Когда мы служим великим, они становятся нашей судьбой
Эту статью перевела на работе еще до праздников. Но было много всякого разного плюс она написана так коряво, что только сейчас она приобрела относительно приличный вид. Но лишь относительно. Статья, возможно, спорная, но точно интересная. А все спорные места объясняет то, что написана она в духе Большой игры. Но в тексте осталось немало корявостей и каких-то практически непереводимых мест. Оставлю все, как есть, что могла - отредактировала.
Статья из третьего выпуска за июль 1946 года Baker Street Journal
Хафиз и Гораций, Хакстейбл и Холмс
Моррис Розенблюм
С начала нынешнего столетия, по причинам, очевидным для любого читателя Священных писаний, ни один коллекционер произведений Горация и Горацианы не считает свою коллекцию полной, если в нее не входит экземпляр первого и единственного издания "Комментариев к Горацию" английского школьного учителя, Торникрофта Хакстейбла, магистра, доктора философии и т.д. Эту редчайшую из всех книг Горацианы настолько трудно найти, что многие коллекционеры были бы готовы расстаться с Альдином или великим Крукиусом 1578 года, обменяв их на нее.Какая польза от Эльзевиров и Плантенов, безупречных Баскервилей и безукоризненного Пайна, если не хватает самого краеугольного камня библиотеки Горация?
Не так давно, когда я во время отпуска бродил по Пенсильвании, то направился в шахтерский городок Вермисса в поисках нескольких брошюр о жизни и временах Чистильщиков. Представьте мое изумление, когда я заметил в магазине, торгующем старой мебелью и антиквариатом, небольшой томик форматом в 1/8 листа в красном тканевом переплете с надписью "Комментарии к Горацию" на корешке. Поспешно, чтобы скрыть свое волнение, я заплатил требуемые десять центов и помчался в меблированные комнаты Молли Магуайр, чтобы в тихом и укромном месте осмотреть свое сокровище.
Сначала я был разочарован, узнав, что мне в руки попало не первое издание, а доселе неизвестное мне исправленное издание, напечатанное частным образом в издательстве "Прайори Пресс", Мэклтон, Халламшир,1904 год, распространяемое только по подписке. Однако, читая предисловие, я вскоре обнаружил, что держу в руках нечто более ценное для исследователей Канона, чем даже первое издание. Читатели разделят мой энтузиазм, если только у них хватит терпения прочитать предисловие. И следует помнить, что доктор Хакстейбл был высокопарным человеком.
Предисловие гласит: “После публикации моих «Комментариев к Горацию»,- которые, полагаю, были благосклонно встречены разборчивыми исследователями творчества венецианского барда, ободренный добрым приемом, оказанным читающей публикой моим скромным исследованиям творчества этого горячо любимого поэта, я предложил посвятить себя параллельному изучению жизни Катулла. Однако, мои исследования были прерваны настойчивыми просьбами многих поклонников современного героя, некоего Шерлока Холмса, о том, чтобы я выпустил брошюру с изложением дополнительных сведений, касающихся расследования, проведенного мистером Холмсом в Скалистом краю, в котором я сыграл невольную роль. Я уверен, что мои сочувствующие и понимающие читатели отнесутся снисходительно к моим колебаниям и нежеланию добавлять какие-либо подробности к рассказу о печальных событиях в школе-интернате и в Холдернесс-холле, которые помощник и летописец мистера Шерлока Холмса, доктор Джон Х. Уотсон, счел нужным сообщить нетерпеливой и любознательной публике. Более того, я не только должен помнить о чувствах его светлости, герцога Холдернессского, покровителя и благодетеля школы-интерната, чье нежелание дальнейшей огласки я глубоко уважаю, но, кроме того, чувствую себя неподходящим для этой задачи, поскольку моя жизнь прошла в академических рощах вдали от суматохи этого беспокойного мира, и мои литературные склонности вели меня не к кровопролитию и угрозам, буре и ярости повествования об убийстве и скорби, но к более мягким темам, вдохновленным Музами Камен.
Однако, поскольку в моих «Комментариях о Горации» есть глава о ссылках на Горация, сделанных частными людьми в ходе их общественной жизни, что говорит о неувядаемой весенней свежести вечного поэта, я подумал, что недурно было бы бросить на них новый взгляд, включающий критическое исследование использования нескольких строк, взятых из Горация и процитированных в рассказе доктора Уотсона, известном как "Этюд в багровых тонах". Таким образом, я надеюсь удовлетворить как любителей Горация, так и мистера Холмса, которых, как мне стало известно из множества писем, очень много. Наконец, я приношу свою благодарность бесчисленