернулся и ушел. Премьер-министр вздохнул, и его плечи казались еще более согбенными, чем когда-либо, как будто он снова взвалил на них бремя всего мира.
- С этим позором я ничего не могу поделать, - признался он. - Но я позабочусь о том, чтобы это больше никому не стоило жизни. Примите мои извинения, джентльмены, и мою благодарность.
Я было запротестовал, но Майкрофт прервал меня.
- Я уверен, что вам лучше знать, что делать, сэр.
- Неужели? - проворчал тот. - Я начинаю в этом сомневаться. Прямо у меня под носом был вырезан цвет мужского населения страны, а я пребывал в полном неведении. Что мне делать? Мальпас не может быть привлечен к суду, и этот умный дьявол прекрасно это знает! Скандал ослабит правительство и сделает нас уязвимыми для наших врагов. По этой причине, джентльмены, то, что произошло сегодня вечером, никогда не должно выйти за пределы этой комнаты.
- Премьер-министр, я знаю, что выскажу мнение и моего брата, когда скажу, что вы можете быть в этом совершенно уверены, - сказал Майкрофт.
- Превосходно. Вопрос с Мальпасом будет решен, не беспокойтесь. Полагаю, что его талантам лучше всего подошла бы работа за границей.
- С глаз долой, из сердца вон? - предположил я с плохо скрываемой горечью.
Премьер-министр печально улыбнулся.
- Никто из нас не совершенен, мистер Холмс, один лишь Господь без греха. А мы должны делать все, что в наших силах. Что касается вас, я понимаю, что вы можете чувствовать себя обиженным.
- Это не то слово, которое я бы употребил, сэр.
- Согласен, но, учитывая ваше слабое здоровье в последнее время, ваша ошибка с дозировкой лауданума была понятна. Кто из нас не испытывал мучительных болей и не хотел бы избавиться от них? Мне говорили, - продолжал он, не обращая внимания на то, что я весь кипел от негодования, - что теплый заграничный климат может творить с организмом настоящие чудеса. Эти английские зимы - подлинное испытание даже для здорового человека. Вы согласны, мистер Холмс?
Его взгляд из-под нависших бровей внимательно изучал меня, не давая мне возразить.
- Я познакомился с вашим кузеном несколько дней назад, - сказал он. - Очаровательный малый. Как его зовут? Ах да, Майлс. Он сказал мне, что собирается на несколько месяцев в Италию. Почему бы вам не присоединиться к нему, мистер Холмс? Это пошло бы вам на пользу.
- Это предложение или приказ?
Майкрофт сердито посмотрел на меня, но старый политик улыбнулся.
- Можете относиться к этому, как пожелаете, молодой человек. Вам не придется жаловаться на нашу неблагодарность. Насколько я понимаю, на пятьсот фунтов человек может путешествовать с комфортом. Мой секретарь пошлет вам деньги на мелкие расходы. Что касается вас, Холмс...
Он повернулся к моему брату.
- Мне нужен ваш совет, учитывая нынешнее непростое состояние наших отношений с Пруссией. Я не могу позволить вам разъезжать по Континенту вместе с вашим братом.
- Я понимаю, сэр, - сказал Майкрофт, изображая сожаление.
- Что касается вашего собственного недавнего несчастья, то есть много хорошеньких молодых леди, которые были бы рады принять ваше предложение.
- Боюсь, у меня слишком тяжело на сердце, чтобы думать о ком-то другом. Я скорее предпочту остаться холостяком, чем пойду под венец против своей воли.
На губах премьера заиграла понимающая улыбка.
- Понимаю. Хорошо, когда человек знает, что он хочет. Что ж, доброго дня, джентльмены, и счастливого Вам пути, мистер Холмс, в ваших путешествиях.
Тяжело опираясь на трость, он удалился. Эллис ждал у двери, чтобы помочь ему выйти, и, когда гости Майкрофта наконец ушли, мы остались одни.
- Тебе такое по душе, брат? –с вызовом спросил я. –Убийцу отправляют с глаз долой за границу, а мне платят за молчание и предлагают идти своей дорогой, вручив яблоко и погладив по голове!
- Обязательно так шуметь, Шерлок? - устало произнес Майкрофт. Он покинул свой пост и рухнул в ближайшее кресло. - Это лучшее, на что мы могли надеяться в сложившихся обстоятельствах. Мальпас слишком много знает. Публичный скандал никому не принесет пользы. Кроме того, во время долгого путешествия с человеком может случиться всякое несчастье. Пассажиры падают за борт. На каждом углу людей подстерегают странные болезни. Мне говорили, что есть такие гадюки, которые убивают человека одним взглядом.
- Глупости, Майкрофт. -Взглянув на него, я увидел, что он улыбается. - Я не вижу в этой ситуации ничего смешного.
- О, ситуация плачевная. Тут я с тобой спорить не буду. Нет, брат, я размышлял о тебе. Что именно вызвало это необычное проявление эмоций? Я не видел тебя таким оживленным с тех пор, как отрезал хвост твоей лошадке-качалке.
- Это было давно. Я совсем забыл.
- И простил? Я знаю твою привычку таить старые обиды. Меня нисколько не удивит, если твое нынешнее упрямство связано с тем злоключением. Что касается Мальпаса, ты не можешь быть слишком уж ошеломлен результатом. У тебя достаточно опыта, чтобы знать, как это работает.
Я присел на подлокотник кресла и потрескивающее пламя камина согревало мои ноги. Я чувствовал, что Майкрофт пристально наблюдает за мной, и мог предугадать его мысли.
- Это не то, что ты себе представляешь.
- А, значит, ты недоволен тем, что тебя обошли. Я ожидал этого. Полагаю, я сам виноват. Когда ты был ребенком, мне было легче позволить тебе одержать верх, чем терпеть твои истерики. Ты был скверным мальчишкой, Шерлок. Даже молочник сказал, что твое лицо подобно пасмурному дню.
Я разозлился.
- А ему-то какое дело?
- Он называл всех детей "Солнышком", всех, кроме тебя; он сказал, что не мог заставить себя сделать это. Ты всегда хмуро смотрел на него. Отец сказал, что это потому, что у тебя интеллектуальный склад ума. Мама сказала, что все это из-за ветра.
Я поймал себя на том, что снова хмурюсь, и поборол желание рассмеяться.
- Ты не можешь всегда поступать по-своему, мой дорогой мальчик, - продолжал Майкрофт. - Если ты ничего не почерпнул из этого испытания, то хорошо бы, чтоб ты набрался тут хотя бы мудрости. Аристофан сказал, что враги более ценны, чем друзья. Враги учат нас обороняться и вооружаться на случай опасности. Это был ценный урок для тебя, Шерлок. В следующий раз ты уже будешь готов.
- Майкрофт, не стоит ли нам теперь начинать приучать себя к мышьяку? – с неохотой сказал я. - Я не верю, что предостережение премьер-министра остановит Мальпаса, если вдруг возникнет такая возможность.
Майкрофт кивнул, склонив, наконец, голову на грудь.
- Хорошо, что ты уезжаешь. Надо сказать, этого времени достаточно, чтобы все в Уайтхолле вошло в привычное русло.
Я с удивлением взглянул на него.
- Я ожидал с твоей стороны большего сопротивления.
- Из-за нашего, достойного сожаления, кузена? - Майкрофт поджал губы. - Это неизбежное зло. Это, как минимум, послужит тебе уроком. Никогда не доверяй человеку, который знает все грехи мира поименно, но никогда не сталкивался с ними сам. Майлс знает о грехах достаточно, чтобы просветить любого человека. - Он заколебался, и его взгляд упал на танцующие языки пламени. - Знаешь, он написал мне, когда ты был болен. Он сказал, что я подверг тебя ужасной опасности. Более того, он сказал, что я тебя не заслуживаю.
- Мне он сказал, что ты утратил контроль.
У него вырвался смешок.
- Напротив, я никогда еще так хорошо не контролировал ситуацию. Если бы не твое вмешательство, мы могли бы избежать твоего недавнего недомогания. Я ни о чем не жалею, Шерлок. Я бы без колебаний сделал это снова. "По моему приказу и ради блага моего брата я сделал то, что сделал", - задумчиво произнес он. - Возможно, в этом все-таки что-то есть.
С усилием он поднялся на ноги. Проходя мимо, он положил руку мне на плечо. Проявление чувств было не в характере Майкрофта, поэтому этот жест застал меня врасплох.
- Пообещай мне одну вещь, - сказал он. - Не исчезай слишком надолго.
- Можешь на это положиться, Майкрофт.
Похоже, это его удовлетворило, и он направился к двери.
- Но когда я это сделаю, это будет на моих условиях, - заметил я.
- Я никогда в этом не сомневался. - Он повернулся ко мне. - Я бы только попросил тебя оставить в покое этого "профессора". Если ты хочешь следовать по этому пути, выбрав карьеру сыщика, то пусть это будет какое-нибудь тихое, приносящее доход занятие, не предполагающее гибели в пламени пожара или от смертоносного клинка.
- У меня нет выбора стать кем-то другим. Моя внешность и имя стали известны в определенных кругах.
- Мне кажется, - сказал Майкрофт, - что в этом нет ничего плохого.
- В любом случае, возможно, мои розыски подошли к концу. Мальпаса называют "Кукловодом", не так ли? Насколько мне известно, тех, кто посвятил себя искусству "Панча и Джуди", называют "профессорами".
Майкрофт вздохнул и покачал головой, устало признавая, что его мудрый совет остался гласом вопиющего в пустыне.
- Оденься, Шерлок, - сказал он, уходя. - Это респектабельный клуб, а не бордель.

22 глава
Смерть на коне бледном.

Сказать, что это было запутанное дело – все равно, что ничего не сказать.
К тому времени, когда мне удалось разбудить накачанного наркотиками констебля, сержант вернулся со своих изысканий в Чаттертон Парва. Труп, лежащий в камере, и заявление о покушении на убийство оказались той последней каплей, что заставила его послать за инспектором Боулзом. Миссис Харрисон подняли с постели, и была отправлена телеграмма. Когда была установлена и подтверждена личность Лестрейда, он овладел собой и упивался своим превосходством. Единственным облачком на его горизонте была необходимость послать за Грегсоном. Это раздражало его больше, чем вывих лодыжки и ночь, проведенная в камере полицейского участка Эгама.
Что до меня, я ничего не чувствовал. Я не испытывал угрызений совести по поводу смерти Улыбающегося или Кларенса, если это было его настоящее имя, в чем я сомневался. Я действовал в целях самообороны. Это очень мало беспокоило мою совесть.
Под руководством Лестрейда были быстро произведены аресты. Бейли и Уильямс, уверенные, что их незнание о причастности Кларенса к пожару спасет их, вскоре оказались под стражей. Основанием служили мои показания, но еще больший вес имели слова Лестрейда, когда он рассказал, что все это время расследовал то, что происходило в конюшне. Я ничего не сказал и позволил ему купаться в лучах славы.
Чего никто не мог объяснить, так это присутствия Кларенса. Теперь, опасаясь судебного преследования, Бейли утверждал, что он вместе с Мильтоном всего лишь выполнял приказы, присланные сверху кем-то, кого он знал только как "профессора". Полиция графства не желала ничего слушать. По их мнению, Бейли пытался переложить вину на других. Инспектор Боулз выдвинул теорию, что Бейли с самого начала хотел получить место тренера и нанял Кларенса для выполнения его грязной работы.
Мы решили не лишать их этих глупых иллюзий. На данный момент это соответствовало нашей цели, пока Лестрейд пытался найти союзника. Я посоветовал ему не признаваться в том, что он ничего не знал о заговоре против него. Как бы сильно я ни верил в честность Грегсона, никогда не стоит полностью отдавать себя во власть другого. Стиснув зубы, Лестрейд рассказал своему сопернику о мошенничестве и тайном расследовании, которое он проводил. По прищуренным глазам Грегсона я понял, что он ему не поверил. Взгляды, которые он время от времени бросал в мою сторону, также сказали мне, кто, по его мнению, выполнил львиную долю работы.
Какое-то время я не был уверен, что он готов помочь. Сам факт того, что Лестрейд обратился к нему за помощью сейчас, когда ему самому грозили возможные уголовные обвинения, вызвал у него подозрения, не говоря уже о его скептицизме, когда указующий перст был направлен на старшего инспектора Мэтьюза. Его мнение изменилось, когда он осознал, что без него Лестрейду было бы трудно доказать свою правоту.
Как бы ему ни было приятно видеть, что этот человек впал в немилость, мысль о восстановлении своего прежнего положения была более привлекательной. Это давало Грегсону право диктовать свои условия и означало, что, когда он заявит, что их заслуги в этом деле должны быть признаны равными, Лестрейд был не в том положении, чтобы отказать. Я думал, что челюсть инспектора наверняка треснет, когда он выдавит из себя несколько слов согласия.
читать дальше
Однако, теперь они выступали единым фронтом. Как они теперь говорили, это был брак по расчету, потому что они не знали, кому доверять. Грегсон с самого начала знал об обмане Лестрейда, он был рад признать это, и они объединили усилия, чтобы искоренить язву в Скотленд Ярде. Старший офицер попытался привлечь к делу одного из своих людей, чтобы отвести подозрения от его собственной гнусной деятельности. Лестрейд был готов подставить себя под удар, чтобы расследовать преступную деятельность старшего инспектора. С их слов, на Мэтьюза был выдан ордер. К тому времени, когда в субботу вечером это дошло до штаб-квартиры, его уже не было.
Но их союз означал еще и то, что у меня был кто-то, кто мог поручиться за меня – что было еще лучше. Жители Чаттертон Парва, как я и предполагал, настаивали на том, что я сумасшедший, и эта история набирала силу с допросом каждого нового свидетеля. Один сказал, что слышали, как я клялся отомстить своему отцу. Другой утверждал, будто я сказал, что увижу, как сгорит Мильтон. Грегсон был готов поддержать Лестрейда, подтвердив мою подлинную личность, хотя я подозревал, что долг за эту услугу будет больше, чем те десять фунтов, которые я все еще был ему должен.
Затем был вопрос о мертвеце в моей камере. Констебль вспомнил Кларенса и его расспросы. Он также вспомнил, что почувствовал сонливость, а потом ничего больше не помнил, пока я,- весь в крови, - не разбудил его. Старина Гарри проспал всю драму, поэтому у них были только мои слова о том, что произошло в камере. Когда сержант прибыл из Эгама, желая узнать о пожаре и молодом человеке, который сообщил об этом, Бейли охотно признался, что передал сообщение убийце. Если он надеялся на снисхождение, то был разочарован. Что касается меня, то полиции пришлось довольствоваться тем, что она причиняла мне неудобства так долго, как только возможно, прежде чем взять у меня показания и отпустить с условием, что при необходимости я явлюсь для дальнейшего допроса.
Вот так и оказалось, что в понедельник в полдень я ехал в поезде, идущем в Лондон, одетый в костюм респектабельного сельского джентльмена, с достаточным количеством монет в кармане, чтоб заплатить за обед, и экземпляром "Таймс". Моя собственная одежда была безнадежно испорчена, и я предал ее огню. Надев поношенный твидовый костюм, я похоронил призрак Генри Холмса. Поскольку моя личность была известна, отныне я мог быть только самим собой. Генри, как и несчастный Дэнни Палмер, был мертв.
Вместе с ним я похоронил и давнее ощущение неудачи, которое в последнее время преследовало меня по пятам. Я оправдал Лестрейда. Я раскрыл мошенничество на скачках. Я побил убийцу его же оружием и восстановил справедливость в отношении Мостейна Джонса. И я делал все это, борясь с обременительной зависимостью, которая не давала мне покоя.
Это было заявление и оправдание. И я бы ликовал, если бы не сознавал, что меня еще ждал Майкрофт. Поскольку дело было закрыто, я больше не мог откладывать решение этой проблемы.
На другой мой вопрос дала ответ газетная передовица. Сразу в нескольких заголовках нашла отражение новость о том, что редкий розовый бриллиант, предназначавшийся королеве, был украден в субботу в Сити из хранилища банка «Феллоуз». Майлс явно не внял моему предупреждению, в котором я сообщил ему, что Улыбающийся знал о его роли в этом деле. Далее газета возложила вину непосредственно на плечи Скотленд-Ярда и старшего инспектора, который наблюдал за безопасной доставкой бриллианта.
Мэтьюс, говорилось в нем, отказался комментировать произошедшее.
Несомненно, это было к лучшему. С уходом Мэтьюса у них появился козел отпущения. Точно так же Мильтон должен был взять на себя вину за выставление на скачки подставных лошадей. Кларенс был бы отстранен от дел, как деловой партнер, затаивший обиду. Никто бы не поверил рассказам о злодеях из университета и нанятых ими убийцах. Этот раунд Профессор, возможно, и выиграл, но будут и другие дни.
Я говорил себе это во время мучительного пути домой по железной дороге и в кэбе. После того, как я больше недели спал на полу и тюках соломы, я предвкушал роскошь кровати и матраса. Помня об этом, я вошел в дом и поплелся вверх по лестнице в свою комнату, кивком поприветствовав миссис Булстроуд, которая вышла из кухни, чтобы не пропустить мое возвращение.
Я отпер дверь и вошел, чувствуя усталость, грозившую свалить меня с ног. Но каким бы усталым я ни был, инстинкт сказал мне, что что-то не так. В комнате было темно и душно, но ощущался легкий запах дорогого турецкого табака. Я уже собирался ретироваться, когда от массивного кресла отделилась фигура и направилась к камину. Рука потянулась к газовому светильнику, и, при свете я узнал полковника Амброза Мальпаса.
- Добрый вечер, мистер Холмс, - сказал он. - Вы не войдете? Я ждал вас.
- Если вас послал мой брат, то вы зря потратили время.
Я указал на открытую дверь, показывая, что ему следует уйти. В ответ он закурил сигарету.
- Сначала вы должны услышать то, что я скажу, - сказал Мальпас. - Затем, если вы все еще будете настаивать, я уйду. Так будет справедливо?
Я неохотно закрыл дверь.
- Не особенно. Говорите, что хотели и уходите.
- Очень хорошо. - Длинная струйка дыма вырвалась из его рта, когда он на мгновение замолчал, чтобы собраться с мыслями. - Вы знаете, кто я?
- Вы работаете с моим братом. Он сказал, что вы были своего рода консультантом.
Он улыбнулся, не выпуская изо рта сигарету.
- С вашим братом никто не работает. У него уникальная должность. Моя работа состоит в том, чтоб защищать его.
Я подавил смех.
- Вы телохранитель Майкрофта? Мне трудно в это поверить.
Мальпас задумался.
- Возможно, это не совсем точно. Видите ли, я пекусь о национальной безопасности. Моя задача - выявлять угрозы и устранять их до того, как они станут проблемой. Неофициально я известен как "Кукловод". - У него вырвался легкий смешок. - Мои подчиненные имеют довольно ограниченное представление о том, что я делаю.
- Мне это кажется достаточно ясным. Вы дергаете людей за ниточки.
- Кто-то должен это делать, - сказал он. – Лучше уж это буду я, чем иностранный агент. Вот тут-то и вступает в игру ваш брат. Майкрофт занимает чрезвычайно ответственную должность. Он стоит на перекрестке информационных потоков. Никто не знает о действиях правительства больше, чем Майкрофт. Это делает его ценным сотрудником. Но это делает его и обузой.
Он глубоко затянулся сигаретой, а потом бросил ее в камин.
- Если ваш брат попадет не в те руки, намеренно или случайно, что ж, вряд ли мне нужно рассказывать вам о последствиях. Я несу ответственность за то, чтобы этого никогда не случилось. Я защищаю его уязвимые места и, если необходимо, нахожу способ их нейтрализовать.
- Должен сказать, это достойно восхищения. Какое отношение это имеет ко мне?
Мальпас пристально посмотрел на меня.
- Вы – его уязвимое место. Некоторое время назад, когда вы начали досаждать ему тем делом в клубе "Тэнкервиль", я сказал Майкрофту, что он должен обуздать вас или отпустить. Он не смог сделать ни того, ни другого.
- Он пытался, - сказал я, вспоминая угрозы Майкрофта лишить меня наследства, и множество способов, которыми он пытался склонить меня к выбранной им для меня профессии.
- Он мог бы преуспеть, если бы захотел, - сказал Мальпас. - Но, когда дело касается вас, он проявляет слабость. Он склонен вам... потакать.
- Это не то слово, которым я бы характеризовал своего брата.
- Тем не менее, оно очень правильное. Таково мое наблюдение. Пока эта уязвимость сохраняется, Майкрофт находится в опасности. Более того, в опасности находится правительство. Я не могу этого допустить. Я наблюдал за вами, мистер Холмс. Вы похожи на ребенка, играющего в прятки в темноте. Вы на что-то натыкаетесь, суете туда свой нос и оставляете за собой хаос, который должны убирать другие. А последней каплей стало ваше участие в деле Постернской тюрьмы. Тогда я сказал Майкрофту, что необходимо принять определенные меры.
Не будет преувеличением сказать, что от его слов у меня волосы встали дыбом. Я подумал, что знаю, в чем заключались эти меры.
- В качестве уступки его сентиментальности и, - неохотно добавил он, - признания ваших нераскрытых талантов я предложил ему принять вас в свой круг. Конечно, вы не ваш брат, но у вас есть определенные качества, которые сделали бы вас полезным для нас. Даже в этом вы проявили открытое неповиновение.
- Как вы и сказали, я не мой брат.
- Нет. Вы неуправляемый человек, мистер Холмс, и это делает вас опасным. Посмотрите, к чему привело ваше нынешнее вмешательство. Тренер скаковых лошадей мертв. Еще один скандал на скачках. В него замешан главный инспектор Мэтьюс. Как вы думаете, кто понесет основную тяжесть удара от вашего вмешательства?
- Это не моя забота. Сэр Руперт Брэдли попросил меня провести расследование. Против инспектора Лестрейда были выдвинуты обвинения.
- И теперь нас снова настигает позор.
- Я пытался добраться до правды.
- Ваша правда достается слишком дорогой ценой, сэр! – парировал Мальпас. - Вы, как никто другой, должны понимать, какие последствия имеют подобные действия. Я должен позаботиться о том, чтобы ваш брат был защищен от опасностей как за границей, так и на родине.
Его взгляд остановился на каминной полке, заваленной письмами, трубками и всякой всячиной. Посередине смело стояла маленькая бутылочка, доверху наполненная красной жидкостью лауданума. Мальпас взял ее, погладил двумя пальцами, почти любовно, а потом вытащил пробку и понюхал содержимое.
- Вот почему я пришел к вам с предложением, мистер Холмс, - сказал он. - Вы умный человек. Вы знаете, что решение может быть только одно.
Он подошел к буфету, нашел стакан и вылил в него содержимое бутылки. Затем, добавив немного бренди, он взболтал смесь и одобрительно улыбнулся.
- На этот раз, полагаю, пусть будет полная доза, - сказал он, поднося бокал к свету. - Я должен извиниться за свою неуклюжесть в прошлый раз за ужином. Я дал вам дозу, которая убила бы любого другого человека. Я не знал, что вы употребляете опиум. У меня были неверные данные.
- Все мы совершаем ошибки.
Мальпас улыбнулся.
- Я бы предпочел, чтобы вы умерли той ночью в присутствии вашего брата. С Майкрофтом порой бывает очень трудно. Ему нужно время от времени напоминать, что его жизнь ему не принадлежит. Я полагаю, вы знаете о его невесте? Да, конечно, знаете. Американская биржа подтвердила, что кто-то наводил справки о мистере Каммингсе. Не требовалось большого воображения, чтобы догадаться о личности этого человека. Что ж, это можно исправить. Найдем другую невесту. Но сначала я должен разобраться с вами.
Он поставил стакан на стол и подтолкнул его в мою сторону.
- Нет, - сказал я.
- Бросьте, мистер Холмс. Вы были бы не первым. Возможно, вы помните смерть младшего сына лорда Грэхема, совершенно беспутного малого, который был завсегдатаем некоего "клуба для джентльменов" с дурной репутацией. Я рассказал ему о ценности благородного самопожертвования. Это самый важный урок, который мы можем усвоить, не так ли? Жертва,на которую может пойти человек ради своей семьи или друзей, не имеет границ.
- Убирайтесь.
Мальпас не отрывал от меня взгляда, казалось, целую вечность, затем вздохнул и покачал головой.
- Это, конечно, ваше право. Однако, если, когда я уйду отсюда, вы не умрете, то далее я нанесу визит вашему брату. Я не оставлю ему выбора. А затем я посвящу себя тому чтобы уничтожить вас. Я сделаю так, что вас обвинят в смерти вашего брата, и тогда вы закончите свои дни униженным, опустившись ниже самого мерзкого существа в самой грязной лондонской лачуге. Вы умрете задолго до того, как окончит существование ваше тело. Итак, сэр, чего вы хотите? Хотите, чтобы я ушел?
- Вы не можете заставить меня сделать это.
- Допустим. Однако я взываю к вашему разуму. Потерять сейчас вашего брата было бы прискорбно. Его похищение иностранной державой или оказываемое на него давление были бы полной катастрофой. А теперь скажите мне, мистер Холмс, кому будет не хватать вас?
Он взял стакан и протянул его мне.
- Если это вас утешит, я позабочусь о том, чтобы не было вынесено вердикта о самоубийстве. Молодой человек с ограниченными перспективами и известными проблемами со здоровьем однажды вечером принимает слишком большую дозу настойки лауданума и умирает. Такое случается постоянно. Ваш брат будет горевать, а у вас будет приличный участок на деревенском кладбище, где вас будут оплакивать, думая о том, кем вы могли бы стать. Насколько это лучше позорной смерти? Выбор за вами.
По правде говоря, у меня не было выбора. В конце любого пути ждала смерть, либо быстрая, либо медленная и мучительная, если бы я верил, что Мальпас способен был обречь меня и на ту и на другую - а я в это верил. Я получил ответ на вопрос, волновавший меня в ночь того приема, и в какой-то степени я был удовлетворен тем, что оказался прав, решив, что виновником был Мальпас. Он добавил лауданум в мой бренди и «сыграл» притворное отвращение к его горькому вкусу, чтобы обмануть меня и заставить поверить, что все в порядке.
Однако я ошибался, думая, что это произошло по наущению Майкрофта. Я вспомнил выражение лица моего брата, когда он застал нас вместе. Это был страх, не из-за того, что я мог сказать Мальпасу, а из-за того, что Мальпас мог сделать со мной.
Я назвал Лестрейда дураком, но сам оказался еще большим глупцом. Врожденное предубеждение ослепило меня в отношении другого исхода событий. Я слишком поздно осознал, что был несправедлив к брату. Мне вспомнились слова Майлса о том, что Майкрофт потерял контроль над ситуацией. В этой игре его, не побоюсь этого слова, обставили. Как только Мальпас решил меня устранить, Майкрофт попытался сделать, что мог, подготовив меня, находящегося в полном неведении, к такому повороту событий, создав у меня определенный уровень иммунитета к препарату. А я с той поры уничтожал его труды, постепенно уменьшая свою зависимость.
Чего он не мог предвидеть, так это того, что Мальпас преподнесет мне нечто такое, от чего меня не спасут даже его приготовления. Полная бутылка лауданума - это верная смерть. Я мог отказаться и верил, что смогу оправдать себя. Но кто бы мне поверил?
Улики были бы изобличающими. Домовладелица могла бы засвидетельствовать, что я знал, что мой брат по доброте душевной к выздоравливающему брату приказал подмешать в мою еду настойку опия. Я сунул свой нос в дело его бракосочетания. Мальпас, без сомнения, смог бы представить любое количество свидетелей, которые поклялись бы, что наши отношения были натянутыми. Если у кого-то и был мотив убить Майкрофта Холмса, то , несомненно, у его своенравного младшего брата со странной профессией и отказом от благосклонной братской помощи. Если бы меня признали невменяемым преступником, то я не был бы повешен, а провел свои дни, гния в Бродмуре.
Я взвесил все возможности.
Не в силах унять легкую дрожь в руке, я взял стакан. Я в последний раз поколебался, а затем залпом выпил содержимое.
- Вы приняли мудрое решение, мистер Холмс, - одобрительно сказал Мальпас. - Ваша страна благодарна за жертву, которую вы принесли в этот день. Англия ждет, что каждый исполнит свой долг, как однажды сказал Нельсон. Что ж, сэр, вы свой долг исполнили, и я позабочусь о том, чтобы вы получили свою награду, если уж не в ином, то хотя бы в этом мире.
Я поверил ему. Мальпас был человеком слова.
- Теперь, я думаю, нам следует подготовиться к вашему уходу. Я аккуратный человек, мистер Холмс. Я взял на себя смелость составить ваше завещание. Вы все оставляете своему брату. Надеюсь, вас это удовлетворит.
Он достал документ из кармана и положил его на стол.
-Вам нужно только подписать.
Я не мог придраться к его подготовке. Он даже освидетельствовал это завещание и датировал его несколькими месяцами ранее.
Он протянул мне ручку. Я попытался взять ее, но не смог сжать ее пальцами. Он понимающе улыбнулся, поднял ее и вложил мне в руку. Я стоял, зная, что должен что-то сделать, но не был уверен, что именно. И снова вмешался Мальпас, опустив мою руку на документ и попросив меня поставить там свое имя. То, что получилось, было странными каракулями, которые совсем не походили на мою обычную подпись.
- Неважно, - сочувственно сказал Мальпас. - Ваши свидетели подтвердят плохое состояние вашего здоровья на момент составления завещания.
Удовлетворенный, он сложил документ и подошел к письменному столу, заваленному книгами и журналами, чтобы найти для него место. Я наблюдал, желая сделать что-нибудь, чтобы остановить его, но обнаружил, что согласованность между мыслью, словом и делом у меня странным образом отсутствует. Мне было трудно дышать, и пропала координация движений. Потянувшись к спинке стула, чтобы опереться, я промахнулся и не упал только потому, что ухватился за стол. Мальпас в мгновение ока оказался рядом со мной, обнял меня и поддержал.
- Осторожно, мистер Холмс, теперь нам пора уложить вас в постель.
Я попробовал заговорить. С моих губ сорвалось жалкое карканье. Меня, кроткого, как ягненок, подвели к кровати. Мальпас усадил меня на краешек и начал снимать с меня одежду.
- В халате было бы намного удобнее, - сказал он, снимая его с крючка на задней стороне двери. Я не мог сопротивляться, когда он просунул мои руки в рукава и завязал пояс вокруг моей талии. - А теперь пора спать. Вот правильно, ложитесь.
Он обошел вокруг меня, поправляя подушки, подтыкая одеяло, ставя пустую бутылочку из-под лауданума и стакан на тумбочку у моей кровати. Когда сцена была готова, он сел на кровать рядом со мной, а затем, протянув руку, начал убирать волосы с моих глаз и зачесывать их назад.
- Вы напоминаете мне моего сына Гарольда, - рассеянно сказал он. - Он был на год моложе вас, с такими же темными волосами и серыми глазами. Он всегда хотел быть солдатом, как его отец. Я никогда не был так горд, как в тот день, когда он поступил на военную службу. Он сражался с ашанти и с почестями вернулся домой. Затем, однажды, он увидел, как слепого человека ограбили из-за тех пенни, что лежали у него в жестянке. Когда он попытался остановить воров, они ударили его ножом и бросили там. Никто не пришел ему на помощь, мистер Холмс. Он умер в сточной канаве, в полном одиночестве. Я часто задаюсь вопросом, звал ли он меня и свою мать? А люди видели его и шли мимо?
Он смотрел на меня остекленевшим взглядом.
- Я не бессердечен. Ни один человек не должен умирать в одиночестве. Я останусь здесь с вами, пока вы не умрете, мистер Холмс. Не бойтесь. Говорят, расплата за грехи - смерть, но бог дарует нам вечную жизнь.
Он взял мою руку и ободряюще сжал ее. Я слабо попытался вырвать ее, но его хватка была сильнее. Когда он наблюдал за тем, как я силился дышать и тщетно боролся с непреодолимой усталостью, на его лице появилось выражение величайшей печали, и я понял, что он больше меня не видит.
- Тише, мой храбрый солдатик, - сказал он. - Скоро все закончится. Боли больше нет. Что это была за песня, которую пела твоя кормилица в Америке? "Баю-бай, не плачь, засыпай, мой малыш. Когда ты проснешься, у тебя будут все эти красивые лошадки". Да, мой драгоценный сын, все будет твоим. А теперь спи.
И когда он закрыл мне веки, я не смог сопротивляться.

Если честно, совсем плохо дело. И заканчивала перевод и редактировала, как что-то совершенно постороннее. Проверила только один раз, как говорится, это выше моих сил. В конце я там кое-что не совсем поняла насчет драгоценного камня и его презентации, но , может, дальше прояснится, если я до этого доберусь. Мне надо срочно как-то себя лечить. И не только от физических болезней. С детства считала, что если вдруг случится какая беда, у меня будет такое лекарство, как Холмс. А вот оно-то как раз меня и подвело...
Но это лирическое отступление.

Глава 20
Бегство

Не могу сказать, по какой счастливой случайности я очнулся до того, как был охвачен пламенем.
Когда я все-таки открыл глаза, то обнаружил, что пригвожден к полу конюшни, а мои ноги были прижаты все еще теплым телом Екатерины Великой. Горло животного было перерезано, и озеро крови растеклось по тонкому слою соломы, покрывая шкуру, волосы и одежду везде, где оно соприкоснулось с ними.
Кларенс - если так его действительно звали, в чем я сомневался - сдержал свое слово, как относительно моей судьбы, так и участи лошади.
Долетевший до меня тонкий запах дыма сказал мне о том, начался пожар. Из задней части сарая доносилось шипение и треск горящей соломы. Оказавшиеся в ловушке лошади, запертые в своих стойлах, ржали и колотили копытами по дверям и стенам в тщетной попытке спастись. Движущиеся серые облака все больше закрывали лунный свет, и лишь зловещее красное зарево, показалось из-под них наружу, поглощая все, солому и плоть, мертвых и живых.
Говорят, что угроза близкой смерти обостряет разум, как ничто другое. Если я и выживу этой ночью, то только благодаря собственной изобретательности. Никто не пришел мне на помощь. Я должен был выбраться из этого горящего здания - или умереть, пытаясь это сделать.
Они оставили меня лежать в странной позе, наполовину на боку, прижав одну ногу к другой. В таком положении я мало что мог сделать. Мне пришлось повернуться на живот. Стиснув зубы, мне пришлось затратить немало усилий и настойчивости, прежде чем я почувствовал, что могу двигать ногами. Моя поврежденная лодыжка по-прежнему протестовала, и трение одной ноги о другую никак не способствовало уменьшению ноющей боли. Наконец, лежа ничком, я стал шарить по земле здоровой рукой, пытаясь за что-нибудь уцепиться. Мои ногти впились в щель между булыжниками, и я подтянулся.
Ничего не произошло. Я еще раз поднатужился, но почувствовал лишь, как мои ногти хрустят, ломаются и скользят по окровавленным камням.
Сдаться было бы проще всего на свете. Дым одолеет меня, как это происходило с лошадьми, находившимися ближе всего к огню, задолго до того, как огонь превратит мою плоть в пепел. Мои останки соберут лопатой и бросят в могилу для нищих под вымышленным именем. Майкрофт, и Кларенс, и все остальные, для кого я был помехой, будут довольны. Они сочтут мою смерть хорошо выполненной работой и перейдут к своему следующему коварному плану.
читать дальше
Эта мысль подстегнула меня больше, чем какие-либо призрачные фантазии о надежде.
С новой решимостью я крепко ухватился правой рукой и уперся левым локтем в трещину разбитого булыжника. Я стал тянуться изо всех сил, стараясь не обращать внимания на затихающее ржание перепуганных лошадей, по мере того как пламя заставляло их умолкнуть одну за другой. Я задыхался от усилий, но, наконец, почувствовал, что мои ноги двигаются. Ободренный, я ослабил хватку и попробовал снова. Я продолжил свои усилия, пока, наконец, мои ноги не показались из-под туши.
Используя дверь в качестве опоры, я уцепился за нее, просунул руку сквозь прутья и нащупал засов. Дверь подалась назад, и какое-то мгновение я не мог сказать, где путь к свободе, настолько густым стал дым. Когда мои глаза привыкли, я увидел справа от себя бушующее алое зарево. Натянув пальто на нос и рот, я неуверенно шагнул к двойным дверям.
Моя лодыжка, пострадавшая как от падения, так и от жестокого обращения, подогнулась. Чтобы не упасть ,я схватился за ближайшую стену. Еще шаг, и боль стала такой же сильной, как и прежде. Я сделал еще одну попытку, постепенно привыкая к невыносимой боли и уже лучше владея собой. Держа путь к спасению, я распахивал двери денников, проходя мимо. Их обитатели, широко раскрыв глаза и раздувая ноздри, попятились от меня, и только когда я распахнул двери, первый робкий пленник воспользовался возможностью галопом выскочить на свободу.
Я, шатаясь, вышел в ночь, наполовину задыхаясь, из моих глаз текли слезы. Сквозь туман я увидел, бегущую ко мне фигуру. На мгновение мне показалось, что это Кларенс, вернувшийся, чтобы убедиться, что дело сделано. Я представил, как меня швыряют обратно в огненный ад. Только когда он подошел ближе, я узнал знакомые черты инспектора Лестрейда.
- Мистер Холмс, слава благим небесам, - сказал Лестрейд, не давая мне упасть и тихо опуская меня на землю. - Когда я не получил от вас вестей, я ожидал худшего, поэтому отправился на поиски. - Выражение его лица изменилось, когда он заметил в каком я виде. - Кто с вами это сделал? Вигор?
Я пытался заговорить, но не смог произнести ни слова.
Затем из темноты появился Дэнни Палмер, его юное лицо было озарено пламенем, и на нем четко выделялись искаженные паникой черты.
- Где Артемида?- закричал он. - Ее нет на поле!
Прежде чем мы смогли остановить его, он сломя голову вбежал в пылающее здание.
- Вернись, идиот! – закричал Лестрейд.
Мальчик не обернулся. Лестрейд вскочил на ноги и бросился за ним, отмахнувшись от моих слабых попыток удержать его. Когда оба исчезли в дыму и пламени, я услышал, как конюшня издала страшный предсмертный хрип. Языки пламени лизали крышу и тянулись к небесам через разбитые окна.
Внезапно из самого сердца огненного ада вырвалась лошадь и помчалась во весь опор, ее хвост и грива дымились там, где огонь пытался предъявить свои права на еще одну жертву. Прикрыв от жара глаза, я пристально смотрел на пламя и, наконец, увидел пробирающегося к выходу Лестрейда, рука Палмера лежала у него на плече.
До спасения им оставалось несколько футов. Затем, на моих глазах, конюшня издала последний стон. Крыша просела и обрушилась, среди множества летящих искр и сломанных досок.
Когда облако пыли осело, Лестрейд и Палмер исчезли из виду.
Я с трудом поднялся, оторвал рукав и обернул им лицо, а затем, пошатываясь, побрел обратно к зданию. Жар был обжигающим, таким, какой, можно было себе представить в самой сердцевине солнца. Дверь была окружена пламенем, которое отбрасывало искры на мою одежду. К счастью, далеко идти мне не пришлось. Сразу у входа, под грудой дымящихся бревен, я увидел дымящуюся фигуру Лестрейда, отчаянно пытающегося освободить свою зажатую ногу.
Я ухватился за балку, приподняв ее ровно настолько, чтобы он смог освободиться. Он перевернулся на живот, попытался встать и упал. Причина этого была очевидна. Его нога свисала под неестественным углом, а гримаса на его лице говорила о боли.
Я обнял его за плечи, и, таким образом, - когда я наполовину поддерживал, наполовину нес инспектора,- мы, прихрамывая, выбрались из этого пекла. Я отпустил его, когда мы отошли на безопасное расстояние, и, кашляя и задыхаясь, он упал на землю.
- Мальчик, - простонал он. - Он был прямо там, рядом со мной.
У меня не было причин верить в то, что он жив. Более мудрый человек удовлетворился бы хотя бы одной спасенной жизнью, и не стал рисковать своей собственной, чтобы найти другого человека. Все мои инстинкты говорили мне о том, что не следует возвращаться, и все же я это сделал. Дэнни Палмер спас мне жизнь, обманув Кларенса, и я был обязан попытаться его спасти.
Чем ближе я подходил, тем сильнее становился жар, я мог бы поклясться, что моя кожа горела. В самом центре пламени строение рушилось, огромные столбы света слепили глаза, взлетая на фоне темного неба. Холмик у двери уже пылал, и нарастающая температура чуть не отбросила меня назад. Если бы не протянутая рука, которую я увидел, я бы повернул обратно. Как бы то ни было, я закрыл нос и рот рукавом и направился внутрь.
Он лежал на спине, наполовину погребенный под пылающей кучей бревен. Его глаза были закрыты, а лицо перепачкано и залито кровью. Бревна были не слишком тяжелыми, и я смог подхватить его под мышки и высвободить. Когда его тело появилось из-под бревен, я увидел красное пятно на его рубашке и зазубренный выступ на животе в том месте, где его пронзила сломанная балка.
Я оттащил его подальше и, наконец, опустил на землю, добравшись до Лестрейда. Я увидел выражение его глаз, когда он оценил состояние мальчика, и почти незаметное покачивание его головы в подтверждение того, что мы оба хорошо сознавали.
Затем, страдальчески кашлянув, Палмер вздрогнул и открыл глаза.
- Артемида, - пробормотал он, глядя на меня снизу вверх. - Он солгал мне. На поле лошади не было. Она в безопасности?
- Успокойся, - сказал я. – Ты ранен.
Как будто только сейчас осознав, что произошло, его лицо исказилось от боли, и сквозь сажу на его щеках начали пробиваться слезы.
- Насколько все плохо?- в отчаянии спросил он.
Лестрейд первым обрел дар речи.
- Не так уж плохо, сынок. Ты просто полежи, и с тобой все будет в порядке.
- Я снова буду ездить верхом, да?
Он схватил меня за руку с силой, на которую, как я думал, он уже не способен.
- Да, Дэнни, будешь, - сказал я.
Он немного расслабился, и по его лицу скользнула улыбка.
- И я однажды стану чемпионом?
- Да, Дэнни.
- Я хороший жокей, правда, Генри?
Его печальные глаза остановились на мне. Из уголка его рта потекла струйка крови.
- Самый лучший.
Улыбка дрогнула и погасла. Хватка на моей руке ослабла, и у него вырвался последний хриплый вздох. Я очень долго сидел, уставившись в его невидящие глаза, пока Лестрейд не нарушил молчание.
- Он умер, мистер Холмс.
Я скрестил руки Палмера у него на груди, и закрыл ему глаза.
- Мы не можем здесь оставаться, - сказал я, поднимаясь на ноги. Моя лодыжка горела от напряжения и больше не выдержит. Лестрейду требовалась медицинская помощь. Что нам было нужно, так это лошадь.
Вся проблема заключалась в том, чтобы ее найти. Те, кого мы освободили, ускакали галопом в поле и были слишком быстры и напуганы, чтобы позволить поймать себя покрытому сажей молодому человеку, который изрядно прихрамывал. Мы могли попытаться уйти как можно дальше пешком, поддерживая друг друга. Но к этому времени деревня была бы предупреждена о пожаре, и люди будут уже на полпути сюда. Мы не успеем уйти слишком далеко, до того, как нас обнаружат.
Затем, пока я пытался выбрать меньшее из двух зол, я услышал фырканье и ржание лошади. В поле, на безопасном расстоянии, стояла темно-гнедая кобылка, закатывая глаза и изо всех сил дергая веревку, которой она была привязана к перилам. В конечном итоге, Кларенс сдержал свое слово.
Я отвязал Артемиду, соорудил элементарную уздечку из веревки и недоуздка и отвел ее обратно туда, где лежал Лестрейд. Он бросил один взгляд на лошадь и покачал головой.
- У нас нет выбора, - сказал я. - Люди, которые оставили меня там, могут вернуться в любой момент.
- Я должен был об этом догадаться, - пробормотал он. - У вас природная склонность попадать в неприятности.
- К счастью, я понемногу учусь из них выпутываться. Вы поедете?
Он что-то проворчал. Я ждал его ответа.
- Я говорил, что не умею ездить верхом, - возразил он.
- Не умеете или не поедете?
- И то, и другое. У меня никогда не было возможности научиться. Там, где я вырос, не очень-то любят охотиться на лис. - Он поднял на меня взгляд. - Оставьте меня. Со мной все будет в порядке. И в любом случае, что, по-вашему, они сделают с сыщиком Скотленд-Ярда?
- Они захотят знать, что вы здесь делали.
- Ну, я пришел посмотреть, что с вами случилось. Не то чтобы вас было слишком трудно найти. На станции ходили разговоры о том, что какой-то дурак сбежал со скаковой лошадью из одного из вагонов поезда. Это должно быть были вы.
- Вы были правы, инспектор. Это была тщетная попытка к бегству. Они знают, кто я.
- Это было неосторожно с вашей стороны, - сказал Лестрейд.
- И поскольку вы здесь, они будут считать, что вы тоже посвящены в это дело.
Его внимание вновь привлекло пылающее здание, и в этот момент ему в голову пришли возможные перспективы.
- Возможно, вы правы. - Он протянул руку, и я помог ему подняться. - Вы первый.
Я подвел Артемиду к воротам и забрался в седло сам. Я подвел лошадь так близко к нему, как только мог, и снова предложил руку.
- Я сяду сзади, благодарю вас, - неохотно сказал он. - Я женатый человек.
Со стонами, несколькими отборными ругательствами и моей помощью он взобрался на спину лошади. Я ожидал, что он обхватит меня за талию, но вместо этого он предпочел кое-как ухватиться за мои плечи. Должным образом, хоть и не слишком комфортно, устроившись, я направил лошадь в сторону дороги. Оказавшись на ней, я открыл первые попавшиеся ворота и пустил кобылу галопом через поле. Когда нас поглотила темнота, позади я услышал крики - ожидаемая группа людей прибыла из деревни, чтобы разобраться с пожаром. К тому времени мы уже скрылись из виду.
Я не знал, в какую сторону мы направляемся. Как мне казалось, безопасность следовало искать в большом городе с полицейским участком. Где только можно, я держался ближе к полям, и только когда мы поднялись на небольшой холм, и я увидел множество огней, мерцающих, как россыпь звезд, по всему ландшафту, я осмелился выехать на дорогу.
За исключением редких стонов и ворчания, Лестрейд во время нашего путешествия держался очень тихо. Я знал, что ему было больно, и тряский шаг лошади усугублял его страдания. Кроме того, было чувство неловкости, ощущение, что между нами было что-то неразрешенное.
- Который час? - спросил я его.
Я почувствовал, как он роется в кармане в поисках часов.
-Похоже, до полуночи осталось совсем немного.
- Я надеюсь, в местном полицейском участке кто-нибудь будет дежурить?
- Это зависит от того, где мы находимся.
Я взглянул на луну.
- Я бы сказал, что примерно в восьми милях к северо-востоку от Чаттертон-Парвы. Если я прав, мы приближаемся к Эгаму.
- Где это?
- В Суррее.
- А, полиция графства Суррей. В прошлом году к нам в Скотленд-Ярд поступил один малый оттуда. Его зовут Хьюз. В прошлом году у них был случай бешенства, так он мне сказал.
- Надо полагать, что сейчас они с этим уже разобрались.
- Я имею в виду, мистер Холмс, что поджог и покушение на убийство это гораздо серьезнее, чем то, с чем привыкли иметь дело в провинции.
- Больше, чем покушение, Лестрейд, - поправил я его. И продолжил свой рассказ о смерти тренера от рук Кларенса.
- Похоже, это работа для Скотленд-Ярда. Мне придется взять ее на себя. - Он неловко заерзал у меня за спиной. - Я только надеюсь, что у них под рукой есть врач. Кажется, у меня сломана лодыжка.
- Возможно, все не так плохо, как кажется.
- Если нет, то мне конец. Что это за сыщик, который не может ходить? Я полжизни ходил на работу пешком. Я думал, что в Скотленд-Ярде мне будет легче, но с тех пор, как я там оказался, я стал ходить пешком больше, чем когда совершал обход. Нет, если я стану калекой, то получу от ворот поворот. - Он не стал развивать эту мысль. - Но значит, вы уже знали это, не так ли, мистер Холмс?
Я чувствовал, как его глаза сверлят мой затылок. Что ж, похоже, наконец, наступил момент истины.
- Я подозревал, что вы были скомпрометированы, Лестрейд. Основываясь на полученной информации, вы делали ставки на забегах с заранее известным исходом.
- Значит, все это дело той ночью, все эти разговоры о том, что вам нужны деньги, были просто для того, чтобы заставить меня показать вам, откуда я получаю чаевые?
Я кивнул. Я знал, к чему это ведет.
- Почему вы не спросили меня?
Его тон был ровным и отнюдь не обвинительным. Это еще впереди.
- Вы думали, что я занимаюсь темными делишками, верно?
- Я полагал, что вас обманули, - сказал я осторожно.
- Вы принимаете меня за дурака? - сказал он, выходя из себя. - Вы думали, что я им продался.
Вы высокомерный поганец. Когда я думаю о том, что я для вас сделал….
Мне нечего было сказать ему в ответ. Его гнев был оправдан, я предполагал, что так и будет, когда он все узнает.
- Остановите эту лошадь, - потребовал он. - Я хочу слезть. С меня хватит шататься по холмам и долинам.
Я покорно остановил Артемиду. Лестрейд соскользнул вниз, умудрившись приземлиться на здоровую конечность, а потом ухватился за мою ногу, чтобы сохранить равновесие.
- Как вы смеете! - гаркнул он. - Судите людей, как какой-нибудь оловянный идол, вы, у которого в жизни не было ни единого дня тяжелой работы! Я спас вас в той тюрьме, и вот ваша благодарность.
- Я благодарен вам. Вот почему я оправдывал вас за недостатком улик, когда другие вас оклеветали.
В его глазах вспыхнул гнев.
- Кто?
- Сэр Руперт Брэдли. Высказывались опасения по поводу вашего новообретенного богатства. Брэдли был убежден в вашем моральном разложении.
- Тогда почему не было проведено официального расследования?
- После прошлого случая Департамент уголовного розыска не может позволить себе еще один скандал, тем более скандал, связанный со скачками.
- Это верно, - сказал Лестрейд, вздыхая. - Доверие общественности уже пошатнулось.Без их поддержки мы все запросто могли бы разойтись по домам.
- Наоборот, Брэдли рассудил , что если обвинение было беспочвенным, то, что вам лучше никогда не знать об этом.
Лестрейд очень долго пристально смотрел на меня, а потом отвел взгляд.
- Оглядываясь назад, я понимаю, как это выглядело. Начиналось все совсем не так. Несколько фунтов здесь, несколько фунтов там. Конечно, я должен был понимать, что это было слишком хорошо, чтобы быть правдой. Полагаю, что в глубине души именно так и было.
- Вы предпочли закрыть на это глаза.
- Я должен был подумать о своей семье!
- Как это поможет им, если вы будете мертвы?
Он был бледен от боли, но я мог бы поклясться, что его лицо стало еще белее.
- Брэдли говорил о принятии мер, если я найду доказательства вашей вины. Он не был заинтересован в том, чтобы предавать огласке ваше падение. Вы были бы не первым, с кем произошел бы "удобный" несчастный случай. Им было бы легко организовать вашу гибель во время дежурства. Вы геройски погибнете за правое дело и перестанете быть для них проблемой: одним выстрелом они убьют двух зайцев .
Он беззвучно шевелил губами, пытаясь облечь свои мысли в слова.
- Что вы им скажете?
- Ничего, - ответил я. - Вы можете сказать им сами. На вашем месте, инспектор, я бы сказал, что уже некоторое время знал о том, что исход скачек был предрешен заранее. Ставки, которые вы сделали, были сделаны в ходе вашего расследования в попытке завоевать доверие вашего информатора и собрать предварительную информацию о том, о каких забегах идет речь. Вы добились успеха, Лестрейд. Вы не только положили конец их деятельности, но и сумели получить доказательства того, каким образом все происходило.
- Что?
Я потрепал Артемиду по шее.
- Эта лошадь участвовала в скачках под именем Екатерины Великой, чтобы выиграть сегодня забег Альберт Стейкс. Шерсть на ногах была обесцвечена, чтобы достичь сходства. Только опытный глаз смог бы отличить их друг от друга.
- Боже правый, - произнес он. – А что насчет этого безумного жокея, Вигора? Я кое-что слышал о нем. Когда вы не пришли, как обещали, после забега, я подумал, что он что-то с вами сделал. Я думал, что это он каким-то способом заставляет лошадей одерживать победу. - Он уставился на уставшую кобылку. - Я никогда не думал, что на самом деле будет что-то в этом роде. Я думал, у них есть средства для предотвращения подобных вещей.
- В таком случае, мне следовало побеседовать со стюардом, который проводил осмотр перед заездом. Возраст лошади можно определить по зубам, и в этом случае разница между ними должна была быть очевидной, поскольку это животное старше. И мне следовало арестовать человека, который работал на скаковом круге, по имени Сэмюэлс. Ему было приказано раскрыть обман после забега. Я смог, с небольшой помощью, упредить его.
- Но почему, мистер Холмс? – произнес ошеломленный Лестрейд .- У них была система, которая работала.
- Они положили глаз на более крупный трофей. Я не могу сказать, что это было, кроме того, что они хотели бы привлечь внимание Скотланд-Ярда к чему-то другому.
-Вы имеете в виду, ко мне?
Я кивнул.
- Череда ваших недавних успехов сделала вас вездесущим, инспектор. И ваш позор в данный момент был бы весьма кстати.
- Да, - сказал он, качая головой. - Никогда не думаешь, что такое может случиться с тобой, верно? Это было всего лишь несколько выигрышей, вот и все. Я не буду отрицать, что эти деньги пригодились.
- Ничего не бывает бесплатным. Все это происходит на определенных условиях.
Он подозрительно прищурился.
- Так зачем вам помогать мне сейчас?
Я слегка пожал плечами.
- Вы женатый человек, у которого семеро детей.
- И вряд ли после этой поездки верхом у меня появятся другие, скажу я вам. - Печальная улыбка приподняла уголки его рта. – А что это за «более крупный трофей»? Вы знаете?
- Я надеялся, что вы сможете мне рассказать.
Он нахмурился.
- Там было что-то о бриллианте размером с куриное яйцо, подаренном ее величеству каким-то лордом или кем-то еще. Говорят, ему нет цены.
- У всего есть цена, Лестрейд. В данном случае ценой была гибель человека. - Я сделал паузу и нахмурился. - Когда состоится эта презентация?
- В понедельник. Я не знаю подробностей. Этим занимался старший инспектор Мэтьюз.
Трудно было не заметить очевидной связи между возвращением в страну Майлса и возможной кражей этого бриллианта. Если бы Кларенс сдержал свое слово и убил его за предательство после того, как дело было сделано, тогда у них не было бы неудобств, связанных с необходимостью платить ему. Но, возможно, таков был план с самого начала. Его отправили на ипподром под предлогом оплаты, зная, что там буду я? Они проверяли его? Это объясняет, каким образом Кларенс узнал о его участии. В любом случае, я должен был предупредить Майлса.
- Мы должны добраться до города и сообщить все это местной полиции, - сказал я. - Мы не можем терять время. Завтра тело Вигора найдут на ипподроме. Он был убит, но они скажут, что он повесился. Будет найдена записка, указывающая на тренера. Будут выяснять, кто получил прибыль от этого забега. Ваше имя обязательно всплывет. Лучше, если вы сообщите обо всем Мэтьюзу, прежде чем он узнает об этом от букмекера.
- Если он мне поверит, - без энтузиазма сказал Лестрейд.
- Мэтьюз - ваш единственный верный сторонник. Он не станет слушать ни одного слова обвинения против вас.
Лестрейд кивнул.
- Он достойный малый, этот Мэтьюз. В прошлом году его ранили ножом в ногу, и поговаривают о том, что он уйдет в отставку. Нам будет жаль, если он уйдет. Он очень помог мне, когда я поступил в Скотленд-Ярд: подсказал, с кем поговорить, как завязать хорошие знакомства. Слепой Билли был одним из его людей.
- В самом деле?
За последние несколько минут имя старшего инспектора уже дважды упоминалось в разговоре , как связанное с этим делом. Чувство дискомфорта, которое я начинал испытывать, не имело никакого отношения к тому, сколько времени прошло с момента принятия мной последней дозы лауданума.
- Подождите минутку. - Лестрейд почувствовал, что я что-то не договариваю. - Мэтьюз кристально честный человек.
- Как ваш начальник, он идеально подходит для того, чтобы обвинить вас.
- Почему?
- Потому что вами не дорожат.
Такое оскорбление достоинства было для него невыносимо. В гневе Лестрейд потерял равновесие и схватился за мою ногу, когда начал падать. Я попыталсяь выпрямиться, но слишком поздно, потому что он потянул меня за собой. Когда мы упали в грязную канаву, лошадь шарахнулась в сторону, и, если бы я не сжимал в руке веревку, Артемиде удалось бы сбежать.
- Что ж, это неплохой ход, - сказал Лестрейд, вытирая грязь с ладоней. - Теперь вы довольны, не так ли?
- Не особенно. Мне не доставляет удовольствия говорить это, инспектор, но ваше поведение было...
- Я знаю, - раздраженно перебил он. - Я был идиотом. Я не могу поверить, что Мэтьюз способен на такое. Какие у вас есть доказательства?
- Когда я разговаривал с ним, он заявил, что не знал о вашей связи со Слепым Билли. Он тоже следил за вами.
Лестрейд замолчал. Когда он заговорил в следующий раз, ярость сменилась тихой покорностью. - - Ну, значит, все, не так ли? Кто мне теперь поверит?
- Грегсон. Скажите ему, чтобы он через голову Мэтьюса обратился к суперинтенданту.
- Грегсон ненавидит меня. Он будет вне себя от радости, услышав такие новости.
- Нет, если вы дадите ему возможность вернуть себе прежнюю должность инспектора.
- За мой счет?
- Такова цена глупости.
Лестрейд пристально посмотрел на меня, прежде чем отвести взгляд.
- Полагаю, вы правы. Это лучше, чем сдаться на милость Брэдли. Какой кошмар!
Свежий ветер донес из города звон церковных колоколов, отбивающих полночь. Я подождал, пока колокольный звон затихнет, и подумал, что, хотя пятница, возможно, уже позади, опасность еще не миновала.
Я с трудом поднялся на ноги. Лестрейд бесстрастно наблюдал за мной.
- Мы должны идти, - настаивал я. - Я не могу гарантировать, что за нами не следили.
- Вам сейчас особо ничего не грозит. Они подумают, что вы погибли при пожаре.
- Нет, когда они найдут Дэнни Палмера.
По собственному заблуждению я оставил мальчика спокойно спать вечным сном. Это была ошибка, которая могла сказать им о том, что там был кто-то еще. А то, что этот человек затем сбежал, до того, как поднять тревогу, могло указывать только на меня. Я не сомневался, что Кларенс будет жаждать закончить то, что начал.
Я поднял Лестрейда на ноги и помог ему взобраться на лошадь. Воспользовавшись приступкой у ближайшей изгороди, я присоединился к нему, снова сев спереди, и мы продолжили наш путь в город.
- Лошади, - пробормотал Лестрейд. - Они меня доконают. Особенно эта.
- Сколько вы выиграли в этом заезде?
- 500 фунтов.
У меня перехватило дыхание.
-Не волнуйтесь, мистер Холмс. Я отдам их в Фонд вдов и сирот полицейских. Они вполне могли бы принести кому-то пользу. Самое смешное, что...
- Я не вижу в этой ситуации никакого юмора.
- Нет, над этим вы посмеетесь. В четверг у меня был еще один победитель, честно и справедливо одержавший победу. Айсономи в скачках Золотого кубка. Я поставил на него десять шиллингов для моего тестя. Он захочет получить свой выигрыш. Жена тоже будет гадать, где я. Я сказал ей, что буду дома к ужину. И я не собирался сегодня работать.
- У всех нас свои планы, инспектор. Через десять часов я должен быть на свадьбе.
- Чьей? - без энтузиазма спросил Лестрейд.
- Моего брата.
У него вырвался смешок.
- Вот те на! Я не представляю, как вы сможете вернуться вовремя. Он будет сожалеть о вашем отсутствии.
- Сомневаюсь. Свадьбы не будет. Невеста сбежала, чтобы присоединиться к своему бывшему жениху. Что касается Майкрофта... - Я уставился на свои дрожащие руки. - Что ж, инспектор, я скорее поверю в то, что он пытается убить меня. Вам следует знать это на случай, если вдруг его попытка увенчается успехом.
- Это серьезное обвинение, мистер Холмс. У вас есть доказательства?
- Ну, вот скажем, к примеру, что я принимал лауданум не по своей воле.
- И сколько времени это продолжалось? - спросил Лестрейд, проследив за моим взглядом.
- Слишком долго.
- Понимаю. Если вы не возражаете, я спрошу, с какой стати ему хотеть убить вас? Не то чтобы я его винил. Зная, как вы себя ведете, я сам несколько раз испытывал подобное искушение.
Его пренебрежительный тон сказал мне, что он не придал большого значения моему обвинению. Без сомнения, он думал, что я придумывал оправдания, чтобы скрыть свои собственные неудачи, или, что еще хуже, был обманут галлюцинациями, вызванными опиумом.
- Я его не спрашивал, - признался я.
- Тогда на вашем месте я бы сделал это, мистер Холмс, и немедленно.
Конечно, он был прав. Я спрятался в Суффолке, вместо того чтобы разобраться со своим братом. Теперь я собирался всплыть на поверхность в своей драматической манере. Когда это дело разрешится, мне придется встретиться с ним лицом к лицу. Такая перспектива мне не нравилась.
- Могу я спросить, мистер Холмс, - продолжил Лестрейд, - как вы узнали о том, что невесты не будет?
- Возможно, я снабдил сестру невесты информацией о том, что отношение к ней жениха внезапно изменилось.
Инспектор покачал головой.
- Неудивительно, что ваш брат хочет вашей смерти. Впервые я был прав. Вы высокомерный поганец.

Глава 18
Полцарства за коня

Намерение Мильтона потолковать со мной подразумевало собой знакомство с его кулаками.
И после этой беседы я остался в синяках и ссадинах, согнувшись пополам от боли, сплевывая кровь на солому в стойле Грейфрайера, потому что не дал ему ответа на такой, казалось бы простой вопрос.
- Где он, Холмс? – снова проревел Мильтон. – Я знаю, что он у тебя. В последний раз тебя спрашиваю: где он?
Он говорил о пузырьке, который я вытащил из кармана Бэйли. Я отдал его на хранение Лестрейду, и надеялся, что он все еще был у него. Хотя, конечно, не собирался говорить об этом Мильтону. Его жгучее желание узнать это подтверждало мои подозрения о том, насколько было важно это снадобье и как оно помогало его лошадям выигрывать на скачках. Однако, если я хотел продвинуться в своем расследовании дальше, то мне нужно было как-то сбежать отсюда. Мне нужно было добраться до Лестрейда, рассказать ему о мошенничестве и привлечь к делу стюардов. Гнев Мильтона и его столь длительное – хоть и нежелательное – присутствие здесь означали, что Майлс сыграл свою роль в пресечении попытки разоблачения. Теперь я должен был сыграть свою.
Надежда на это была довольно слабая, как это все чаще случалось с делами, которыми я занимался. Прежде, чем Мильтон предпринял новую атаку, появился Бэйли. Он окинул меня и мой потрепанный вид небрежным взглядом и сосредоточил все свое внимание на Мильтоне.
- Он уже сказал Вам, где пузырек? – спросил он.
- Нет, - буркнул Мильтон, потирая окровавленные костяшки пальцев. – Но он скажет.
- У нас нет на это времени. Он сообщил секретарю ипподрома о Екатерине Великой. Сэмуэль был там. Он сказал, что мистер Темпл посоветовал ему поговорить с мистером Баулсом.
У меня была минута перед тем, как Мильтон нацелился нанести мне удар в живот, чтоб вспомнить совершенно непримечательного человека, который сопровождал надменного секретаря ипподрома, когда тот осматривал скаковой круг. Я вовремя откатился, чтоб избежать опасного удара по ребрам.
- Ты сказал Баулсу? – спросил он.
- Нет, мистер Мильтон, он не сказал, - ответил Бэйли.
- Когда я увидел его, у него был такой вид, что он намерен создать нам проблемы, - сказал Билли Уильямс. – Он пытался привлечь внимание стюарда.
На самом деле, я пытался предупредить Лестрейда. Он смотрел во все стороны, только не туда, где стоял я, и у меня не было уверенности, что он меня видел. Если никто не знал, где я, то я не мог рассчитывать на помощь извне. И я помнил о том, сколько времени прошло с тех пор, как я в последний раз принимал лауданум. Твои возможности ограничены, когда ты не можешь доверять собственному разуму. Я вспомнил, что Майлс говорил мне о том, что если что-то пойдет не так , мне придется рассчитывать только на свои силы. Его предсказание оказалось болезненно точным. Если мы когда-нибудь встретимся снова, живые или мертвые, он будет удовлетворен сознанием того, что был прав.
Тем временем лицо Милтона побелело. Он застыл на месте, как будто ужас от собственных мыслей пригвоздил его к земле.
-Мы уезжаем, - внезапно сказал он. – Погрузите лошадей в фургоны. Возьмите Холмса с собой. Мы найдем, где с ним разобраться по дороге.
читать дальше
- Подходящим местом может быть Чаттертон Парва, - предложил Бейли. – Это небольшое местечко, не больше придорожной стоянки. Вокруг не слишком много людей.
- Очень хорошо. Бейли, ты отправляешься с лошадьми в Лондон. А мы с Уильямсом разберемся с этим смутьяном. Поехали .
В самый разгар этой кипучей деятельности мои шансы ускользнуть от похитителей казались все более призрачными. Уильямс с большим удовольствием связал мне бечевкой руки за спиной, а потом отвел к поджидающим фургонам для перевозки лошадей. Если возможно быть невидимым в толпе, то нам это удалось. Уильямс прикрыл одеялом пистолет, который прижимал к моей пояснице, подавляя тем самым мое импульсивное желание позвать на помощь. Как бы заманчиво это ни было, сейчас было не время для побега. На таком расстоянии раны были бы катастрофическими. Поэтому я сохранял спокойствие и выжидал подходящего момента.
Оказавшись внутри фургона, он привязал меня к кольцу в стене и засунул мне в рот носовой платок, закрепив его куском бинта, который он крепко завязал у меня на затылке. Кроме того, что я стучал каблуками по полу в тщетной надежде привлечь чье-то внимание, я больше ничего не мог сделать, поскольку лошади были погружены, и мы отправились к железнодорожной станции.
Пока фургон грохотал и кренился то в одну, то в другую сторону, а Грейфрайер сочувственно принюхивался, видя мое незавидное положение, у меня была возможность поразмыслить о том, что Мильтон ничего не знал о сорванном разоблачении. Он считал, что я представляю наибольшую опасность. Если бы Майлс не задержал человека профессора, то Мильтон был бы так же удивлен, как и остальные участники скачек, когда стало бы известно о подмене лошадей. Он был не более чем винтиком в колесе, который вознаграждал информаторов и платных агентов и вовлекал в дело доверчивых полицейских сыщиков. Когда в его услугах больше не нуждались, хозяин перевел стрелки на него и оставил его платить по счетам.
Ибо, несомненно, именно Мильтон понесет на себе основную тяжесть скандала. Он мог утверждать, что находится на службе у вышестоящей инстанции и просто выполняет приказы, но я сомневался, что ему было известно имя профессора. Доказательством этого был тот факт, что он был все еще жив. Его хозяин, кем бы он ни был, имел привычку устранять тех, кто мог оказаться помехой. Преднамеренное убийство Мостейна Джонса многому меня научило.
Тогда неудивительно, что предложение, о котором я предупредил стюардов, обратило его в бегство. Насколько ему было известно, он должен был продолжать разыгрывать шараду. Мне было интересно, что он приготовил для меня. Новые побои, пока я не предложу ему решение, которое он мог бы представить своему хозяину. И что потом? Я не сомневался, что в Чаттертон Парва бедного Генри ждала смерть. Я должен был позаботиться о том, чтобы он не забрал Шерлока с собой.
На железнодорожной станции меня развязали и отвели в сторону от Грейфрайера, под дулом пистолета, подальше от глаз начальника станции, вверх по сходням в ожидающий вагон для перевозки лошадей. Меня снова привязали к стене. Уильямс улыбнулся, проверяя кляп, а затем бросил пистолет Дэнни Палмеру, который должен был сопровождать меня в фургоне.
- Если он будет мешать, прострели ему ногу, - приказал Уильямс. - Не убивай его. Мистер Мильтон с ним еще не закончил.
Палмер выглядел потрясенным.
- Я не уверен, что знаю, как это делается.
- Ты же хочешь стать жокеем, верно? - сказал Уильямс, угрожающе похлопав его по щеке. -Хороший мальчик. Делай, что тебе говорят, и ты в мгновение ока станешь чемпионом .
С этими словами он удалился. Вагон закрыли, и мы остались в полумраке. Вагон содрогнулся, когда поезд тронулся, и вскоре мерный стук колес стал отсчитывать мили. Палмер забился в противоположный угол и наставил на меня пистолет, как будто ожидал, что я в любой момент на него прыгну. В руках испуганного и неопытного человека пистолет может быть таким же смертоносным, как и в руках меткого стрелка. Резкие движения могут спровоцировать выстрел, и я старался представлять как можно меньшую угрозу, насколько это было возможно в раскачивающемся вагоне.
Кроме того я понимал, что Палмер - это мой лучший шанс на спасение. Я вспомнил наш разговор в конюшне после скачек Линкольна, его благодарность за то, что я спас его от побоев со стороны Вигора. Я должен был верить, что мое вмешательство все еще может сработать в мою пользу. Но чтобы это произошло, мне нужно было заговорить, а это было невозможно, пока во рту у меня был кляп.
В моей голове сформировались основы плана, и я принялся за Палмера. Я начал с того, что меня вырвало. Это не потребовало большого актерского мастерства, учитывая, что у меня во рту был комок грязной ткани. Палмер наблюдал за мной, по-прежнему держа пистолет обеими руками, но теперь с озабоченным выражением на лице.
- Генри?- произнес он, наконец. - С тобой все в порядке?
Я покачал головой. Вкус желчи обжигал мне горло.
-Хочешь пить?
Я кивнул.
- Я не уверен, что мне позволено тебе что-либо давать.
Я посмотрел ему прямо в глаза и увидел, что его решимость поколебалась.
- Хорошо, - сказал он, убирая пистолет в карман. – Не пытайся ничего предпринять.
Он подтащил ко мне ведро с водой, а затем принялся развязывать кляп. Когда он вытащил платок у меня изо рта, я глотнул свежего воздуха и решил убедить его больше не засовывать его обратно. Сложив ладони чашечкой, он набрал немного воды и предложил мне. Я выпил , благодарный за возвращение влаги к моим пересохшим губам. Мы повторили эту процедуру несколько раз, пока Палмер не заволновался и снова не потянулся за носовым платком.
- Дэнни, не надо, - сказал я в отчаянии. - Помоги мне.
- Я не могу, Генри. Я предупреждал тебя, чтобы ты не создавал проблем.
Он наклонился вперед с платком в руках. Я отпрянул.
- Они лгут тебе, Дэнни. Ты никогда не станешь чемпионом, если останешься с Мильтоном. Ты знаешь, что они сделали с Вигором.
- Они дают ему что-то, и он выигрывает скачки.
-Это доводит его до безумия.
- Ты не можешь этого знать.
- Он победил тебя, Дэнни, потому что он знает, что они сделают с тобой, то что они сделали с ним. Вот почему он назвал тебя идиотом.
Его голос дрогнул, когда он попытался отрицать это.
- Нет, я тебе не верю.
Я воспользовался своим преимуществом, теперь, когда в его сознании поселились сомнения.
- Как ты думаешь, что они собираются со мной сделать?
Он проглотил комок в горле.
- Мистер Мильтон задаст тебе взбучку за твою дерзость.
- Он уже сделал это, Дэнни. Держу пари, они намерены убить меня, как только получат то, что хотят. Это делает тебя соучастником убийства.
- Я ничего не сделал! - запричитал он. – Я всегда хотел только ездить на лошадях и больше ничего.
Мы быстро приближались к деревушке Чаттертон Парва. Мое время было на исходе.
- Тогда развяжи меня. Мы уйдем вместе. Я разоблачу Мильтона как мошенника, которым он и является, и тогда ты сможешь пойти на работу к честному тренеру.
У Палмера был измученный вид.
- Генри, почему ты должен был во все это вмешиваться?
- Это моя работа. Я не конюх. Я детектив. Я могу помочь тебе.
Он покачал головой, и выражение его лица было печальным, как у ребенка, лишенного игрушек.
- Я не могу пойти с тобой, Генри. Если Мильтон поймает меня, я никогда уже больше не сяду на коня. Он сказал, что если я когда-нибудь предам его, он переломает мне ноги.- Он слегка помрачнел.- Но я выпущу тебя. Только...
- Да?
- Ты можешь сбить меня с ног? Я могу сказать, что ты подавил меня своим напором. Мистер Мильтон не будет так сердиться, если решит, что это не моя вина.
Я согласился. Палмер начал развязывать узлы, и вскоре я был свободен и растирал запястья, чтобы разогнать кровь в онемевших руках. Он спокойно наблюдал, ожидая, что я выполню свою часть сделки. Я отобрал у него пистолет и ударил им Дэни по затылку. Он без единого стона рухнул на мягкую солому, вдали от копыт взволнованных лошадей.
Мой план был основан на внезапности и быстроте Грейфрайера. Чистокровный скакун устал после забега, в котором он не осрамился, заняв почетное третье место. Он не протестовал, когда я надел на него уздечку или когда опустил седло ему на спину и затянул подпругу. Когда поезд подъехал к платформе, я устроился у него на спине и стал ждать.
Сквозь прорези в бортах фургона я видел разноцветные движущиеся фигуры , загораживающие свет, когда они проходили мимо. Были слышны свистки и шипение двигателя, а также безошибочно узнаваемые голоса Уильямса и Бейли. Я похлопал Грейфрайера по шее, когда раздался звук отпираемых засовов. Сходни были опущены, и я вонзил каблуки в бока коня. Он взвился на дыбы и рванулся вперед, отбросив Уильямса назад. Кто-то вскрикнул, когда мерин спустился по сходням и загрохотал копытами по платформе, на мгновение запаниковав от того, что выехал из темноты на свет и, увидев испуганного начальника станции, который в страхе размахивал руками.
Я направил его прочь от всех них и направился к концу платформы. По другую сторону путей лежали открытые поля, а где-то вдалеке, за сонным скоплением крытых соломой коттеджей, должен был находиться городок с полицейскими силами, которые должны были позаботиться о Мильтоне и его дружках.
Ближе к хвосту поезда платформа шла под уклон, и я направил Грейфрайера вниз по ней. Он перескочил через рельсы, и мы оказались перед живой изгородью высотой не менее пяти футов. Можно предположить, что все лошади умеют прыгать. В меньшей степени это касалось их всадников, и, подгоняя Грейфрайера к препятствию, я намотал его гриву на руку и сжал бока коленями. Я доверился коню, и он не подвел.
Во всяком случае, вид живой изгороди только подбодрил его. Он идеально рассчитал время своего приближения и перемахнул через кусты, совсем не задев их, имея еще несколько дюймов в запасе. Мир взлетел и опустился, и удар от приземления чуть не выбил меня из седла. Не видя перед собой никаких препятствий, Грейфрайер рванул поводья и помчался по траве полным галопом. Я выпрямился и оглянулся через плечо. Люди выглядывали из всех окон вагонов, глядя на нас с тревогой и удивлением. Мне показалось, что я увидел, как что-то блеснуло на крыше станции, но я был слишком далеко, чтобы быть уверенным в этом. По крайней мере, за нами никто не следовал. Мы вырвались на свободу, и Грейфрайер наслаждался каждой ее минутой.
Я позволил ему бежать, с каждым быстрым шагом увеличивая расстояние между нами и поездом. Я обманывал себя, считая, что мы в безопасности. Затем раздался звук, похожий на щелчок кнута.
Голова Грейфрайера дернулась вверх, и его передние ноги перестали скакать галопом. Мы еще продолжали двигаться по инерции, даже когда передняя часть его тела рухнула оземь. Раздался треск ломающейся кости, когда под нами подогнулись его ноги. Я рухнул вниз, а за мной последовали полтонны мышц и взмыленного тела коня. Мы катились по земле, пока Грейфрайер всем весом не навалился на меня, придавив своими боками.
Я лежал под ним, ошеломленный и запыхавшийся. Конь не двигался. Пуля вошла ему в череп под ухом и застряла в мозгу. По сломанным конечностям время от времени пробегала дрожь, когда гасли последние признаки жизни. Грейфрайеру никогда уже больше не подняться.
Я не избежал повреждений. Три пальца на руке, принявшей на себя основную тяжесть падения, были неестественно выгнуты. С возвращением чувствительности появилась острая боль в левой лодыжке, скрытой от моего взгляда и зажатой под мертвым весом мерина. Я попытался высвободиться, а потом перестал , вознося к Небесам свой крик, полный безмерного разочарования.
Теперь я знал, что металлический отблеск на крыше был ружьем. Для человека, который стрелял из него, расстояние не имело ни малейшего значения . Если бы мы полностью повернулись спиной к станции, пуля могла бы попасть мне в голову. Поскольку поле вынуждало нас двигаться по диагонали, Грейфрайер был более крупной и легкой мишенью.
Теперь я снова оказался в ловушке и в худшем состоянии, чем раньше. Где-то здесь же под конем лежал пистолет, который я забрал у Палмера. Я напрягся и потянулся за ним, зная, что Мильтон наверняка будет все исследовать. Конечно же, вскоре он появился, его лицо было красным от гнева, и он смотрел на меня убийственным взглядом. Если бы не было свидетелей, я был уверен, что он задушил бы меня голыми руками. Вместо этого он был вынужден проявить некоторую сдержанность. При данных обстоятельствах хлесткая пощечина, которую он мне отвесил, была еще весьма легковесной.
- За это я разорву тебя на куски, - прорычал он. - Уильямс, как это произошло?
- Похоже, он одолел Дэнни, - сказал тот, появляясь рядом с тренером. – Парень лежит без сознания в фургоне.
- Никогда не поручай мальчишке мужскую работу, - парировал Мильтон.- Тебе следовало остаться с ним!
- Я не слышал, чтобы Бейли выразил желание сидеть в лошадином навозе.
- И теперь у нас на руках мертвая лошадь. Нам придется остаться здесь на ночь. Снимите лошадей с поезда и найдите для них конюшни. Где-нибудь в тихом месте, Уильямс, где нас никто не потревожит. - Он ударил кулаком о кулак. - А затем ты расскажешь мне, что сделал с этим пузырьком, не так ли, Холмс? Если это действительно твое имя.
Я вызывающе посмотрел на него в ответ.
- Я спросил о тебе графа Роузлинна. Он сказал, что никогда не присылал ко мне грума. Так кто ты?
- Я знаю, кто он.
Голос был незнакомым. Его обладатель неумолимо приближался к нам, и теперь я увидел, что то, что я принял со своего низкого наблюдательного пункта за трость, на самом деле было стволом винтовки. Я взглянул в молодое, мальчишеское лицо, с волосами цвета свежескошенного сена и большими голубыми глазами. Он улыбнулся еще шире, обнажив крепкие белые зубы с острыми клыками. В последний раз я видел это лицо в тюрьме, где он взял у меня листок бумаги и задушил фальсификатора Мостейна Джонса.
Это был человек, которого Майлс назвал "Улыбающимся».

Глава 16

Совсем другое дело.(Лошадь совсем другого оттенка)

После того, как леди Эстер ушла, мне пришлось поспешить, чтобы оседлать Грейфрайера перед следующим забегом. Пока я чистил его, из соседнего стойла услышал приглушенные голоса Мильтона и Вигора. Они спорили о чем-то, и я припал ухом к стене, чтобы услышать, о чем они говорили.

- Мне это нужно, - умолял Вигор. – Хотя бы еще немного.

- У тебя этого уже достаточно, - буркнул Мильтон.– Возьми себя в руки. Ты взмок, словно разгоряченная кобыла.

- Мистер Мильтон, пожалуйста, половины дозы будет достаточно. У меня трясутся руки. Я не могу ездить верхом в таком состоянии.

Стенка содрогнулась, когда жокей отлетел на нее всем своим весом.

- Тогда, Вигор, ты мне не нужен, - услышал я голос Мильтона. – Посмотри на себя. Ты всего лишь обуза. Стрелял наугад в этого нового парня с конюшни – о чем ты только думал?

- Я не знаю. Я был в замешательстве. Он ударил меня.

- Ты жалок! - проворчал Мильтон в ответ. – А ведь ты был хорошим жокеем.

- Так было, пока вы не стали давать мне это ваше проклятое снадобье. Теперь я не могу без него обходиться. Пожалуйста, мистер Мильтон, я умоляю вас. Просто, чтоб я мог с этим справиться.

читать дальше
Как я понял, тренер, в конце концов, согласился, ибо голоса смолкли и минутой позже я услышал, как хлопнула дверь стойла. О каком бы «снадобье» ни говорил Вигор, его воздействие было причиной его странного поведения и того, что Мильтон терпел худшие из его выходок. И мне было интересно, эту ли смесь дали Голиафу, что было причиной его безвременной гибели. Если да, то тогда я теперь знал, что они взяли ее с собой в Эскот. И мне также было известно, когда ее, вероятно, используют в следующий раз, при превращении ничем не выдающейся Екатерины Великой в победительницу.

Перед этим мне еще пришлось доставить Грейфрайера на парадный круг. Он был жизнерадостным и полным энергии, настолько, что мне с трудом удавалось его сдерживать, когда мы шли по кругу вместе с другими лошадьми. Чего нельзя сказать об Артемиде.

Поскольку Дэнни Палмер ехал верхом, Билли Уильямсу было поручено вывести Артемиду. У кобылы был тот же уставший аллюр , что и у ее сводной сестры и весьма слабый интерес ко всему, что происходит вокруг нее. Она оживилась, когда резвый жеребец вырвался у своего конюха и стал докучать кобылам, но как только сумятица улеглась, она вернулась к своему прежней вялости.

- Что не так с Артемидой? – спросил я Палмера, подсаживая его на Грефрайера.

- Ничего, - проговорил он. – Она всегда такая перед скачками.

То, как он сказал это, вкупе с тоном его голоса заставило меня усомниться в том, что он говорит правду.

- Дэнни, что они с ней сделали?

Он отвернулся.

- Скажи мне, - настаивал я.

- Почему это волнует тебя, Генри? – спросил он.– Это пустяки. Она неспокойна, вот и все. Почему ты всегда задаешь вопросы? Тебе следует держаться подальше от того, что тебя не касается. Тогда с тобой ничего не случится.

Я понял, что ничего от него не добьюсь. Его отчаянное желание стать жокеем наложило печать на его уста. Какая бы причина ни была, Артемида сегодня не победит.

- Будь там осторожен, - предостерег я его. – Какие инструкции дал тебе Мильтон?

- Он сказал, чтоб я позволил Грейфраеру действовать по собственному усмотрению. Мильтон хочет, чтоб он показал Артемиде хороший пример.

На этом я отпустил их и отошел, чтобы понаблюдать за ходом скачек с трибун. Когда ленту подняли, обе лошади взяли хороший старт, но затем на полпути Артемида стала уставать и отставать от других скакунов. Грейфрайер неплохо поборолся за первенство и остался на почетном третьем месте, в то время как кобылка заняла второе место с конца. Вокруг меня раздался ропот недовольных зрителей, которые побросали свои купоны со ставками. Единственный человек, которого не удивил этот результат, был я.

Грейфрайер вернулся усталый, однако с видом триумфатора. Когда я вел его в стойло, то увидел, как из стойла Екатерины Великой появился Бэйли, и украдкой пошел прочь, стараясь уйти незамеченным. Одну руку он держал в кармане, на котором я мог различить цилиндрические очертания шприца и выпуклость, которая могла быть пузырьком. Я быстро привязал Грейфрайера к его двери, схватил запасное седло и поспешил следом за Бэйли.

Вытащить что-то из кармана – это целое искусство. Есть люди, которые скажут вам, что гораздо легче засунуть руку в кошелек, когда его владелец отвернется. Должен с этим не согласиться. Гораздо эффективнее отвлечь свою жертву. Устанавливается контакт, например, столкновение, которое выглядит случайным, и обе стороны продолжают свой путь, причем одна становится богаче, а другая пребывает в неведении о своей потере.

Я совершил что-то в этом роде, извиняясь за свою неуклюжесть, ввиду того, что из-за спешки столкнулся с Бэйли, засунув при этом руку ему в карман и получив то, что хотел. И только когда я завел Грейфрайера в его стойло подальше от любопытных глаз, у меня, наконец, появилась возможность рассмотреть, что это было.

Это был небольшой флакон, заткнутый пробкой, наполненный жидкостью, которая походила на разбавленное молоко. Я поднес его к свету, а затем открыл, но не смог различить запаха. Это мог быть морфий, особенно, если учесть слова Палмера о том, что Мильтон как-то раз давал его Артемиде. Однако, у этой жидкости не было коричневатого оттенка, как можно было ожидать от этого наркотика.

Озадаченный я вернул пузырек в свой карман. Дальнейший анализ можно отложить до того момента, пока у меня под рукой не будет подходящего оборудования.

На данный момент я мог только наблюдать, как возбужденную Екатерину Великую , которая брыкалась и трясла головой , ведут из стойла на парадный круг. Она уже взмокла от пота и пены, сочившейся у нее изо рта в том месте, где она закусила удила. Я собирался последовать за ней, когда заметил кое-что у двери стойла.

Там было пятно коричневого цвета, которое запросто могло капнуть туда с кисти. В этом не было ничего необычного, за исключением того, что стойла красят в зеленый и белый цвета. Я наклонился, чтоб внимательнее его рассмотреть. Оно находилось там не больше одного дня, ибо контур его был четкий и с гладкими краями, чего едва ли можно было ожидать от такого места, где постоянно ходили люди и кони. Его консистенция была тоньше, чем краска и была полупрозрачной, что навело меня на мысль о подливке с приправой. Я отмел эту мысль и подумал тогда о каком-то схожем по консистенции веществе. И пришел к выводу, что пятно было от краски для волос.

Я видел прежде, что некоторые владельцы красили свои волосы так же, как и некоторые щеголеватые тренеры. Однако, они, разумеется, не разгуливали в таком виде, чтоб краска капала с их волос, а пятно означало, что в стойло была принесена свежая краска. Но с какой целью? Возможно, чтобы покрасить не человека , а лошадь.

Я вновь подумал о сводных сестрах Екатерине Великой и Артемиде; одна ничего из себя не представляла, другая была победительницей. Екатерина Великая с одним белым носочком на передней ноге; Артемида без единого белого пятна на всем теле.

Я пришел к вполне очевидному выводу. Мне надо было только проверить свою теорию.

Я помчался к стойлу Артемиды. Кобыла жевала сено и даже не удосужилась поднять на меня голову. Я провел рукой по ее левой ноге. Возле самого копыта волоски были иной текстуры, как бы шероховатые. Вспомнив слова леди Эстер о шишке на сухожилии Екатерины Великой, я ощупал тонкую заднюю ногу лошади. И нашел там этот крошечный дефект.

Не удивительно, что Артемида проиграла свой забег, ибо вместо нее бежала Екатерина Великая. Артемида, более зрелая и опытная лошадь, которой, к тому же, была сделана инъекция какого-то стимулятора, теперь заменит свою незадачливую сестру. Их покрасили прошлой ночью, коричневая краска скрыла белый носок Екатерины Великой, а при помощи побелки с мелом изобразили его на коричневой ноге Артемиды. Двух кобыл поменяли местами во время утренней разминки. Это объясняло, перемену в настроении Екатерины Великой и скверный результат, продемонстрированный Артемидой в скачках с препятствиями.

Теперь у меня был ответ на вопрос, почему информатор Лестрейда был уверен, что эта лошадь победит на скачках в Эскоте. Теперь мне надо было найти способ, как предотвратить это.

Я не мог противостоять Мильтону в одиночку. Я решил, что лучше всего вверить все дело в руки стюардов пока не начались скачки. Если заявить им, что в скачках будет участвовать подмененная лошадь, то они могут воспользоваться своими полномочиями, вмешаются и сами обследуют животное. Когда это произойдет, я постараюсь потихоньку ретироваться. Когда я выложу перед ними все доказательства, мне уже не надо будет находиться там. Леди Эстер сможет идентифицировать свою лошадь, и Мильтон не сможет отрицать обвинения в подставных скачках.

Это не давало ответа на вопрос, какое вещество они дали лошади. Для этого придется подождать еще один день. Как только я проведу анализ вещества, в зависимости от его результатов, я решу, к кому мне следует идти со своей находкой. А пока мне пришлось найти место, чтобы спрятать его. Как только разразится буря, если потребуется мое присутствие, меня вполне могут обыскать. Лучшим выходом мне казалось оставить его леди Эстер, и мне нужно будет разыскать ее после того, как я уведомлю стюардов об обмане.

Я незамедлительно привел свой план в действие. Найти стюарда в толпе оказалось нелегко и мне пришлось с трудом прокладывать себе путь, пробираясь сквозь толпу ротозеев. Затем на пути к комнате для взвешивания я столкнулся с худощавым , похожим на хорька, малым среднего роста, одетым в коричневый костюм в клетку. Как только мы отстранились друг от друга и немного пришли в себя от этого столкновения, в его взгляде мелькнуло узнавание. Если я и не ожидал увидеть его здесь, то инспектор Лестрейд определенно не был удивлен, увидев меня.

- Ну, мистер Холмс, хоть я и подумал, что могу встретить вас здесь, - сказал он, с неприязнью поглядывая на пятна на моих брюках и засохший навоз, прилипший к ботинкам, - но, уж вы меня извините, если я скажу, что вы выглядите малость потрепанным. Дела пошли так плохо, что вам приходится зарабатывать на жизнь честным трудом?

- Что-то в этом роде, - ответил я. – Инспектор, простите меня. Я должен идти.

- Чтоб сделать ставку на нашу русскую подружку, а? – сказал он, подмигнув. – Я там уже был. Удалось получить ставки 100 к 1.

Учитывая все происходящее, я не ожидал, что он окажется там. Я вспомнил теперь наш разговор, когда он рассказал мне о правилах ставок, они должны быть сделаны в день скачек и во время забега, если возможно. Я ошибся, предположив, что у него был собственный букмекер. Я не ожидал, что он воспользуется своим собственным советом.

Сейчас он был на скачках и он мог оказаться союзником. Пришло время довериться ему.

- Исход забега предрешен заранее, - сказал я ему. – Они поставили подставную лошадь. И вот, возьмите это, - сказал я, вкладывая ему в руку флакон. - Сохраните его. Я вернусь за ним в другой раз.

- Что это? – спросил Лестрейд, переворачивая флакон и взбалтывая тем самым его содержимое.

- То, что они дают лошадям, чтоб усилить их выносливость.

- Мистер Холмс, вы уверены в этом? – с сомнением спросил он. – Мы уже проходили через это прежде. Исход скачек сейчас предрешить невозможно, даже с этими вашими патентованными средствами.

- Если я не прав, то это не важно. Но подумайте об этом, если я окажусь прав. Вы сделали ставку на скачки с предрешенным исходом, полагаясь на слово преступника и циркачки. Как это воспримет ваше начальство?

Лестрейд побледнел.

- Боже мой, мистер Холмс.

- Оставайтесь около парадного круга, Лестрейд. Стюардам может понадобиться сотрудник полицейского департамента.

Я оставил его, стоящим в изумленном молчании, и продолжил свой путь через толпу. Повернув не в ту сторону, я оказался перед самым ипподромом. Стоя на беговой дорожке, возле финишной черты некий джентльмен в утреннем костюме с видом чиновника топтался на траве. Рядом с ним стоял еще один человек, терпеливо ожидая с карандашом в одной руке и открытым блокнотом в другой. Я приблизился и обратился к ним.

- Подождите, - сказал мне джентльмен, поднимая руку. - Лучше измени обозначение на мягкое, Сэмюэл. Из-за ночного дождя и всех этих толчков здесь земля стала более прогибающейся, чем раньше. Он перевел взгляд на меня. – Итак, что я могу для вас сделать?

- Вы стюард?

- Нет, я – мистер Темпл, клерк ипподрома.

- Возможно, вы сможете помочь мне. Мне нужно сообщить об участии в скачках подставной лошади.

Он вздохнул и покачал головой.

- Если б я получал соверен каждый раз, когда слышу эту фразу, я был бы богаче Ее Величества. Вам не стоило делать ставку, молодой человек, если вы не можете позволить себе лишиться этих денег.

- Я говорю не о предыдущем забеге. В следующих скачках, Альберт Стэйкс.

- О, да? – сказал он, и его безразличный тон свидетельствовал о том, что он не поверил мне. - Что ж, тогда вам лучше найти стюарда. Мистер Баулс – как раз тот человек, что вам нужен. Попробуйте найти его в комнате для взвешивания. Обычно перед скачками он находится там. Сэмуэль, лучше проверь вон те ограждения. Мы же не хотим, чтоб какой-нибудь идиот из публики выпал перед рысаками и сломал себе шею.

Он повернулся ко мне спиной, но я уже узнал, что мне было нужно. Я пробрался сквозь толпу зрителей, обогнул трибуны и повернул за угол в сторону комнаты для взвешивания. Я почти уже достиг цели, когда чья-то рука, удерживая, схватила меня за локоть . В гневе я повернулся, чтоб дать отпор высокому джентльмену в утреннем костюме и серых брюках, обладающему темной шевелюрой и железной хваткой, и вдруг увидел знакомые черты Джоселина Майлса Холмса.

Произошла занятная история. Прямо вот хоть пиши "Записки переводчика Канона и иже с ним". У меня на сегодня большие планы и совсем не до того, но этот момент хочу записать отдельно. Что называется, нет, похоже предела моему удивлению в отношении наших переводов Канона.

Значит, перевожу я 15 главу "Злостной клеветы на инспектора Лестрейда". Вернее, уже не перевожу, а проверяю и редактирую. И есть там такой интересный момент. Молодой Холмс упоминает жеребца Isonomy (пишу, как в оригинале), а потом говорит :". К тому времени, когда годы спустя наши пути пересеклись с вундеркиндом Isonomy, мы оба достигли больших высот."

Ну, для начала я решила это имя перевести, как Равноправный ) Ну, это довольно близко к правде, ибо слово вообще переводится, как равенство перед законом. Но когда уже шлифовала перевод, решила покопаться в книгах, чего-то я не помнила такое или близкое к нему лошадиное имя в рассказах Дойля. Пробежала глазами "Серебряного" и "Шоскомб" - как-то все мимо.
Стала просто смотреть в Сети. И не сразу, но нашла для начала информацию об этом коне. Он действительно существовал. Родился в 1875 году. Был победителем множества скачек и - вот это прямо отметила - умер от болезни сердца в апреле 1891 года.

Вот он



Ну, ладно, думаю, конь исторический, поэтому автор и решила его сюда ввернуть и упомянуть о еще одной его встрече с Холмсом. Но смотрю дальше и натыкаюсь непосредственно на упоминание Канона! Приводится опять таки "Серебряный" с непосредственной цитатой:“Silver Blaze... is from Isonomy stock, and holds as brilliant a record as his famous ancestor.” Я, как Савраска, бегу по своим книжкам, и вот тут самое интересное. Вот здесь , в оригинале говорится, насколько я понимаю, что Серебряный происходит из рода Айсономи (как его назвали в двух наших переводах). Но в старом советском вообще говорится, что "Серебряный - сын Самоцвета и Отрады (!) и ничем не уступает своему знаменитому отцу". В других переводах есть разные варианты, верный, по идее, только один (в белом издании) Но меня больше всего заинтересовала вот эта Отрада (про Самоцвета я уже не говорю, к "равенству" он как-то никакого отношения не имеет). Кроме того, речь идет не об отце, а о предке. То есть Серебряный потомок Айсономи, вот даже не знаю, называть мне его Равнопраным или нет. Но Отрада - плод воображения наших переводчиков - присутствует в двух переводах и мне просто интересно, каким образом. Прямо увидела за этими Самоцветом и Отрадой каких-то наших "кубанских казаков"))

Вот такая история. Может, все же позволю себе назвать бедного коня Равноправным, Айсономи мне как-то немного режет ухо.

Ну, и на всякий случай на самом деле там вот что "Серебряный .... потомок Равноправного, имеет такой же блестящий послужной список, как и его знаменитый предок" .

P.S. Сейчас еще поняла, что я упустила в своем переводе. Холмс говорит не о "вундеркинде Равноправном", а о "вундеркинде Раноправного" - практически дедушкин одаренный внук, то есть Серебряный.

Подмечу тут, что автор точно не только помнила о том, как Холмс изображал грума в "Скандале", но и непосредственно вдохновлялась соответствующей серией Гранады, где все показано очень наглядно. Классические фанфики вообще очень часто замешаны на Гранаде.



Глава 13
Закусить удила

- Я слышал, ты вчера выиграл забег.
Том Кобли, принявший свою обычную позу, опираясь на открытую дверь стойла, пришел составить мне компанию, пока я чистил бывшее стойло Голиафа. Как я понял, он пришел сюда не столько ради меня, сколько ради своей собственной выгоды. После нашего возвращения без племенного жеребца настроение в конюшне было подавленным, и мало у кого находилось время или желание поболтать со старым жокеем. Внутри стойла я уже поневоле был его слушателем. Кроме того, мне надо было отвлечься.
-Забег вчера выиграл Дэнни Палмер, - поправил я его.
Кобли засмеялся и лениво почесал шею.
- Как скажешь, Генри. Ты лучше меня, разрази меня гром. Не многие позволили бы другому приписать себе что-то подобное.
- Мистер Мильтон не дал мне возможности выбирать.
- Да, полагаю, что так и было. В любом случае, чтобы победить, нужно быть хорошим жокеем. Теперь ты заслужил уважение других парней.
читать дальше
Если так, то выражалось это очень скупо. По возвращению накануне вечером я не удивился, обнаружив, что в мое отсутствие другие конюхи рылись в моих скудных пожитках. Ожидая нечто подобное, я спрятал свои деньги и пузырек с лауданумом за одной из балок на сеновале, вдали от пытливых глаз, по крайней мере, так мне казалось. Я вернулся усталым и, нуждаясь в подкреплении, нашел деньги на месте, но лауданум исчез.
Это была неудача. Я не мог пожаловаться Мильтону или Бэйли; это было бы равносильно тому, чтоб признать, в чем заключается моя проблема. И я не мог с уверенностью указать на подозреваемого. Новости о кровавой бойне в Линкольне и моей последующей победе обогнали нас и вызвали раскаяние в стане воров. Другие мои вещи были возвращены, поспешно сложены и беспорядочно засунуты в саквояж.
То, что среди них не было лауданума, предполагало несколько возможностей. Либо пузырек был разбит и его умышленно опустошили в качестве злого умысла, либо его забрали с какой-то иной целью. Я подумал, не могло ли это быть сделано с целью шантажа, но зачем? Прием лауданума не был преступлением. Худшее, чего я мог ожидать, было увольнение, чего, возможно, и добивался злоумышленник. Или все это было сделано просто по злобе, из желания увидеть, как меня вышвырнут вон?
И конечно, этим утром я нес тяжкое бремя. Как обычно, у меня были все симптомы простуды и, несмотря на холод, я был покрыт испариной. Мои мысли были хаотичными и непоследовательными, и, предоставленные сами себе, они обратились вовнутрь и поедали друг друга, как крысы, запертые в бочке. Я был обречен на тихое помешательство, пока не смогу улизнуть после ланча в Лоустофт, чтоб приобрести новую порцию своего снадобья. И тогда появился Кобли.
Сейчас его бессвязная беседа была маяком здравомыслия в одурманенном мире. Если б я мог сконцентрироваться на достаточно долгое время и придать своим рассеянным мыслям подобие здравого смысла, я мог бы узнать что-то относительно гибели Голиафа, из чего мог бы извлечь пользу. Однако, мне пришлось бы действовать осторожно. Каким бы добрым дядюшкой ни казался Кобли, я помнил о том, что он был предан Мильтону, благодаря их семейным связям.
- У меня был хороший конь, - пренебрежительно сказал я в ответ на его высокую оценку моих жокейских способностей.
- Как и у других, - буркнул Кобли. – Вот только они закончили забег на земле, а ты – нет. Это больше, чем удача, верно? Только вижу, что тебе тоже не удалось выйти из этого невредимым.
Он указал на заметный красный волдырь у меня на лице, оставшийся от кнута Вигора. Он был уже не таким ярким, как вчера, и я надеялся, что он совсем поблекнет к тому времени, когда я должен буду появиться в церкви в субботу, иначе мне предстоит объяснять его происхождение.
- Вигор хотел победить, - сказал я. – Любой ценой.
Поскольку Кобли был сейчас весьма словоохотлив, мне не составило труда направить разговор в нужное мне русло.
- Полагаю, вам приходилось сталкиваться с этим и прежде.
Старик фыркнул.
- И с таким, и еще с чем-то похуже. Я мог бы рассказать тебе такое, от чего бы у тебя волосы встали дыбом.
- Например? – подначил его я.
- Да много чего, парень.
- А как насчет того, чтоб попридержать коня и не дать ему выиграть?
Я заметил еле уловимую перемену в его настроении. Он насторожился и его взгляд стал очень внимательным.
- Я спрашиваю только потому, что Грейфрайер мог бы выиграть этот забег, учитывая его собственные способности. Почему бы Мильтону не позволить ему выиграть?
Напряжение оставило его, и он испустил глубокий вздох.
- Недостаточно быть хорошим конем. Нужно принять во внимание и другие вещи, такие как разведение чистокровных лошадей. Грейфрайер – мерин. От него не получить никаких отпрысков, если не случится какого-то чуда. Поэтому что толку, если он победит? Он принесет денежный приз своему владельцу, но он будет ничтожно малым по сравнению с той платой, которую можно получить за случку. Вот уж где реальные деньги, сынок. Пока есть такие кони, как Голиаф, они не позволят Грейфрайеру одерживать победу. Возможно, это несправедливо, но кто сказал, что эта жизнь справедлива? Талант еще не делает тебя победителем, не важно, конь ты или человек. Так устроен весь мир. Всегда находится кто-то лучше тебя. Всем остальным приходится довольствоваться ролью неудачников.
Мне подумалось, что в словах старика определенно была правда. В моем случае, кем-то получше был старший брат со склонностью к братоубийству. И мои хваленые способности точно так же были ничем в сравнении со способностями Майкрофта. Он провел и обыграл меня при помощи более искусной тактики. По его милости я был безнадежно зависим от пагубного зелья, которое поставило под угрозу все, что было мне дорого. Очевидно, смерть была слишком добра ко мне. И как я не мог сказать, какой божьей милостью все еще был жив, так и с какой-то долей уверенности не мог определить, что он намерен был делать дальше. Мое выживание зависело от того, что я буду находиться на почтительном расстоянии от сферы его влияния.
- И он был доволен своей судьбой, пока ты не позволил ему победить, - продолжал Кобли. – Теперь у него блестят глаза. И следующему жокею придется изрядно помучиться, чтобы придержать его.
- Вот как это делается? – спросил я. – Я думал, что придерживать лошадь – это против правил Жокейского Клуба.
- Так и есть. Но кто скажет, что там происходит, когда ты находишь на скаковой дорожке. Видишь ли, не всегда выгодно позволять фавориту побеждать. Ты несколько раз даешь проиграть хорошему коню, затем когда в следующий раз он бежит, ставки будут в твою пользу, и ты придешь домой с карманами, полными пенни.
- Судя по вашим словам, такое случается очень часто.
- Более, чем мне хотелось бы признавать, - сказал старик с печальной улыбкой. – В свое время мне пришлось придержать нескольких лошадей. Но, знаешь, всегда есть те, кто не станет этого делать, те, у кого есть деньги и мораль. Что ж, они могут себе это позволить. Для таких случаев у тренеров припасена в рукаве пара трюков. К примеру, с избытком накормить коня перед забегом. Или там подковать негодными подковами, чтоб ему было трудно бежать. Либо они не будут тренировать их и отправят неподготовленными. Худшее, что я когда-либо видел, это когда тренер дал своим лошадям мышьяк, чтоб они медленнее бежали. И все было хорошо, пока одна из них не свалилась замертво. Есть разные способы и средства, сынок.
- А как насчет того, чтобы гарантировать победу лошади? Это должно быть труднее с правилами о незаконных участниках состязаний.
Кобли усмехнулся своей беззубой улыбкой.
- Так и есть, но это можно сделать. Стюарды смотрят на зубы, чтоб определить возраст коня. А ты перед осмотром дашь коню съесть мыла, и за пеной стюарды ничего не увидят.
- Я слышал о чем-то подобном. Я некогда знавал в Лондоне одного торговца лошадьми, который втирал перец в лошадиные десна, чтобы взбодрить их.
Он с любопытством посмотрел на меня.
- У тебя были весьма странные знакомые, Генри.
- Они любили плести небылицы. Я не говорю, что все это правда.
- Да, но все же это так и есть. В прежние времена бывали торговцы, которые поджигали коню щетку или привязывали колючую шкурку вокруг голени, чтоб заставить выше поднимать ноги во время прыжков.
- Это не заставило бы лошадь бежать быстрее.
- Нет. Конь либо способен на это, либо – нет. Я знаю, что некоторые тренеры клянутся, что могут заставить лошадей бежать быстрее при помощи различных кормов, но никакая сила на земле не превратит медлительную клячу в победителя. – Он оглядел пустое стойло, теперь дочиста подметенное и готовое принять нового жильца. – Но Голиафа жаль.
- Как вы думаете, что послужило причиной? – спросил я.
- Он поскользнулся, - сказал Кобли, пожав плечами. – Это случается иногда. Падение на плоской местности всегда хуже, из-за скорости с которой вы передвигаетесь. Поскольку он был впереди, у него не было ни единого шанса, когда на него налетели другие лошади.
Я мог бы возразить на этот аргумент, сказав ему то, что я видел. Что-то такое овладело Голиафом на полном скаку. Он был мертв еще до того, как рухнул наземь. Причиной его смерти была отнюдь не сломанная шея. Я ни в коей мере не эксперт в области коневодства, но даже я могу сказать, когда перестало нормально функционировать сердце животного. Я слишком хорошо помнил его странное поведение перед тем, как мы выехали на беговой круг, почти безумную энергию, которую невозможно было контролировать.
Несмотря на то, что сказал мне Кобли, то, что я видел собственными глазами, заставило меня поверить, что Голиафу сделали какую-то инъекцию. И что бы это ни было, доза оказалась смертельной. И я был уверен, что знаю, кто ввел ее Голиафу – Бэйли.
Если рассуждать логично, Бэйли был единственным человеком, который мог это сделать, ибо он оставался один с лошадьми, пока я ходил делать для него ставку. Я собирался обыскать его комнату, чтобы попытаться найти препарат, который он дал Голиафу. Мне предстояло выждать, пока суета и неразбериха во дворе не сменятся более спокойным днем, когда Бэйли должен будет отправиться в город, чтобы заказать припасы и фураж, готовясь к своему отъезду на предстоящей неделе в Эскот. До тех пор я должен был занять себя и держать своих демонов под контролем.
С этими мыслями я приступил к следующей задаче – ухаживать за Екатериной Великой. Она была беспокойна после целого дня бездействия и на тренировке в то утро выказала что-то похожее на оживление. Несколько раз, когда я чистил ее круп и пытался расчесать хвост, она предостерегающе поднимала заднее копыто. Я действовал методично, воспользовавшись привычными действиями, чтоб навести порядок в собственных мыслях. И только завершив работу, я понял, что я здесь не один.
Ты постепенно привыкаешь к шарканью копыт по соломе. Однако, это был другой шум. Это был звук затрудненного дыхания человека, страдающего от боли, сопровождаемый приглушенным стоном. Я стал искать, откуда он исходит, и оказался в стойле молодой гнедой кобылы, которая фыркала, наклонив голову над припавшей к земле фигурой Дэнни Палмера.
Когда я позвал его, он поднял голову и попробовал встать. Я увидел, как он поморщился, и то, как он схватился за бок, говорило о последствиях вчерашнего избиения.
- Помочь тебе почистить лошадь? – спросил я.
Он отвернулся, чтоб скрыть залитое слезами лицо.
- Я справлюсь.
- Предложение остается в силе. У меня только два коня.
Я повернулся, чтоб уйти и услышал у себя за спиной.
- Да, мне нужна помощь, - произнес Палмер. – Мне…трудно это делать.
Я взял у него щетку и скребок и начал чистить кобылу. Это была лошадь по кличке Артемида, и приглаживая ее шелковистую шкуру, я заметил сходство между ней и моей подопечной, Екатериной Великой. Единственной заметным различием было то, что у Артемиды не было белых отметин, а у Екатерины Великой был один белый носок на левой передней ноге.
Я сказал об этом Палмеру и он согласился.
- Они единокровные сестры. У них один отец, а матери разные. Мать Кэти была обычной садовой лошадью, тогда как Артемида по матери происходит из старинного рода победителей. Она на год старше Кэти, и выигрывает каждый забег, в котором участвует. Она ничем не может себе помочь. Однажды она бежала с поврежденной ступней, но вы бы никогда об этом не узнали.
- Но, наверное, стюарды должны были заметить ее хромоту.
- О, они бы заметили, только мистер Мильтон дал ей перед забегом морфин, чтобы приглушить боль.
Этим можно было бы объяснить инъекцию, подумал я. Но Голиафу сделали ее не для облегчения боли. Это было нечто такое, что возбудило его сверх всякой меры, пока сердце, наконец, не выдержало.
- А как ты сам? – спросил я конюха.
Палмер покачал головой.
- Со мной все будет в порядке. Спасибо тебе, Холмс.
- Генри, - сказал я.
- Хорошо, Генри. – Он помолчал. – Я еще не поблагодарил тебя за то, что ты сделал вчера. Я знаю, что был не слишком гостеприимен, но Кэти была моей лошадью. У меня было такое чувство, что ты забрал ее у меня.
Я с пониманием кивнул.
- Почему Вигор избил тебя?
- Я не знаю. Я сказал ему, что хотел быть таким, как он, вот и все. Он назвал меня идиотом и сказал, что образумит меня.
Я подумал, что это было странное замечание и еще более странная реакция на честное выражение восхищения. Вигор был задирой, это уж точно, и как все трусы, испытывал страх перед предстоящим испытанием. Но, кроме того, было что-то еще, что-то дикое и буйное в его поведении и свирепый взгляд, когда я застал его за избиением Дэнни, что заставило меня вспомнить о Голиафе. Надо было подумать, не объединяло ли Вигора и его скакуна нечто более общее, кроме того, что они были конем и жокеем. Не оказались ли они оба под воздействием одного и того же наркотика?
Что бы это ни было, я должен выяснить это.
Я закончил приводить в порядок кобылу и передал щетки Палмеру.
- Когда Бейли собирается в город?
- Он не поедет, - ответил парень. – Он вчера велел Уилльямсу позаботиться обо всем в его отсутствие, пока мы были в Линкольне. Генри, сегодня первый день Эскота. До завтрашнего дня у нас там никто не бежит, но мистер Мильтон и мистер Бэйли отправятся с первой партией этим вечером. Разве они не сказали тебе?
Мне сказали все, что мне нужно было знать и почти ничего кроме этого, что послезавтра я буду сопровождать Екатерину Великую и Грейфрайера в Беркшир для подготовки их для скачек, в которых они будут участвовать в пятницу. А до тех пор я должен оставаться в конюшне с теми немногими конюхами, что остались здесь, чтоб заботиться об остальных конях, и выполнять свои обязанности. Учитывая мои подозрения, я бы предпочел быть с тренером и его главным помощником, чтобы наблюдать за ними.
Кроме того, это означало, что мне оставалось совсем немного времени на обыск комнаты Бэйли. Мне надо было это сделать , пока он не уехал, забрав с собой доказательство своей вины. Мне придется рискнуть, когда он будет занят , и надеяться, что я найду то, что ищу до того, как меня хватятся.
Потом оставалась еще одна проблема. Мне все еще нужно было раздобыть дозу лауданума.
Думая о другом, я не сразу понял, что говорил мне Палмер. К тому времени, когда я заставил себя вернуться в настоящее, он бормотал что-то извиняющимся тоном, пристыжено склонив голову.
- Теперь я понимаю, что не должен был этого делать, - сказал он.
Он вытащил из кармана маленький пузырек, сквозь обхватившие стекло его пальцы виднелась красноватая жидкость. Палмер протянул его мне.
- Прости меня, Генри.
Он не решался поднять на меня глаза и неловко ерзал на месте.
- Знаешь, что это?
Он кивнул.
- Лауданум. Я подумал, что тебе станет плохо, если ты не сможешь принять его. Тогда мистер Мильтон избавится от тебя. Ну, я так подумал, понимаешь? Мой старый Па лупил нас, детей, когда не мог получить свою дозу. Раньше он принимал это из-за своей спины и ноги, когда проткнул ее киркой в шахте.
- Ты кому-нибудь говорил об этом?
Его сальные волосы слегка взметнулись вверх при энергичном движении головы.
- Это личное дело и никого не касается, так обычно говорит мистер Мильтон. Только я не думаю, что он бы это одобрил.
- Нет, Дэнни, думаю, не одобрил бы.
Мальчишка шмыгнул носом и мрачно вытер его рукавом.
- А что с тобой не так?
Я опустил пузырек в карман.
- Какое-то время я был болен.
- А сейчас тебе уже лучше?
- Почти.
- Прости. Я не вор. Я разозлился. – Наконец, у него хватило смелости взглянуть мне в глаза. – Ведь ты же не скажешь мистеру Мильтону?
- Как я могу, Дэнни? Мне бы тогда пришлось сказать, что именно ты у меня взял. Мы оба останемся без работы. Что хорошего принесет это нам обоим?
- У тебя-то все будет в порядке, - сказал он. – Но мне нужна эта работа.
Я понял, как он изнурен и решил, что дела его идут не лучшим образом.
- Тебе надо поесть, - сказал я ему.
- Не могу. Боюсь, что прибавлю в весе. Том говорит, что если я буду голодать, то не стану выше.
- И едва ли долго протянешь.
Он усмехнулся.
- Если я стану чемпионом, то это стоит того.
- Почему это так важно для тебя?
- Мой старый Па был шахтером, так же, как его отец, а до этого – его дед. Я спускался в шахту, когда был еще мальчиком, я и три моих брата. Потом однажды произошел несчастный случай, и мои братья погибли и вместе с ними еще человек тридцать. Это подкосило Па. Было такое впечатление, что его тело все еще было живо, а внутри все умерло. Потом однажды он заболел и велел мне убираться из шахты, пока и меня она не убила. Что ж, мне всегда удавалось ладить с пони, что были в шахте, поэтому я решил попробовать работать с лошадьми. И поскольку я был невысокого роста и хороший наездник, один из конюхов взял меня на работу со скаковыми лошадьми. Здесь все хорошо, это важно для меня, Генри. Я не хочу умереть во мраке, как мои братья. Чего бы это ни стоило, это то, чем я хочу заниматься. Ничто не остановит меня.
Я позавидовал его убежденности. Некоторое время назад, в не слишком далеком прошлом, я помнил, как подобным образом отстаивал свою позицию, защищая свой выбор будущей профессии перед осуждающим меня братом. У меня не было сомнений. Я очертя голову бросился в такие дела, которые заставили бы остановиться более мудрого человека. Я заигрывал со смертью и воображал себя непобедимым, а дело – безупречным.
Потом я потерпел неудачу. Я готов был махнуть на все рукой, потому что принять поражение было легче, чем признать ограниченность своих возможностей и столкнуться с еще одной неудачей.
Легче, и все же горько. Чего бы это ни стоило, как сказал Палмер. Для него это было отрицание потребностей тела и связанные с этим физические издержки. Для меня это было признанием того, что будут и времена ошибок. Страх перед последствиями всегда заставлял меня стремиться избежать такой возможности любой ценой, как сейчас я стремился устранить клевету, нанесенную репутации Лестрейда. Его участь в случае моей неудачи была достаточной причиной, чтоб заставить меня сосредоточиться на задаче, каким бы еще бременем я не был отягощен. Это был нелегкий путь, но я испробовал альтернативу и нашел ее ужасающей.
- Ты понимаешь, Генри? – спросил Палмер, серьезно глядя на меня.
- Да, - ответил я. – Да, я понимаю.
Мы расстались, оставив в прошлом враждебность и обретя уважение друг к другу. Я удалился в укромный уголок, вдали от любопытных глаз, чтобы принять свои капли, и тут же ощутил их действие. К тому времени, когда я вернулся на двор, там был Бэйли, обследующий одну из участвующих в Эскотских скачках лошадей на предмет хромоты. Возможность представилась сама собой. Пока главный конюх был занят, я потихоньку ускользнул и быстро поднялся наверх в его комнату.
Дверь была не заперта. И вскоре я узнал почему. Бэйли был аккуратным и опрятным человеком, который вел спартанский образ жизни, который, похоже, очень подходил его сдержанному характеру. У него было все, что нужно для жизни, но ничего более. И ворам здесь особо нечем было поживиться.
На единственной картине в раме, висевшей над кроватью, был изображен деревенский пейзаж, который дополняла пасторальная сцена с пастухом, обхаживающим пышущую здоровьем пастушку. В единственном в комнате сундуке лежала одежда Бэйли, чистая и аккуратно сложенная. располагались Вдоль стены между окнами располагались стол и стул, и полки с программами скачек, списками коневодов и каталогами кормов . Еще там была большая Библия в черном кожаном переплете со стершимися позолоченными буквами на корешке. Она выглядела несколько неуместной среди атрибутов, связанных со скачками, и я взял ее с полки.
Я перевернул первую страницу и увидел надпись, говорившую о том, что книга принадлежала деду Бэйли. Перевернул еще несколько страниц и нашел то, что ожидал. В середине книги было вырезано большое прямоугольное отверстие, образуя тайник. Внутри была фляжка, до половины наполненная виски, штук десять нескромных французских открыток с изображением так или иначе раздетых женщин, сорок фунтов наличными и письмо из его банка, подтверждающее, что его счет составляет семьсот восемьдесят фунтов.
Я знал по опыту, что Мильтон был не слишком щедр к своим работникам. Либо у Бейли был острый глаз на выявление победителя, и он соответствующим образом сколотил свое состояние, либо это были доходы из другого источника, возможно, от того, кто хорошо оплачивал подстроенный в свою пользу исход скачек.
Это было уже что-то, хотя я был расстроен, не найдя то, что искал. Мое время подошло к концу, ибо я уже слышал, как меня звали со двора. Я вернул Библию на полку, не тронув ее содержимое, и поспешил покинуть комнату. Когда я был уже на последней ступеньке лестницы, из-за угла вышел Уилльямс. Увидев меня, он нахмурился, и выражение свойственной ему обычно любезности сменилось враждебностью.
- Что ты там делал? – спросил он.
- Я искал мистера Бэйли, - ответил я. – У меня теперь только две лошади. Хотел узнать, не хочет ли он, чтоб я помог Дэнни.
Уилльямс заметно расслабился.
- Лучше, чтоб мистер Бэйли не слышал, что ты так говоришь. Если Дэнни не может работать, то ему придется уйти. Что до тебя, то скоро ты получишь еще одну лошадь. Эти стойла долго не пустуют. Всегда находится кто-то, кто хочет, чтоб мистер Мильтон тренировал их лошадей. Понимаешь, Генри, он создает победителей. Каждый хочет, чтоб его конь был победителем.
- Честным путем или за счет обмана?
- Ты имеешь в виду Вигора? Я слышал о его проказах на этих скачках. Ты был не первым жокеем, которого он стегнул по лицу. Говорят же: береженого Бог бережет – но да поможет тебе Бог, если тебя догонят! – Он засмеялся и хлопнул меня по спине. – Кстати, я искал тебя. Разве ты не слышал, как я тебя звал? К тебе пришел посетитель.
У меня внутри все похолодело при мысли, что меня нашел Майкрофт. Но я несколько успокоился, когда здравый смысл сказал мне, что приложение усилий в попытке определить мое местонахождение, не говоря уже о поездке в дебри Саффолка, лежало за пределами того, что мог позволить себе Майкрофт. Однако, вполне возможно, что он послал сюда одного из своих прихвостней.
- И кто же это? – спросил я.
- Леди Эстер, - сказал, подмигнув мне, Уилльямс. – Она хочет видеть тебя.

Посмотрев несколько серий "Аббатства Даунтон", решила все же попробовать перейти тут на "ты". Показалось, что когда на конюха кто-то орет, вряд ли называет его при этом на "вы") Потом посмотрю, как быть с предыдущими главами.

Есть там еще одно грубое выражение, практически непечатное, которое я оставила, как есть, ибо его никак культурно не передашь, а слов из песни не выкинешь.

Глава 11: Тяжелый путь

На следующее утро я был грубо разбужен.
От природы я не из тех, кто рано встает, за исключением тех случаев, когда того требует необходимость. Подъем на рассвете был чем-то таким, к чему я не испытывал ни склонности , ни какого-то воодушевления, и, не имея такой привычки, я вообразил, что меня вместе с остальными обитателями конюшенного двора разбудит звон колокольчика или крик петуха.
Чего я никак не ожидал, так это того, что мне на голову выльют ведро холодной воды.
Я закашлялся, хватая ртом воздух и, моргая, уставился в неулыбчивое лицо юного Дэнни Палмера. - Уже половина шестого, - сказал он. - Вставай.
Нет ничего страшнее ученика жокея, отстраненного от своих обычных обязанностей новичком. Вчера я вынес его молчаливую ярость; но, очевидно, меня было не так-то легко простить. Я должен был задаться вопросом о его привязанности к Екатерине Великой. Было ли это просто его привязанностью к лошади или чем-то более зловещим? И не было ли ему известно, что эта невзрачная кобылка выиграет в пятницу забег?
В этот час, когда я чувствовал себя несчастным из-за дурно проведенной ночи, когда я лежал, свернувшись калачиком на лошадиной попоне и тюках сена, и мучился от сквозняков из щелей под дверью, подобные соображения были выше моего понимания. Я мог думать только о том, как пережить следующие несколько часов работы, прежде чем наступит перерыв на обед.
Как бы то ни было, я, пошатываясь, вышел из сарая и присоединился к другим парням, чтобы приступить к утренней кормежке. Я начал с Грейфрайера, который приветствовал меня теплым носом и вопрошающим взглядом ярко блестевших глаз. Екатерина Великая была смелее и сунула нос в ведро еще до того, как я вылил содержимое в ее ясли. Следующим был Голиаф, и по стайке парней, собравшихся у дверей конюшни, я понял, что это будет непростой задачей.
Они ничего не сказали, но по их ухмылкам и понимающим взглядам я понял, что сейчас что-то произойдет.
Я осторожно отодвинул засов на двери стойла и распахнул ее. Голова жеребца рванулась в мою сторону, оскалив зубы. Я отскочил назад, и конь отступил в темноту конюшни. Это было встречено смехом зрителей.

читать дальше
-Он тебя поимеет, - сказал один из них. - Голиафу всегда нравится пускать первую кровь своему парню. Лучше всего, Генри, пойти туда и покончить с этим.
Я не собирался позволять жеребцу укусить меня. Но, в конце концов, мне все равно пришлось бы войти. Даже если бы я оставил ведро у двери, мне все равно пришлось бы зайти внутрь, чтобы пополнить запас сена. Пока я обдумывал, как лучше всего нам обоим выйти сухими из воды, мои глаза привыкли к тусклому освещению, и я смог разглядеть коня в задней части стойла. Он был начеку, готовый к следующей атаке. Были видны белки его глаз, а шея блестела от пота. В холодном утреннем воздухе от черной шкуры поднимался пар, а его дыхание вырывалось из ноздрей приметными струйками, делая его похожим на огнедышащего дракона.
Наблюдая за ним и слушая насмешки других парней, мне пришло в голову, насколько просты лошади по сравнению с их хозяевами-людьми. Любовь, голод, паника - побуждения, которые мы стремимся замаскировать предательством и обманом, - явно шаблонны. Мы сами виноваты в том, что не распознали знаки. Если они захотят убить из-за соперничества, самозащиты или страха, то они это сделают. Никто не пытается спрятаться за наемными сообщниками, которым щедро платят за то, чтобы они подсыпали наркотики в чью-то еду, и наблюдать, как человека лишают жизни. Оказавшись перед выбором между Майкрофтом и тысячью фунтов лошадиных мускулов, я знал, что предпочесть.
С учетом этого, ответ на нашу проблему был очевиден. К большому замешательству других парней, я оставил Голиафа и отправился на поиски мешка. Они озадаченно наблюдали, как я высыпаю в него корм из ведерка. Затем я снова открыл дверь конюшни.
Голиаф увидел меня, но не сделал попытки напасть. Он не сводил с меня глаз, пока я обходил конюшню, добирался до яслей и насыпал в них корма. Он проявил интерес и сделал несколько шагов вперед, обнюхивая мое подношение. Когда он обнаружил, что оно ему по вкусу, он начал есть с аппетитом, больше не обращая внимания на мое присутствие. Я насыпал в ясли сена и оставил его спокойно есть.
Парни качали головами и что-то бормотали между собой, когда я появился, и по выражению их лиц я понял, что заслужил невольное уважение. Лишенные утреннего развлечения, они вернулись к своим обязанностям. Следом за ними шел невысокий пожилой мужчина, который, как я заметил, слонялся по двору накануне. Постоянная ухмылка прочертила глубокие морщины на его загорелом лице вокруг глаз и рта, а мясистые скулы почти не скрывали впалых щек. Когда он улыбался, что делал довольно часто, становилось заметно, что у него отсутствуют передние зубы, как нижние, так и верхние, остались только клыки и один или два коренных с каждой стороны. Красный нос картошкой с лопнувшими венами не добавлял ему привлекательности, равно как и его внушительное брюшко. Самой характерной из всех его черт была хромота, придававшая ему покачивающуюся походку моряка.
-Это было впечатляюще, - заметил он.
Он стоял, прислонившись к двери конюшни, скрестив руки на груди и улыбаясь мне, пока я занимался утренней чисткой коня. Его слова и поза располагали к разговору, но в этот час, когда действие вчерашней дозы опия заканчивалось, я был не в настроении кому-либо угождать.
- Генри, не так ли? Ты новенький.
Этот вопрос заставил меня кивнуть в знак подтверждения его слов. В ответ он тихо рассмеялся.
- Другие парни делали ставки на то, сколько синяков поставит тебе Голиаф этим утром. И есть те, кто лишится своих денег. Ты не будешь пользоваться популярностью.
- Я к этому привык, - ответил я.
-В самом деле? - спросил он задумчиво. - Ты лучше ладишь с лошадьми, чем с людьми?
- Ну, скажем так, что я их понимаю.
- Не могу этого отрицать. Ты хорошо справился с Голиафом. Как ты узнал?
Я остановился и погладил рукой блестящую шерсть. Бок лошади дернулся, а копыто немного приподнялось над землей в знак некоторого неповиновения, но мы достигли взаимопонимания.
- Я могу распознать ужас, когда вижу его. Он боялся не меня. Вчера он сбросил меня, не задумываясь ни на секунду. Единственное, что изменилось с тех пор, - это то, что я держал в руке.
- Ведро.
Я кивнул.
- Я так понимаю, что его когда-то этим били? Я бы сказал, что по голове, потому что вижу небольшой шрам над его правым глазом.
- Это сделал первый парень, который о нем заботился. Он всегда был очень напорист, дерзок, был Голиафом. Всегда готов наброситься на свою еду. Этот первый парень совершенно не разбирался в лошадях. Как бы то ни было, однажды Голиаф переусердствовал и выбил ведро у него из рук. Парень взял это ведро и ударил им коня по голове. Тот чуть не лишился глаза, а он - призового жеребенка герцога. Когда Мильтон узнал об этом, он плетью погнал парня отсюда в Лоустофт.
- И теперь Голиаф боится ведер.
Старик хмыкнул.
- Другие парни обычно бросали его еду на пол и убегали. Нельзя так обращаться с лошадью.- Он долго смотрел на жеребчика, погруженный в свои мысли, прежде чем снова обратить свое внимание на меня. - Для конюха, Генри, ты говоришь очень складно.
- Я работал в конюшнях лорда Роузлинна до того, как приехал сюда. Ты перенимаешь лондонские манеры, если какое-то время живешь в столице.
- Не знаю, парень, - печально сказал старик. - Я всю свою жизнь был рядом с лошадьми, и мужчиной и мальчиком. - Словно внезапно пораженный своей оплошностью, он протянул руку. - Кстати, ребята зовут меня старым дядей Томом.
Я пожал ему руку.
- Генри Холмс, - ответил я. - Ваша фамилия, случайно, не Кобли?
Впервые его улыбка померкла.
- Откуда ты это знаешь?
Это был рискованный шаг, но он принес мне поразительное удовлетворение. Когда моя проблема была под контролем, даже в свои плохие дни я все равно был лучше, чем кто-либо из сотрудников Скотленд-Ярда. Я ежедневно снижал дозу и преодолевал последствия при помощи тяжелой работы, как физической, так и умственной.
Воодушевленный и ободренный, я продолжил.
- А как еще следует называть человека, которого ласково называют "Старый дядя Том"? Отсылка к песне "Уайдкомбская ярмарка". Среди тех, кто ехал на серой кобыле, были "Старый дядя Том Кобли и все остальные"*. И все же вы родом не из тех краев. Я бы сказал, из Йоркшира.
- Да, когда я был мальчишкой... Но как, черт возьми…
- Акцент стерся, но следы все еще есть.
Он был застигнут врасплох.
- С кем ты разговаривал?
- Ни с кем. Я многое замечаю, - дипломатично ответил я.
- Что еще ты заметил? - осторожно спросил он.
Я расчесывал хвост Голиафу и не отрывался от своей работы. Я позволил своим выводам проистекать естественным путем, наслаждаясь моментом, о котором еще неделю назад думал, что он уже никогда не наступит.
-Вы были довольно успешным жокеем, пока травма не положила конец вашей карьере. Вы начали пить, от вас ушла жена, и с тех пор пробавляетесь тем, что продаете свои сведения о скачках.
Его рот раскрывался все шире, пока я говорил, и его челюсть должна была совсем отпасть при моем следующем утверждении.
- А еще вы отчим Мильтона.
Он смотрел на меня, как на существо демонического происхождения. Я постарался развеять его опасения.
- Вы лишились зубов совершенно особым образом. Передняя их часть, верхняя и нижняя, я бы сказал, выбиты при падении с лошади. На нижней челюсти я вижу небольшой кусочек корня, который все еще на месте. Значит, он был сломан, а не удален или сгнил. Вы также потеряли свои задние коренные зубы. Ограничения по весу, налагаемые на жокеев, обязывают их есть мало или исторгать съеденную пищу. Кислоты, применяемые в течение длительного периода времени, неизменно приводят к гниению зубов. Вы бы не подвергли себя такому испытанию, если бы оно того не стоило. Отсюда и ваш прежний успех.
- Да, это правда, - изумился он.
- Травма очевидна по вашей хромоте. У вас одна нога длиннее другой, перелом, который не сросся должным образом. То, что это произошло уже давно, видно по рисунку износа на ваших ботинках и вашей походке. Вас беспокоят боли в бедрах и спине, когда вы пытаетесь компенсировать вашу травму.
Он оцепенело кивнул.
- Это случилось во время забега. Лошадь опрокинула нас через ограждения. Сломала нам ногу, как морковку, обе кости, вот и все. Они так никогда и не срослись должным образом.
- Что объясняет ваше пристрастие к выпивке, о котором свидетельствует ваш цвет лица и распределение массы тела.
Он похлопал себя по внушительному животу.
- У меня нет никаких проблем с выпивкой.
- Но они были у вашей жены. То, что она ушла от вас, было следствием вашего пьянства, которому вы предались из-за потери вашей профессии. Когда человек теряет то, что ему дорого, на смену ему приходят отчаяние и еще худшие опрометчивые поступки.
Он взглянул на меня.
- Ты говоришь так, парень, как будто тебе самому такое известно.
Учитывая события последних нескольких месяцев, именно так и было. И у меня не было никакого желания к этому возвращаться.
- Что касается остального, вы снабжаете местных зазывал информацией о лошадях в этой конюшне. Мистер Мильтон не из тех, кто станет терпеть подобное поведение без веской причины. То, что он не отправил вас паковать свои вещи, говорит о том, что он сочувствует вашему тяжелому положению. Он сам был жокеем. Очевидно, он пытался подражать вам. Разница в фамилиях говорит о том, что вы могли быть только его отчимом.
- Честное слово, - сказал он, - если бы я не слышал этого собственными ушами, я бы никогда в это не поверил. Ты умный человек, Генри, и не ошибаешься. С такой проницательностью из тебя получился бы поистине хороший тренер.
Я покачал головой.
- Я был благодарен мистеру Мильтону за эту работу.
- Ты надолго не задержишься?
- Пока я не найду что-нибудь получше.
Улыбка снова озарила его лицо.
- Нет ничего лучше, чем работать с лошадьми, парень. Вот увидишь. - Он понизил голос. - Надеюсь, ты не будешь упоминать о том, что мистер Мильтон приходится нам пасынком. Никто не должен этого знать. Я был бы признателен, если бы ты держал это при себе.
- Почему он не признает вас?
Старик пожал плечами.
- Наверное, стыдится нас. Ты был прав. Я был действительно хорошим жокеем. Потом я сломал ногу, и никто больше не хотел, чтобы мы катались на их лошадях. Я не буду лгать. Это ожесточило нас. Жена ушла и забрала мальчика с собой. Однако он вспомнил старину Тома, и когда я пришел сюда, он сказал, что я мог бы задержаться и дать некоторые сведения, которые, по его мнению, должны быть известны зазывалам.
- Понимаю. И что он хочет, чтобы они узнали о Голиафе?
- Голиаф - конь герцога. Его светлость считает, что он мог бы стать чемпионом.
Я просил его продолжать.
- У герцога есть идея сделать из него племенного жеребца. На его счету несколько легких скачек , и за этого коня можно было бы получить неплохую цену за покрытие кобыл.
- Он выигрывает скачки? У него хорошая скорость.
- Да, - согласился Том. - Но не выносливость. Сейчас ему четыре, и он выиграл всего несколько скачек, будучи побежден гораздо чаще, чем он занимал первое место… Он был бы неплохим конем, если бы его кастрировали. Видишь ли, он падок на дамочек. В любом случае, этого не произойдет. Нет никакого смысла его кастрировать.
- А как насчет Екатерины Великой?
Он прищурился.
- А что насчет нее?
- Она приличная лошадь? Я спрашиваю только потому, что она тоже моя подопечная.
- Вполне приличная лошадь для кошачьего корма, - усмехнулся Том. - Я бы не стал ставить даже на то, что имя Екатерины Великой начинается с буквы "Е".
Мы оба услышали топот сапог, направлявшихся в нашу сторону. Том покинул свое место и побрел прочь, однако недостаточно быстро, потому что вновь прибывший в одно мгновение оказался рядом с ним.
- Ты же не отрываешь моих парней от работы, старина? - спросил Мильтон.
- Просто знакомлюсь, мистер Мильтон, - сказал тот, прикасаясь к своему кепи.
- Что ж, отправляйся своей дорогой. И возьми с собой эту грязную трубку. Я не позволю курить у себя во дворе. - Отправив его идти своей дорогой, Мильтон перевел свое внимание на меня. –Иди сюда, Холмс.
Я повиновался без возражений. Мильтон пристально посмотрел на меня.
- Что это у тебя на лице? - спросил он.
Я провел рукой по своему небритому подбородку, гадая, что же он увидел такого, чего не увидел я. Прежде чем я успел ответить, он ударил меня по лицу. Я пошатнулся от удара и почувствовал, как у меня застучали зубы.
- Мой тумак, вот что, - прорычал он. - В следующий раз, когда я увижу тебя, Холмс, я хочу, чтобы ты был выбрит и выглядел респектабельно. И чтоб я больше никогда не видел, что ты выглядишь, как бродяга. В будущем я хочу видеть, чтоб ты был на ногах уже в пять часов, в моей конторе и с чистым подбородком. Ты понял?
Я кротко ответил, что это больше никогда не повторится.
-Хорошо, проследи, чтобы этого больше не произошло. – Он частично остыл. - Итак, сегодня утром ты поведешь Грейфрайара и Екатерину Великую на тренировку. Но не Голиафа. Поскольку завтра у него скачки, я попросил его жокея приехать, чтобы проехаться на нем. Позаботься о том, чтоб он был оседлан и готов к выезду. Вигор не любит, когда его заставляют ждать.
Он умчался прочь, выкрикивая приказы и заставляя конюхов разбегаться во все стороны. Билли Уильямс с опаской приблизился ко мне с седлом и уздечкой в руках. Он посмотрел на мою кровоточащую губу с выражением, которое было чем-то средним между усмешкой и сочувствием.
- Ты должен следить за тем, чтобы Мильтон не ударил наотмашь, - сказал он. - Он довольно быстр, когда находится в задиристом настроении.
- Придется это запомнить.
- Вигор тоже малость распускает руки, особенно когда немного выпьет. Постарайся его не разозлить.
- Жокей Голиафа?
- Жокей конюшни, - поправил меня Уильямс. - Он ездит на всех лошадях герцога. Думает, что однажды он станет чемпионом. - Он фыркнул. - Сидни Вигор - его называют " Хаммерсмитским чудом" из-за его "мастерства" как в седле, так и вне его, если ты понимаешь, о чем я. Неприятная работенка, если можно ее так назвать. И очень самоуверенный при этом. Говорит, что он происходит из русского дворянства.- Он издал смешок. – По-моему, самое восточное место, где он когда-либо бывал, - это Саутенд-он-Си.
Он повернулся, чтобы уйти.
- Почему Хаммерсмит? – крикнул я ему вслед.
Он пожал плечами.
- Он говорит, что родился именно там. Но потом он много чего говорит. Полагаю, это звучит лучше, чем бордель в лондонском Ист-Энде. Аристократ, конечно, так я ему и поверил!
Вскоре я понял, что скептицизм Уильямса был оправдан. Сидни Вигор с важным видом появился во дворе почти в девять часов после того, как другие лошади были выведены на прогулку. Не слишком впечатляющий экземпляр, худой, как токарный станок, и ростом чуть более пяти футов, он имел нездоровый вид человека, который слишком много времени проводит в сомнительной компании.
У меня также были сомнения в его способности выполнить поставленную перед ним задачу. Он выхватил у меня поводья лошади, от него пахло алкоголем, и после того, как я подсадил его, все, что он мог сделать, это удержаться в седле. К тому времени, когда он вернулся после скачки, цвет его лица приобрел зеленоватый оттенок, а глаза закатились. Он упал с взмокшей лошади и поспешил к ближайшей стене, где его вырвало. Я увидел, что Мильтон наблюдает за ним, уперев руки в бока и раздраженно поджав губы.
- Вы будете достаточно здоровы, чтобы завтра ехать верхом? - спросил он.
Вигор пьяно ухмыльнулся, вытирая рот.
- Я и сейчас достаточно здоров. Просто дайте мне поспать, и я приведу вашего ленивого жеребца к финишу прежде, чем вы успеете сказать "Победитель Дерби".
С этими словами он, пошатываясь, направился в помещение Мильтона, как я предположил, в поисках кровати. Он случайно заметил, что я смотрю на него, и его губы неприязненно скривились.
- На что ты смотришь?- закричал он на меня. - Не стой там, разинув рот, парень. Убери за мной. А когда закончишь, можешь почистить мои ботинки.
- С удовольствием, сэр, - сказал я сквозь стиснутые зубы.
- Чертовски верно. И это честь - вот что это такое, говорю тебе, честь! Тебе следовало бы умолять меня позволить тебе начисто вылизать мои ботинки. И все же ты смотришь на меня так, как будто я ничто. Я научу тебя, я научу тебя, каково это - быть никем!
С этими словами, не глядя, куда идет, он наткнулся на дверной косяк и ударился головой. Я наблюдал, как он некоторое время пытался найти дверь. Открыв ее, он ввалился внутрь.
- Как я уже сказал, он действительно чудо, - сказал Уильямс, внезапно снова оказавшись рядом со мной. - Для меня удивительно, как он держится прямо.
- Почему Мильтон его терпит?
- Потому что он привозит домой победителей. Не спрашивай меня, как он это делает, но он лучший жокей, который у нас есть. Похоже, ты ему не понравился, так что будь осторожен с ним, Генри. Теперь он превратит твою жизнь в сплошное мучение.


***

*"Widecombe Fair », также называемая« Том Пирс »(иногда пишется« Тэм Пирс »), является известной девонской народной песней о человеке по имени Том Пирс, чья лошадь умирает после того, как кто-то одолжил ее, чтобы отправиться на ярмарку в Уайдкомбе со своими друзьями. Ее припев заканчивается длинным списком людей, отправляющихся на ярмарку: «Билл Брюэр, Ян Стювер, Питер Герни, Питер Дэви, Дэн'л. Уиддон, Гарри Хоук, старый дядя Том Кобли и все остальные. "Некоторые исследования показывают, что имена изначально относились к реальным людям.

В качестве фамилии в длинном списке" Дядя Том Кобли и все остальные "стало использоваться как юмористический разговорный язык, означающий "все и каждый ".
Иллюстрация к этой песне

Глава 9

Троянский конь

Я вернулся домой после этого вечера, где было вино, женщины и Лестрейд, и обнаружил, что миссис Балстрод снова не сидела без дела. Меня ждала миска холодного овощного рагу. Пора было проверить мою гипотезу.
Я погрел его, попробовал и, обнаружив, что, не считая того, что оно немного солоновато, у рагу не было какого-то неприятного или острого привкуса, доел его до конца. Остаток ночи я провел, бодрствуя и размышляя – то есть в то время, когда меня не мучили ноющие дрожащие конечности, лихорадочно пылающий лоб и такая зевота, от которой можно вывихнуть челюсть.
Когда взошло солнце, у меня раскалывалась голова, текло из носа, и я видел, как из камина выбралась стайка гоблинов и начала танцевать на потолке. Но как бы они не старались, им не удалось помешать мне сделать несколько умозаключений.
У Лестрейда были серьезные неприятности. Понимал он это или нет, его информатор, Слепой Билли, был не так услужлив, как он утверждал, или был не таким альтруистом, чтобы рисковать жизнью и свободой за весьма скупую подачку. На ум пришла фраза о «морковке перед носом осла» , и хотя вмешательство инспектора могло принести добрые вести фермерам Эссекса, я был совершенно уверен, что, как и прежде, в то время, как полиция будет занята этим, произойдет другое, куда более серьезное преступление.
Потом эта лошадь по кличке «Екатерина Великая». Я никогда не верил в совпадения. То , что Лестрейду сообщили имя лошади, которой пророчили выигрыш в Альберт Стейкс в Эскоте и которая к тому же принадлежала семье невесты Майкрофта, до предела расширило границы вероятного. Или от полного изнеможения или от остаточного действия лауданума , я не мог ясно проследить какую-нибудь связь между двумя этими фактами. Она определенно существовала, но с какой целью?
Тем более что, было очевидно, что результаты забега могут быть подстроены. И на этом мне надо было сконцентрировать свое расследование. Майкрофт любил мне говорить, что детектив-консультант должен консультировать, но от меня явно требовалось нечто большее. Но проблема была в том, что я был далеко не в лучшей форме. Меня систематически опаивали, у меня было ослабленное состояние, и подобно матери Лестрейда, мне придется продолжать курс приема этого снадобья хотя бы для того, чтоб держать под контролем лихорадку и гоблинов. По крайней мере, с этим я мог разобраться незамедлительно.
В половине восьмого я оставил гоблинов предаваться своим забавам и понес свою пустую миску на кухню, где миссис Балстрод разогревала чайник, готовясь выпить свою обязательную чашку утреннего чая. Сердечная женщина с теплым северным акцентом, который наводил на мысль о ее йоркширском происхождении, она выказала приветливость, которая в такой ранний час была выше моего понимания.

- Доброе утро, мистер Холмс, - сказала она , увидев меня и улыбнувшись с неподдельной радостью. – Не часто вас здесь увидишь.
- Я плохо спал. Не имело смысла продолжать это занятие.
- Мне жаль это слышать, - посочувствовала она. – Но вам не стоило затруднять себя и приносить сюда тарелку. Я и сама бы это сделала, когда бы пришла прибираться в вашей комнате.
- Мне это не составило труда.
- Ну, раз уж сейчас вы здесь, не хотите ли выпить чашку хорошего чая? – Из чайника со свистом вырвалось облако пара, она сняла его с огня при помощи плотной прихватки и стала наполнять заварной чайник. – Ничто не может быть лучше чашки доброго чая, когда вы неважно себя чувствуете. Думаю, вы переутомились. Прошлым вечером вы, похоже, пришли уже после десяти.
- Думаю, что поужинал я довольно поздно. – Я сел за ее кухонный стол, и она поставила передо мной чашку из тонкого фарфора с тисненными на ней цветами. – Рагу не соответствовало вашим обычным стандартам, миссис Балстрод.
Она казалась немного обиженной, но продолжала наливать мне чай.
- Раньше вы никогда не жаловались, мистер Холмс.
- Я обнаружил, что в нем чего-то не хватает. Возможно, примеси опиума.
Она уронила чайник на стол и на нем зазвенела крышка.
- Не знаю, что вы имеете в виду, сэр.
- Да нет же, знаете, миссис Балстрод. Вы добавляете в мою еду лауданум каждые три или четыре дня. Вы выбираете для этого острые блюда, чтобы заглушить его привкус. На самом деле, я должен поздравить вас. Так меня обмануть могли всего несколько мужчин и еще меньшее число женщин. Это редкое достижение.
Я сделал глоток чая. На мой вкус он был слабоват, но освежил мое пересохшее горло.
- Ну, же, к чему такой напуганный вид, - продолжал я, ибо ее лицо стало смертельно бледным и можно было подумать, что она того гляди лишится чувств. – Поскольку мне и так все известно, можете сказать мне остальное. Таковы были инструкции моего брата, верно?
Она кивнула и упала на стул по другую сторону стола.
- Я в ужасе ждала дня, когда вы все обнаружите. И знала, что это произойдет, ведь вы умны так же, как ваш брат.
Но все же недостаточно, подумал я про себя.
- Да, сэр, я добавляла лауданум в вашу еду, - сказала она, теребя фартук, охваченная чувством вины и отчаяния. – Но я делала это из лучших побуждений.
- Я верю вам.
- Сэр, когда ваш брат снял для вас эту комнату, он сказал, что вы больны. Кроме того, сказал, что вы трудный пациент и не станете принимать лекарство. Сказал, что он не может просто стоять и смотреть, как вы страдаете, поэтому просил меня добавлять лауданум в вашу пищу в качестве болеутоляющего. Он велел так делать через каждые два дня, хотя мне это казалось неверным. Мой старик нуждался в нем каждый день с его болями в спине и, боже сохрани, если он не мог его получить в должное время. Но я подумала, что вашему брату виднее, поэтому делала то, что мне было сказано. И он платил мне дополнительно пять шиллингов в неделю за то, чтобы я заботилась о вас, так кто я такая, чтобы спорить?
И, в самом деле, кто, подумал я. Даже в лучшие времена Майкрофт был силой, с которой приходилось считаться. Я понял, что хозяйка испытывала к нему чувство, близкое к благоговению. Уверен, что если б я умер в ходе этого эксперимента, она аналогичным образом попыталась бы оправдать свое участие в этом деле.
- И, казалось, это помогло, - продолжала она, - но через некоторое время вам, похоже, снова стало хуже, поэтому я посоветовалась с вашим братом, и он велел мне увеличить дозу и продолжать ее увеличивать и впредь. А потом вы начали принимать его сами, и я подумала, что мне тогда уже не надо больше давать его вам. Но я нашла тот пустой пузырек, поняла, что вы прекратили его принимать и начала дать его вам снова.
Ее глаза наполнились слезами.
- О, мистер Холмс, вы очень сердитесь на меня, сэр? Я знаю, что с нашей стороны это было нехорошо, но мы с вашим братом не хотели причинить вам вреда, клянусь вам.
И, тем не менее, вред был причинен. Я был разгневан, но не на миссис Балстрод. Напротив, я был благодарен ей за то, что она подтвердила, что мои проблемы , возникшие в последнее время, были связаны с лауданумовой зависимостью, а не с размягчением мозгов. С первым еще можно как-то разобраться, со вторым – все сложнее.
- Теперь я припоминаю, - сказала она, всхлипывая и вытирая нос фартуком, – что возможно, у меня сохранилось одно из писем вашего брата. В тот момент мне казалось неправильным вмешиваться в лечение другого человека. Я подумала, что мне надо сохранить его, на всякий случай.
Со стороны Майкрофта было глупо излагать на бумаге нечто настолько обличающее. Это было понятно самому последнему лакею в министерстве. Однако, все зародившиеся у меня сомнения относительно его роли в моем отравлении рассеялись, когда миссис Балстрод вытащила с полки Библию в черном кожаном переплете, и пролистав ее, извлекла оттуда лист бумаги, вполне логично вложенный на странице «Книги Судей Израилевых», и вручила его мне.
Было достаточно одного поверхностного взгляда.
Это была рука моего брата. Это была подпись моего брата. Мне было хорошо знакомо и то и другое, чтобы понять, что письмо, которое я держал в руках , не было подделкой.
В нем в мельчайших подробностях излагались его требования касательно моего лечения, говорилось о том, как присланные им врачи подтвердили, что мое состояние ухудшается, и что это было более необходимо, чем когда-либо, чтобы миссис Балстрод продолжала добавлять в мою еду лауданум и постоянно увеличивать дозу. Он даже увеличил свою оплату до одной гинеи в неделю, чтобы возместить ее затраты и компенсировать неудобства.
Я оказался лицом к лицу с горькой истиной. Мой брат обрек меня на медленное мучительное угасание. Я спрашивал себя, что заставило его так поступить? В какой момент из обузы я превратился в помеху?
Исходя из того, что сказала миссис Балстрод, этот план Майкрофт выработал после событий в Постернской тюрьме. Эти комнаты он выбрал, действуя от моего имени, когда снизошел, подобно Юпитеру, чтобы забрать меня из моей Спиталфилдской лачуги, он позаботился об услугах миссис Балстрод, и это он солгал хозяйке, что я безнадежный инвалид.
Я не обладаю пылким воображением, но в эту минуту я мог бы поклясться, что в эту маленькую кухню, полную горячих испарений, прокрался мертвецкий холод и уязвил меня в самое больное место.
Я подумал, что понимаю, что двигало им. На протяжении моих последних расследований он различным образом пытался лишить меня средств к существованию, отдалить меня от источников расследований и совсем недавно пытался вовлечь меня в свой мир с предложением места в Уайт-холле. Если эти попытки казались противоречивыми, то у них все же была общая связующая нить. Все это были попытки меня контролировать. И к неудовольствию Майкрофта я твердо стоял на своем.
Что тогда ему оставалось, кроме, как вывести меня из строя посредством болезни? Когда он добился сочувствия окружавших его пэров своими заявлениями, что он сделал все, что мог для своего своенравного младшего брата, моя смерть была бы вполне логичной развязкой. Небольшая передозировка лауданума однажды ночью, и я уже больше не буду проблемой для него. Красота его плана состояла в том, что от него не требовалось много усилий.
Теперь я уже не сомневался, что таков был его план с самого начала. То, что он чувствовал себя достаточно защищенным, чтобы изложить на бумаге свои инструкции, говорило о том, что он не боялся разоблачения. Очевидно, он не учел чувства личной заинтересованности миссис Балстрод или откровения Лестрейда о его матери. В конце концов, он тоже был подвержен ошибкам. Его самоуверенность стала моим спасением.
Однако, был один инцидент, который я не мог объяснить. После приема по поводу помолвки Майкрофта у меня были те же симптомы, как после сдобренных лауданумом блюд миссис Балстрод. Мысленно я вернулся к горьковатому привкусу бренди, который мы пили с Мальпасом, нашей беседе на террасе и выражению лица Майкрофта, когда он увидел нас вместе.
Я мог построить несколько теорий в отношении событий того вечера. Либо он боялся Мальпаса, как я вначале подумал, или этот человек работал на него. Если Майкрофт боялся его, тогда он мог что-то сделать с нашими напитками, чтоб удалить меня из его общества и отправить Мальпаса домой, в постель. То, что не было сообщений о смерти этого человека, говорило о том, что он тоже злоупотреблял лауданумом.
Но с другой стороны, если Мальплас выполнял распоряжения Майкрофта, то тогда он солгал о том, что его бренди пригарчивает и сказал так только для того, чтобы заставить меня поверить, что ничего плохого не случилось.
В целом, я склонялся к тому, что Мальплас был одним из наемников моего брата. Я совсем не верил выдумке, что Майкрофт, пользуясь благосклонным вниманием премьер-министра и с амбициями и стремлением добиться руки дочери аристократа, нуждался в консультации так называемого «советника», как он назвал Мальпласа. Теперь я понимал, что в тот вечер тот исполнял роль одного из наемных убийц, налив мне в бренди лауданум с намерением избавить Майкрофта от его проблематичного брата раз и навсегда.
Если иметь это в виду, выражение лица Майкрофта, когда он увидел нас вместе, принимало еще более зловещий аспект. То, что я истолковал , как боязнь Мальпласа, можно было расшифровать , как страх от того, что я все еще на ногах и их план отравить меня потерпел фиаско. Или еще хуже – страх предательства, что вполне возможно, когда один человек вынужден довериться другому. И это объясняло чрезмерную заинтересованность Майкрофта содержанием нашей беседы. И если я был жив, то он вправе был ожидать шантажа.
Если он и был обеспокоен своей неудачей, то я не больно ему сочувствовал. Он пытался убить меня и потерпел фиаско. Но теперь было очевидно, что он вовсе не был предан, и что Мальплас недооценил усердия миссис Балстрод по части укрепления моей выносливости. И поскольку я знал, что Майкрофта не так легко обескуражить, то из этого следовало, что он предпримет еще одну попытку.
В первый раз за долгое время у меня было состояние, близкое к дурному предчувствию. Когда ты знаешь своего противника, то у тебя есть понимание его способностей и возможностей. Есть всего несколько людей, возбуждающих во мне ужас, но я знал, что в своем брате найду достойного противника. И не просто равного себе, а превосходящего.
Я знал, что до некоторой степени вызываю у Майкрофта возмущение, но думал, что это не больше, чем поведение ребенка, которого начинает вытеснять младший брат. Большую часть нашего детства мы провели вдали друг от друга, и его почти постоянное пребывание в школе означало, что я воспитывался практически, как единственный ребенок в семье. И только когда мы стали старше, когда умерли наши родители, он начал как-то вмешиваться в мою жизнь. Я в значительной степени отмахивался от этого как от доброжелательного вмешательства. Я пропускал мимо ушей его колкости о том, насколько легче была бы его жизнь, если б я родился девочкой. Теперь я понимал, как я ошибался.
В своем неведении, я не смог оценить глубину его ненависти. Он мной манипулировал , меня перехитрил и довел до края гибели.
Мне также было известно, что Майкрофт не делает дважды одну и ту же ошибку. Мне надо было уехать в такое место, где ему и в голову не придет искать меня, и как можно скорее.
- Я правильно поступила, сэр? – продолжала миссис Балстрод, испуганная моим долгим молчанием.
- Да. – Хотя она никогда этого не узнает, она спасла мою жизнь. – Однако, теперь, когда я уже в курсе дела, я бы предпочел начать собственное лечение. Мне потребуется лауданум.
Она не возражала. Извлекла из недр одного из своих переполненных сервантов стеклянный пузырек, до половины наполненный знакомой красной жидкостью и вручила его мне.
- А доза? – спросил я, открывая крышку и добавляя настойку себе в чай.
- Семьдесят капель.
У меня внезапно что-то сжалось внутри, что совсем не было связано с недостатком этого зелья. Семьдесят капель более чем вдвое превышали дозу, которую я прежде употреблял. Человек, организм которого не привык к этому наркотику, уже дважды был бы мертв. Становилась очевидной опасность моего положения.
- Семьдесят? – повторил я, не уверенный в том, что не ослышался.
Она кивнула.
–Я всегда давала вам еще пару дополнительных капель, когда приносила вам еду. Иначе вам от этого не было бы никакой пользы.
Я отсчитал в свою чашку на несколько капель меньше полной дозы, выпил и почувствовал, как улетучивается ночная летаргия. Вновь появилась испарина, демоны отступили в тень, и я почувствовал себя почти нормально, или это была, по меньшей мере, иллюзия нормального состояния.
Благодаря моему брату, мне придется принимать наркотик на продолжении нескольких последующих недель. Благодаря Лестрейду и накопленным медицинским познаниям читального зала Британского музея я знал, как отучить себя от этого. Я был обязан инспектору не только за это, но и за характер его дела, который предлагал мне средство спасения.
Миссис Балстрод, когда я сообщил ей, что меня не будет пару недель, понятное дело, забеспокоилась. Она хотела знать, что ей сказать моему брату, если он спросит о моем отсутствии. Я просто ответил, что все это было с целью дальнейшего улучшения моего здоровья. Похоже, такая идея ей понравилась. Если бы я сказал ей правду, то, что я намерен забрести в конюшню, она бы не так легко приняла мой ответ за чистую монету.
Я положил в саквояж несколько вещей и окунулся в утреннюю толкотню улиц. Несколько покупок были завершающими штрихами в приобретении всего того необходимого, что мне понадобится для предстоящей мне задачи, и затем я стал обдумывать, как буду заново знакомиться с седлом.
Прошло несколько лет с тех пор, как я ездил верхом. В сельской местности поездки верхом все еще самое обычное дело для тех, кто не может или не хочет приобрести экипаж. В городе такая возможность представляется редко, так мы уже привыкли к удобству наемного кэба. Кроме крайне состоятельных лондонцев, мало у кого в городе имеются конюшни. Для тех , кому они нужны, такую услугу легко могут предоставить. Таким образом, у меня не было проблем с тем, чтоб найти лошадь.
Владелец конюшни, малый с сомнительной репутацией, в коричневом клетчатом костюме, брюки которого были внизу покрыты пятнами от грязных брызг, окинул меня взглядом и буркнул что-то мальчишке-конюху, который привел спокойного на вид темно-гнедого коня с пылом старой ломовой лошади. Такое предложение я отверг и попросил чего-то более энергичного. Хозяин усмехнулся и велел парню привести «Вельзевула». Был выведен гнедой мерин, косящий на меня глазом и постоянно гарцующий. Если к этому еще добавить отвратительную привычку схватить зубами неприкрытые одеждой части тела, то я понимал, каким образом этот конь заслужил свою кличку.
Хозяин и конюх с усмешкой переглянулись, когда я взобрался в седло. Затем отпустив уздечку, мальчишка шлепнул коня по крупу, и мы помчались бешеным галопом, не разбирая дороги, ворвавшись в поток уличного движения. Лавируя между кэбами, едва избегая пешеходов, разбегавшихся в разные стороны маленьких детей и маленьких собак, мне понадобились все силы, чтобы натянуть поводья и заставить лошадь остановиться до того, как мы едва не столкнулись с тележкой пивовара. Слыша гневные слова возницы, несущиеся нам вслед, мы перешли на скорость, которая была чем-то средним между рысью и легким галопом, и в какой-то неловкой манере, вынудившей нас передвигаться скорее боком, нежели ехать вперед, наконец, оказались в Гайд-парке.
Рано утром королевский парк был заполнен экипажами представителей высшего света и молодыми людьми, пытавшимися произвести впечатление своими последними приобретенными лошадьми, гарцуя по песчаной дороге, известной, как «Роттен Роу».


Роттен Роу

Сердитые взгляды и недовольный ропот сопровождали нас, пока мы продолжали свое сражение, ничуть не щадя друг друга. Мы толкались, гарцевали, пятились и брыкались, продвигаясь к концу этой дороги, и к этому времени лошадь была вся в мыле, а у меня от напряжения болел каждый мускул.
Когда после десяти миновал еще один час, я с неохотой повернул коня туда, откуда мы приехали, и наша битва началась заново. Неподалеку от того места, где мы въехали в парк, я увидел знакомую фигуру в черном костюме для верховой езды, сидевшей в дамском седле на отважной кобыле мышастой масти.
- Леди Эстер, - окликнул я, заставляя своего коня идти рысью рядом с ее лошадью.
Она подняла голову, смутно встревоженная внезапным появлением возле себя почти неуправляемого коня. Под черной шляпкой и вуалью выбившиеся из прически пряди волос мягко обрамляли ее лицо. Это движение самым очаровательным образом придало румянец ее щекам, а глаза ярко заблестели. В отличие от моих неумелых действий она легко управлялась с лошадью. Руки в перчатках крепко и спокойно держали переплетенные поводья, и у ее лошади, хотя и слегка закусившей удила, не было никаких сомнений, кто тут главный.
- Доброе утро, мистер Холмс, - сказала она осторожно. – Это неожиданный сюрприз. Или же нет? Ваше появление здесь этим утром должно мне что-то сказать?
- Нет, с какой стати?
- С одной стороны, вы сказали мне, что нечасто ездите верхом – и ваша поза подтверждает это – а с другой стороны – я говорила вам, что каждый день в этот час катаюсь тут верхом. И я прихожу к заключению, что вы меня разыскивали.
Она мило улыбнулась, и я не мог отрицать сказанного ею.
- Вы проницательны, миледи. Дело в том, что мне нужно с вами поговорить.
Тут кто-то кашлянул и по другую сторону лошади я увидел полную женщину средних лет, разумно одетую в коричневую шляпу и одежду тускло-коричневого цвета, она ехала в легкой двуколке с сиденьями по бокам, которую вез крепкий черный пони.
- Позвольте представить вам горничную и компаньонку, миссис Сару Лукас, - сказала леди Эстер. – Лукас, это мистер Шерлок Холмс. Его брат женится на моей сестре.
Твердый взгляд синих глаз этой женщины пробуравил меня насквозь, и у меня сложилось впечатление, что она пыталась определить мой характер. Словно в ответ на мои мысли, она подняла кнут, который держала в руке, будто показывая, что если потребуется, она готова будет защитить честь своей подопечной.
- Мадам, я не причиню вреда, - сказал я. – Я просто хочу поговорить с леди Эстер.
Женщина ничего не сказала и продолжала пристально смотреть на меня.
- Могу ли я воспринимать это, как одобрение? – спросил я свою спутницу.
-Это самое лучшее, что вы можете получить, - сказала она. – Лукас не может говорить. Ее покойный муж был пьяным садистом, и однажды ночью он отрезал ей язык за то, что она осмелилась спросить, где он был. Моя мать взяла ее в горничные, и теперь она служит мне.
- А ее муж?
Лукас с бесстрастным видом провела пальцем по горлу.
- Он умер при таинственных обстоятельствах, - сказала леди Эстер. Она ждала, что я что-нибудь скажу, и пока я медлил, продолжала. – Полиция так и не смогла установить личность убийцы. К сожалению.
Ее лукавая улыбка позволила мне сделать собственные выводы.
- Лукас – свирепая защитница, - сказала она. – Если вам есть что сказать, я выслушаю вас. Однако, следите за своими манерами, мистер Холмс. Лукас наблюдает за вами.
Словно в подтверждение слов своей хозяйки, Лукас перехватила мой взгляд и снова провела пальцем по горлу.
- Уверяю вас, мои намерения честны, - поспешно сказал я. – Собственно говоря, мне нужна ваша помощь.
Она удивленно приподняла бровь, как если бы не могла представить обстоятельства, при которых это могло быть необходимо.
- Моя помощь? Звучит захватывающе.
- У меня есть опасения, - начал я, - о безопасности вашей скаковой лошади.
- О Кэти? – недоверчиво произнесла она. – Что могло навести вас на такую мысль?
- У меня есть все основания считать, что кто-то хочет причинить ей вред. С вашего разрешения, мне бы хотелось предложить свои услуги по ее защите.
Леди Эстер покачала головой.
- Я не понимаю. Зачем кому-то причинять вред Кэти?
- Возможно, для того, чтоб не дать ей выиграть в Альберт Стэйкс.
Она засмеялась.
- Она не выиграет. Все это глупая фантазия моего отца. Ее лучшим результатом было, когда она пришла четвертой в забеге для четырех лошадей.
- И, тем не менее, у меня есть основания считать, что ее шансы на победу возросли.
- Ведь вы же это не серьезно, да? – Она внимательно изучала мое лицо, и выражение ее собственного лица постепенно омрачилось. – Да, вижу, что серьезно, мистер Холмс. Но простите меня за этот вопрос, с какой стати вам, человеку, который целыми днями сидит за своим столом в Уайт-холле, заботиться о моей лошади?
Довериться ей было не самым лучшим выбором. Я был знаком с ней всего один вечер, хотя этого было достаточно, чтобы она произвела на меня впечатление силой своего духа и смелостью. Со временем я бы нашел другой путь в скаковые конюшни, но против меня были обстоятельства и мой брат. И она вполне справедливо задала мне этот вопрос. Я решил, что должен довериться правде, и на то были веские причины. Одна из моих утренних покупок позволила мне еще больше понять характер этой леди, и я обнаружил нечто такое, что вселяло в меня надежду поверить в то, что она примет план, который я собирался изложить ей.
- Боюсь, я был не совсем честен с вами, леди Эстер, - признался я.- Я не только не работаю вместе со своим братом, но и вообще не служу ни в одном из правительственных департаментов. Фактически, у меня вообще нет никаких связей с Уайт-холлом, за исключением тех случаев, когда они нуждались в моих услугах.
- Тогда чем же вы занимаетесь?
- Ваш отец этого бы не одобрил.
- Нет, а вот я могла бы. Вы интригуете меня, мистер Холмс.
Я сделал глубокий вдох, и конь воспользовался этой возможностью, чтоб рвануть поводья, едва не оторвав мне руки. Вернув свое превосходство, я сделал еще одну попытку.
- Я – детектив-консультант.
Прошло немало времени с тех пор, как я мог уверенно произнести эту фразу. Теперь я знал причину своих проблем, путаница у меня в голове несколько улеглась, и этот мир вновь понемногу становился понятным.
Она удивленно смотрела на меня, и ее взгляд выражал нечто среднее между изумлением и недоверием.
- Какой же вы странный малый. Теперь я понимаю, почему Джордж называет вас «Дотти» (Тронутым). Вы правы, мой отец это бы не одобрил. Теперь я понимаю, почему это держали от него в секрете. – Она захихикала. – Так скажите мне, что же делает «детектив-консультант»? Вы следите за людьми?
- Иногда.
- Вы прокрадываетесь и заглядываете в окна частных домов?
- Если того требует дело.
- Тогда вы такой же, как эти частные детективы, о которых пишут в газетах.
- Нет. Леди Эстер, я не имею дело с этими мелкими обманами супружеских пар или случаями супружеской неверности. У меня имеются особые способности к наблюдательности и построению на ее основе логических выводов. Например, так я могу сказать, что вы очень подавлены из-за замужества вашей сестры.
Она тихонько фыркнула.
- Вы узнали об этом в прошлый вечер.
- А если я скажу, что все это утро вы с сестрой утешали друг друга, я буду далек от истины?
- Нет, мистер Холмс. Но как…?
- У вас на плече остались следы слез, миледи, а длинные темные волосы, которые я вижу там, могут принадлежать только вашей сестре.
Она отвернулась, и по тому, как она стиснула зубы, я мог сказать, что задел ее за живое. Наконец, она посмотрела в мою сторону и ее глаза подернулись влагой.
- Она несчастна, и я тоже. По правде говоря, мистер Холмс, я совсем не хочу, чтобы моя сестра выходила замуж за вашего брата. Осмелюсь заметить, что он хороший человек, но холодный и сдержанный. Моей сестре нужно тепло. Она не будет счастлива в этом браке.
Учитывая недавние события, я не мог с ней не согласиться.
- Однако, вы показали мне, как освободить ее от этой партии. Я скажу своему отцу о вашей «профессии», все как есть.
- Так бы поступила «Леди Агата из Харпингтон-холла»?
Я вытащил из кармана небольшую книжку, приобретенную мной в то утро. Название гласило «Леди Агата из Харпингтон-холла». Леди Эстер бросила на нее пренебрежительный взгляд.
- Вы ее прочитали?
- Она многое объясняет.
Она нахмурилась.
- Не насмехайтесь надо мной, мистер Холмс. Это глупые рассказы для детей.
- Совсем напротив, мне там открылись надежды ее автора и мечты о жизни, полной приключений.
Она отвернулась.
- Я не леди Агата. Она свободна делать все, что пожелает.
- Из этого следует, миледи, что вы желали бы иметь возможность сделать то же самое.
- При моей жизни мне никогда не узнать такой свободы. Этот мир принадлежит мужчинам, таким, как мой отец и ваш брат. Я могу лишь надеяться, что так будет не всегда.
Минуту мы ехали молча, пока к ней не вернулось самообладание.
- В ответ на ваш вопрос, мистер Холмс, скажу, что леди Агата, вне всякого сомнения, помогла бы вам, и у истории был бы счастливый конец. Таков закон жанра. Исходя из моего опыта, «счастливые концы» бывают только в сказках. Мне было бы жаль разоблачать вас, так как вы проявили ко мне только уважение, но я должна сделать то, что могу, чтоб оберечь счастье моей сестры.
- Тогда позвольте мне предложить альтернативу, которая менее обременит вашу совесть. – По выражению ее лица я заметил, что ее это заинтересовало. – Я возьмусь разыскать мистера Алана Каммингса из Пеннсильвании. Как вы поступите с этой информацией, решать вам. Я бы только хотел, чтобы ваша сторона сделки не зависела от его благоприятного ответа.
В первый раз за это утро было очевидно ее воодушевление.
- Это подойдет. Я верю, что это была «работа» моего отца. Если это так, то у нас еще есть время исправить эту ошибку. Однако, если он расторг их помолвку по собственному желанию, то моя сестра этим удовлетворится. – Когда наши взгляды встретились, ее глаза сияли от чего-то , похожего на радостное возбуждение. – Что вы хотите, чтоб я сделала?
- Мне нужно рекомендательное письмо, чтоб поступить на работу в конюшни вашего отца.
- Эти конюшни не принадлежат моему отцу, - сказала она, сдерживая смех. – Тренер, мистер Гарольд Мильтон, служит у герцога Хэмптона. Он тренирует Кэти и нескольких лошадей других владельцев за установленную плату. – Она немного подумала, задумчиво наклонив голову. – Возможно, он уступит просьбе взять на работу человека, которого мы выбрали для ухода за Кэти. Однако, эта просьба имела бы больший вес, если бы исходила от моего отца. Наш тренер не слишком прислушивается к мнению женщин.
- Я бы предпочел, чтобы лорд Роузлинн ничего об этом не знал.
- А разве я говорила, что что-то ему скажу? Я напишу письмо. Мне и прежде приходилось подделывать подпись моего отца.
Я сознавал, что на протяжении всего разговора компаньонка не отрывала от нас взгляда.
- О, я полностью доверяю Лукас, - сказала леди Эстер, когда я поделился с ней своими опасениями. – Она была предана моей матери и не испытывает любви к моему отцу или к какому-то другому мужчине. Она нас не предаст.
Словно отвечая на ее слова, Лукас кивнула. Что ж, буду надеяться, что леди Эстер была права.
- Утром вас будет ждать письмо о встрече с мистером Мильтоном, - решительно сказала она. – Как мне назвать вас? «Холмс» - это обычная фамилия, но имя «Шерлок», возможно, слишком самобытное, принимая во внимание связи между нашими семьями.
На ум совершенно естественно пришло одно имя, принеся с собой все старые ассоциации с делом, которое обернулось не в мою пользу. Я думал, что оставил Генри Холмса в Постернской тюрьме; но судьба решила дать ему еще один шанс.
Я подумал, что наше дело подходит к концу, но у леди Эстер были другие планы.
- Мистер Холмс, вы позволите мне поделиться с вами одним наблюдением? – спросила она.
- Конечно.
- Мистер Мильтон - требовательный человек. На него не произведет впечатления ваше искусство верховой езды, если судить по тому, что я видела до сих пор. В ваше «девчачье образование» не входило обучение верховой езде?
- Ни в коей мере.
- Ну, а в моем «девчачьем образовании» оно считалось весьма необходимым, - сказала она. – Выше голову, пятки вниз, это то, что нужно помнить. И опустите же руки, мистер Холмс. Если вы предоставите коню такую свободу, он ей воспользуется. У нас осталось немного времени перед тем, как я должна возвращаться домой. Покатаетесь со мной? Я еще смогу научить вас управлять чистокровной лошадью!

Все главы - включая и эту - находятся здесь morsten.diary.ru/?tag=6311375&n=t



Тут немного сомнительное название главы. По свойски я бы написала "обращение за подмогой", хотя эта самая подмога тут весьма относительна. Но смысл примерно такой.

Глава 7

Зов о помощи

Около минуты у меня ушло на то, чтоб отметить, что Лестрейд это не какое-то горячечное видение, а существо из плоти и крови. Боюсь, что мое облегчение при этом было очевидно, ибо я заметил неуловимую перемену в выражении его лица, от неуверенности до беспокойства.
- Это сюрприз, инспектор, - сказал я, взяв себя в руки.
- Меня впустила ваша хозяйка, - произнес он. – Надеюсь, вы не против.
- Конечно, нет. Хотите бренди?
Как я и надеялся, он ответил согласием. Я нуждался в этом более, чем он, но никому не нравится, когда его видят пьющим в одиночестве. Я нашел два бокала, вытащил бутылку, а потом расплескал ее содержимое по поверхности стола.
- Ох, дайте лучше я, - сказал Лестрейд, поспешно забирая бутылку из моих дрожащих рук.
Я взял предложенный им бокал, и выпил содержимое, все время чувствуя на себе пристальный взгляд своего компаньона. Я смаковал вкус бренди, более сладкий, чем та пригарчивающая бурда, которой меня угощали за день до этого, и почувствовал, что ко мне мало-помалу возвращается душевное равновесие. Учитывая то, что мое неблагоразумие приняло еще более публичный характер, не надо было обладать мощным интеллектом, чтоб предугадать следующий вопрос инспектора.
- Вы не здоровы, да?
- Так сейчас говорят мне практически все. Что вы здесь делаете, Лестрейд?
читать дальше
Он взял свой бокал и вернулся к своему креслу. Удобно устроившись, инспектор не спеша выпил бренди, после чего смерил меня строгим взглядом. Какова бы ни была цель его визита, сочувствие в нее никоим образом не входило.
- Сказать по правде, мистер Холмс, я беспокоился о вас после нашей встрече на днях. Ну, вы, конечно, можете сказать, что это не мое дело…
- Верно, инспектор. Это не ваше дело.
Он кивнул.
- Так и есть. И, тем не менее, я выскажусь. Не стану отрицать, что мы люди разные, но в прошлом вы помогли мне и вы не тот человек, чтоб с легкостью игнорировать совет, сделанный из благих побуждений.
Я знал, что он был в курсе моего состояния. Дрожь стала уже почти управляемой, хотя стук сердца все еще отдавался у меня в ушах и я чувствовал легкое головокружение. Сохранять самообладание с каждой минутой становилось все трудней.
- Почему бы вам не сесть, пока вы не упали? – предложил он.
- Это ваш совет?
- Нет, это рекомендация. Господи, мистер Холмс, моя жена только что родила двойню, и она выглядит и вполовину не так плохо, как вы.
- Как ваша семья? – спросил я, садясь напротив него.
- Очень хорошо, - сказал он, и его лицо немного просветлело. – Девочки растут и полночи не дают жене спать. К тому же сейчас у нас полон дом народу.
- У вас остановилась ваша теща.
Он бросил на меня взгляд.
- Вообще-то, да, но как вы…
- Что может быть естественнее, что в такой момент мать пожелала увидеть свою дочь и новорожденных внучек? В дополнение к тому факту, что вы здесь занимаетесь пустяками, в то время как предпочли бы быть дома, это говорит мне о том, что вас оттуда выдворили.
- В том, что вы сказали, есть доля правды, - признал он, допивая бренди. – За исключением того, что меня не «выдворяли». Я оставил их там по собственной воле. Женщинам нужно время поболтать, когда им не мешают мужчины. Вот женитесь, узнаете. То есть, если до этого дойдет, - на всякий случай добавил Лестрейд. – И это вовсе не пустяк.
Он бросил мне что-то через всю комнату. Я поймал этот предмет и обнаружил, что держу в руках стеклянный пузырек, который оставил на камине. Остатки рубиново-красной жидкости на его дне выдавали в содержимом лауданум.
- Вы глупец! – прошипел он.
- Он пуст.
- Это многое объясняет.
- Это ничего не объясняет. Вы обыскали мои вещи и , обнаружив то, что сочли существенной уликой, пришли к ошибочному заключению.
- Вы отрицаете, что принимали его?
- Нет. Мне его прописали. У меня были… проблемы.
- Что ж, они определенно у вас есть и сейчас.
- Уже другие.
- Правда?
Лестрейд рывком поднялся с кресла и встал перед камином, держа руки за спиной. Мне это напомнило отца, принимавшего такую же позу, когда он чувствовал, что должен прочесть лекцию о том, как я разочаровал его. Это не слишком способствовало моему благостному расположению духа.
- На днях я понял, что тут что-то не так. Шерлок Холмс, которого я знал, никогда бы не принял шарманщика за кэбмена. Вы сбежали из того паба, как побитый щенок. Мне подумалось, что все это было очень странно. И потом, вот сейчас, когда вы только увидели меня, я заметил выражение вашего лица. Вы не знали, насколько я на самом деле реален, ведь так?
Я ничего не сказал, так как он уже все решил. И я не мог отрицать того, чему он сам был свидетелем.
- Мою матушку, - начал он, откашлявшись на манер какого-нибудь лектора, - слегка прихватывал ревматизм. Местный знахарь говорил, что от боли ей надо принимать лауданум. Он прописал принимать по шесть капель три раза в день, этого было бы вполне достаточно, чтобы ослабить боли, когда они начинали ее мучить. Дело в том, что, похоже, она принимала его всегда, а когда не принимала, то придумывала причины, чтобы принять. Так что, когда дул северный ветер, она пила свое «лекарство». Когда должен был пойти дождь, она уже отсчитывала капли. То и дело, когда у нее болела голова и боль была особенно сильной, она добавляла к своей обычной дозе еще пару капель, просто, чтоб облегчить боль. К тому времени, когда отец почуял, куда ветер дует, она принимала каждый день по две ложки этого снадобья. Когда он увидел, как она большими глотками пьет это зелье прямо из пузырька, то проявил твердость и отобрал его.
- Лестрейд, - устало начал я.
- Дайте мне закончить, мистер Холмс. Как я сказал, он его отобрал. Она стенала и плакала, но он был тверд. Ужасно было смотреть на все это. Я тогда был еще мальчишкой, но помню все, как будто это было вчера. Без своего «лекарства» мать была взмокшей, точно ломовая лошадь, и хлюпала носом, будто у нее был насморк. Не получая свою дозу первые полдня, она корчилась от боли в животе и она пыталась извергнуть его содержимое, хотя ничего не ела, так что это ничего не дало. Когда у нее начались галлюцинации, и она сказала отцу, что во дворе видела демонов, он запер ее в спальне.
Он бросил на меня пронизывающий взгляд.
- Она выпала из окна верхнего этажа, пытаясь выбраться из комнаты и раздобыть хоть немного своего проклятого снадобья. Сломала руку и ключицу. Одному Богу известно, каким образом она не сломала шею. Думаю , что помогло падение в тележку ночного сторожа, понимаете, почва способствовала мягкому приземлению.
Он сделал паузу, как будто ждал, что я что-то скажу. Я знал, к чему он клонит, но он был настолько не прав, что смысл сказанного был весьма оскорбителен.
- Есть ли какой-то смысл в этой истории? – спросил я.
- Смысл, мистер Холмс, заключается в том, что лауданум принадлежит к тем вещам, которые я ни при каких обстоятельствах не позволил бы держать в своем доме. Доктор хотел дать его жене на следующий день после родов. Я отказался. Возможно, он назвал меня жестокосердным, но я видел, к чему это может привести. И не желаю менять одну проблему на другую. Я видел, что он сотворил с моей матерью. – Он вновь посмотрел на меня своими блестящими глазами. – Теперь я вижу все это снова.
Я встал и вновь наполнил свой бокал. Дрожь прекратилась и рука, которой я наливал бренди, была твердой. Я знал, что Лестрейд наблюдает за мной и, судя по выражению его лица, эта демонстрация самообладания не сильно его впечатлила.
- Когда у вас закончился лауданум? – строго спросил он.
- Он не закончился. Я его вылил. Больше месяца назад.
Он нахмурился.
- И у вас все еще сохраняется этот мандраж? Я, конечно, не врач, мистер Холмс…
- Нет, это уж точно.
- Но мне это кажется странным. Либо вы лжете о том, что не принимаете этот препарат, либо… - На этом он сделал паузу. – Либо он нанес вам непоправимый вред. Мозг – чудная штука, мистер Холмс, его легко повредить. Какую дозу вы принимали?
Это был дерзкий вопрос, и я не склонен был на него отвечать. Однако, Лестрейд задел меня за живое и сказанное им совпадало с тем, что уже приходило мне в голову.
- Тридцать пять капель.
- А сколько вам изначально прописали?
- Двадцать.
Лестрейд мрачно хмыкнул.
- Совсем, как матушка. Она так пристрастилась к нему, что, чтоб заставить ее отказаться от лауданума полностью, отцу пришлось для начала с каждым днем уменьшать ее дозу. Доктор сказал, что если б он сразу полностью лишил ее лауданума, она могла бы умереть от шока.
- Ну, я не ваша мать, и, несмотря на ученое мнение профессионала, я не умер, перестав принимать его.
- Возможно, мистер Холмс, но ведь и нельзя сказать, что вы вышли из этого совершенно невредимым, ведь так? Что также крайне досадно. У вас был потенциал. И мне жаль констатировать, что дома для умалишенных в этой стране управляются довольно скверно. Мой дед рассказывал мне о том, как однажды, еще будучи ребенком, он посещал Бедлам. Я никогда не забуду этот его напуганный взгляд, когда он рассказывал о том, как больные оставались раздетыми и голодали, прикованные цепями к стенам, с одной только соломой и одним одеялом на всех, чтобы не замерзнуть. По его словам, это было похоже на псарню.
Я резко опустил на стол свой пустой бокал, который издал при этом достаточно громкий звук, чтоб прервать его монолог. Я знал о своем изъяне. Мне также было известно, что все было скверно и мое состояние быстро ухудшалось. То, что осталось от моей способности рассуждать, говорило мне, что вполне логичное дальнейшее ослабление моего рассудка будет проявляться все сильнее, пока его нельзя будет скрыть. И в тот момент, когда я стану причиной публичного позора для своего брата, мне придется удалиться от общества. Я надеялся только, что Майкрофт проявит достаточно милосердия и выберет для меня лечебницу с более бережным отношением к пациентам, нежели соломенная постель и цепи.
Однако, чего я совсем не хотел слышать, так это любительское суждение о своем стоянии, основанное на случайном наблюдении. И тем единственным, что было у меня общего матерью Лестрейда, был сам Лестрейд. Все прочее было случайным.
-Это все, инспектор? – спросил я. – Потому что, если вы пришли сюда позлорадствовать…
Он возмущенно крякнул.
- Я пришел потому, что беспокоюсь.
- Тогда, полагаю, вы удовлетворены тем, что увидели. Хорошего вечера, Лестрейд. Думаю, вы сами сможете найти дорогу к выходу.
Моя домохозяйка, миссис Балстрод, с безупречной точностью выбрала этот момент, чтобы постучать в мою дверь и войти с миской горячего супа, над которой поднимался пар. Будучи словоохотливой, добродушной женщиной, она вела себя как хлопотливая наседка и придерживалась линии поведения, не доставлявшей особых хлопот ее жильцам. Ее муж, - память о котором она нежно хранила вместе с кольцом, которое она, несмотря на его сжатый размер, продолжала носить на своих пухлых пальцах,- умер много лет назад, и траурный медальон, который она носила на шее, который , открывшись как-то раз, продемонстрировал хранившийся в нем светлый локон, говорил о потере ребенка в весьма юном возрасте. Создавшуюся в ее жизни пустоту отчасти заполняли те, кто снимал ее простые, но удобные меблированные комнаты. И эти неприкаянные души, искавшие убежища в этом тихом конце Монтегю-стрит, не слишком жаловались, если уединение их одиноких вечеров нарушалось появлением с самыми благими намерениями миссис Балстрод с чашками чая или с тарелками, полными еды.
- О, вы еще здесь, инспектор? – сказала она, ставя поднос на стол. – Вы останетесь на ужин?
- Он уже уходит, - сказал я, прежде, чем он успел ответить.
- Что ж, хорошо, что у вас был гость, мистер Холмс, - продолжала она, с улыбкой перенося свое внимание на Лестрейда. – Он был нездоров, сэр. Едва ли выходил за порог на протяжении нескольких недель. Приходили доктора, но ни один из них не смог даже понять, что с ним. Однако, теперь он пошел на поправку, и все это к лучшему. И теперь ему надо поправляться.
- Да, благодарю вас, миссис Балстрод, - сказал я ,провожая ее обратно к двери. Лестрейд проявил слишком большой интерес к тому, что она сказала, и у меня не было желания, чтоб кто-то из них здесь задерживался.
- Просто следите, чтоб у вас было что поесть, мистер Холмс, - настаивала она. – Я только что закончила готовить ужин мистеру Лестеру и у меня кое-что осталось от него, и я знала, что вы, как обычно, не поели, поэтому позволила себе принести сюда немного чечевичного супа с карри. У меня осталось еще немного внизу, если вы захотите. Просто дайте мне знать.
Я заверил ее, что так и сделаю, наконец, закрывая дверь. Повернувшись, я обнаружил, что Лестрейд с аппетитом принюхивается и тыкает пальцем в ломоть хлеба.
- Она – неплохая кухарка, - сказал он. – Она сказала, это чечевица с карри? Какой странный рецепт.
- Мистер Лестер – вегетарианец. Миссис Балстрод готовит для него отдельно. Когда она сделает для него слишком большую порцию – что случается постоянно – она часто приносит оставшееся мне.
- Так он один из этих чудаков. Не могу сказать, что не одобряю подобного поведения. Вы не ошибетесь, отведав горячей похлебки из бычьих хвостов. Не забудьте, был длинный день, и я сомневаюсь, что мне много, чего предложат, когда я приду домой…
Он выжидающе смотрел на меня. Я понял, что так легко мне от него не избавиться. И это не помогло бы моему расследованию, каковы бы ни были мои собственные чувства по поводу его дерзости. Его визит будет в должное время замечен тем человеком, которого приставил к нему Мэттьюс, и, если судить по прошлому опыту , новости скоро будут известны в Уайт-холле,. У Майкрофта будет припадок, когда он узнает, что я принимал у себя этого человека, в доме, за который он платил ренту, как он любил это напоминать мне, и я представил, какую он мне задаст взбучку, независимо от продолжительности визита Лестрейда. И покуда он был в моем распоряжении и был весьма разговорчив, было бы глупо не воспользоваться предоставившейся мне возможностью.
- Да, угощайтесь, - смягчился я.
Он охотно воспользовался моим предложением и начал разламывать хлеб.
- Не плохо, - сказал он, макая его в красновато-коричневый суп. – На мой взгляд, он слишком пряный, но, должен сказать, у него приятный вкус. Но это не та еда, которую моя теща рекомендовала бы выздоравливающему.
- Я ем то, что дают, - сказал я, переключая внимание на свою корреспонденцию. Там было слишком много счетов и слишком мало чего-то такого, что можно было считать развлечением. – Еда стоит денег, а я с трудом могу позволить себе такие расходы.
- У вас же были деньги на докторов.
- Нет. Их прислал мой брат. Он тоже беспокоился.
- А что с вами было?
Я понятия не имел, что должен был сделать, чтобы дать понять инспектору, что его интерес к моему здоровью был неоправданным вторжением в мою частную жизнь. Исчерпав все прочие варианты, я быстро приближался к моменту, когда должен буду схватить его за шиворот и выставить за дверь. Но так как это не принесло бы пользы ни одному из нас, мне пришлось прикусить язык. Как всегда, Лестрейд неверно истолковал выражение моего лица и опередил меня.
- Нет, можете ничего не говорить, я могу догадаться сам, - сказал он, откладывая ложку и откидываясь на спинку стула. – Все это из-за того дела в тюрьме, верно?
- Если вы так считаете, инспектор.
- О, я это знаю, мистер Холмс. Человека не каждый день вешают и вынимают из петли, чтоб это никак не отразилось на нем.
Я почувствовал, как где-то внутри меня пробежал непрошенный холодок.
- Мне уже приходилось глядеть в глаза смерти.
- Да, но это совсем не то, как вы едва не утонули или чуть не погибли в сражении на шпагах. Я говорю о том, каково это стоять там и ждать, когда это случится. Не представляю, каково это. Думать, что вам дали отсрочку в приведении приговора, только для того, чтоб под вами провалился пол и …
- Довольно!
Я не мог сдержаться. Это был непростительный промах, сказавший Лестрейду больше, чем ему надо было знать. Он долго не отрывал от меня взгляда и медленно понимающе кивнул.
- Я думал, что это было что-то в этом роде. Я думаю, что вас подсадили на лауданум, чтоб он помог вам уснуть. Я не могу винить вас. Такой ужасный опыт принес бы мне несколько бессонных ночей.
- Их было гораздо больше.
Он кивнул.
- Я виню в этом себя. Я хотел зайти и узнать, как у вас дела. Но был очень занят.
- Я слышал. У вас все шло отлично.
- Мне повезло. У меня был ряд успешных дел.
Я заглушил в себе желание сказать ему, что нужно нечто большее, чем просто удача, чтоб достичь результатов, вызвавших беспокойство у Скотланд Ярда.
- Как бы там ни было, - продолжал он, - что сделано, то сделано. Все могло быть хуже.
- Не намного.
- Немногим удалось бы так хорошо со всем справиться.
Судя по тому, как изменился его тон, я почувствовал, что он вот-вот начнет читать лекцию, почерпнутую из анналов его богатейшего опыта. И я не ошибся.
- Знаете, мистер Холмс, нечто подобное случилось однажды и со мной. Это произошло, когда я впервые был ранен при исполнении своих обязанностей. Тогда я был еще констеблем, носящем униформу, и вел себя весьма самоуверенно. Я пытался арестовать старого пьяницу, когда он ударил меня ножом, вот сюда, в живот. Рана была не слишком тяжелой, лезвие лишь слегка задело меня, но меня это потрясло. И я был готов бросить все это и попробовать заняться чем-то другим. Знаете, что заставило меня передумать?
Мне пришли в голову несколько ответов на его вопрос, но так как он был склонен продолжать, я не стал его прерывать.
- Мой сын, - сказал он. – Который теперь мой старший сын. Я не хотел, чтобы он вырос, думая, что его отец был трусом. – Его взгляд немного смягчился. – Думаю, вот почему я все еще занимаюсь всем этим. Когда холодно, и негодяи осыпают меня ругательствами, а камеры полны вопящими во весь голос пьянчугами, я думаю о своей семье, и это поддерживает меня.
Если у меня когда-либо были сомнения в честности Лестрейда, то в эту минуту они исчезли. Я подумал о нависшем над ним обвинении. Если кто-то оценивал сложившуюся ситуацию верно, то это был Мэттьюс с его убежденностью, что Лестрейд оказался в опасном положении (забрел в глубокие воды букв.) непредумышленно. А вот сможет ли он выбраться на берег – это уже другой вопрос.
Проще всего было бы предъявить ему все это там и тогда, и послушать, что он скажет. Оглядываясь на прошлое, я дожжен был поступить именно так.
Вместо этого я подумал о том, что я изложил Брэдли, что Лестрейд никогда не должен узнать, что он был предметом таких толков, если они окажутся необоснованными. Лестрейд мог многое вынести на своих плечах, но он гордился своей работой и то, что кто-то сомневается в нем – особенно я, - отныне наложит свой отпечаток на наши отношения. Я проведу свое расследование, прилагая все те способности, что у меня еще остались, представлю свои заключения по делу, и пусть факты говорят сами за себя. Для этого с моей стороны потребуется некоторая ловкость, на что, полагаю, я был еще способен.
- Вам нужно, мистер Холмс, - продолжал он, - найти причину, чтобы продолжать, если это то, чем вы хотите заниматься в жизни.
- Такой причиной были мои исключительные способности, - сказал я, позволив напряжению последних месяцев отразиться в тоне моего голоса. – Я утратил эту часть самого себя.
Я заметил в Лестрейде недостаток, который, заключался в том, что он имел обыкновение выступать в роли покровителя безнадежных случаев. Если бы я мог воззвать к его чувству щедрости, как ничтожество, нуждающееся в его человеколюбии, я мог бы добиться большего, чем если бы просто стал его о чем-то расспрашивать. Я покопался в себе и нашел глубоко внутри что-то вроде вызывающего жалость несчастного, на просьбу которого, как я знал, откликнулся бы Лестрейд, и сыграл свою роль в совершенстве. И поскольку истина обладает той уверенностью, которой недостает выдумке, я доверил ему то, что прежде пытался скрыть.
- Вы были правы, Лестрейд, - заставил я себя сознаться. – В тот вечер я действительно совершил грубую ошибку. Я видел все, что видели вы, и для меня это ничего не значило. Каждый раз, когда я закрываю глаза, я вспоминаю тот день в тюрьме. С того дня ничто уже не было прежним. Если так будет продолжаться… - для пущего эффекта я сделал паузу – не пройдет и нескольких недель, как я окажусь без гроша в кармане.
- О, я не думаю, что до этого дойдет, мистер Холмс, - сказал инспектор.- Работа есть, все в порядке, возможно, не такая необременительная, к которой вы привыкли, и там, как я слышал, есть некоторый дискомфорт, но за нее платят, если вы перешагнете через свою гордость и признаете господство над вами другого человека.
Это был не тот ответ, которого я ожидал. Я подумал, что неверно его понял, ибо никогда не предполагал, что в этом отношении у него такие же широкие взгляды, как у Майкрофта.
- У меня еще осталась капля достоинства, - сказал я.
- Нет ничего плохого в том, чтоб подметать улицы, - бросил мне в ответ Лестрейд, и я поймал себя на том, что почти улыбаюсь тому , как неверно я сперва истолковал его слова. - Как только ваши руки загрубеют, они уже не будут покрываться волдырями. Я знаю, что это неестественно для человека вашего происхождения, но многие зарабатывают на достойную жизнь, работая на других людей.
- Я не против такой работы. Однако, боюсь, что заработная плата не будет соответствовать моим потребностям. У меня есть долги.
Лестрейд вздохнул и сунул руку в карман.
- Сколько на этот раз?
Я назвал сумму, и он вытащил руку.
- Не говоря уже о тех десяти фунтах, что я должен Грегсону. – Естественно он хотел знать подробности. – Мы заключили пари. Я проиграл.
- И у вас хватило наглости изображать передо мной святошу, - сказал он, фыркнув от смеха. – «Человек, играющий в азартные игры, играет своим семейным счастьем». Это вы мне сказали.
- Я от своих слов не отказываюсь. У меня нет вашего умения выбирать победителей.
Лестрейд подозрительно прищурился.
- Кто вам это сказал?
- Ваш шурин Джордж в тот вечер.
Он немного расслабился, и зевнул так, что, казалось, и сам от себя такого не ожидал. - Джордж слишком много болтает. Тем не менее, это правда. В последнее время мне немного везло с лошадьми.
Я решил рассказать ему о своем визите в Скотленд-Ярд, поскольку он, несомненно, услышал бы об этом от других, заменив подлинную цель моего прихода ложью, рассчитанной на то, чтоб сыграть на чувстве его личной выгоды. Я сказал ему, что ходил повидаться с Мэттьюсом в надежде, что он сможет найти мне работу. Я в значительной степени воспользовался предложением Грегсона отказаться от получения выигрыша в обмен на мою помощь. Я надеялся, что Лестрейда достаточно обеспокоит мысль о том, что его соперник одержит над ним верх, чтобы он доверился мне.
Вместо этого я обнаружил, что Лестрейд заснул во время моего объяснения. Его голова склонилась набок, рот приоткрылся, и он тихонько похрапывал. Я грубо встряхнул его, и он, фыркнув, пришел в себя.
- Простите меня, мистер Холмс, я, должно быть, устал больше, чем думал. Что вы там говорили?
- Грегсон, - повторил я. - Он хочет, чтобы я работал на него.
- В самом деле?
Лестрейд встал и чуть не упал. У него был остекленевший взгляд человека, пытающегося пробудиться от глубокого сна. - Ну, этого мы допустить не можем. Что с этим делать, вот в чем вопрос?
- Тут не помешало бы немного вашей удачи, - подсказал я.
- Я в этом не уверен, мистер Холмс.
- Лестрейд, я бы не спрашивал, если бы не было крайней необходимости.
Он задумался.
- Что ж, раз уж так получилось, возможно, я смогу вам помочь. Только один раз, имейте в виду, я не собираюсь превращать это в привычку. Встретимся завтра вечером в семь часов в пабе "Джордж" в Саутворке. Оденьтесь попроще, не забывайте, это южный берег. Вы сможете найти это место?
Я заверил его, что буду там. Он ушел, все еще пребывая в полубессознательном состоянии, и сказал, что направляется домой прямо в свою постель, что, вероятно, было не самой лучшей новостью для его жены с ее выводком детей и новорожденных.
Я сидел в темноте, компанию мне составлял только огонь, защищавший от вечерней сырости, доел свой суп и мысленно вернулся к нашему разговору. Я не напрасно унижался. Встреча за пределами района его проживания предполагала, что он получал там подсказки о скачках. Завтра он приведет меня к источнику этой информации. Личность этого человека и его мотивы определят судьбу Лестрейда. Ради него я надеялся, что это не было чем-то более зловещим, чем человек, играющий на скачках с наметанным глазом на стоящую лошадь.
На фоне всего остального моего дня, по крайней мере, в самом конце он принес свои плоды. Что касается моего собственного затруднительного положения, то с этим придется подождать. Что-то из сказанного Лестрейдом не давало мне покоя, но я был слишком уставшим, чтобы размышлять об этом дальше, и стоило мне только закрыть глаза, как я тут же провалился в глубокий сон, лишенный сновидений.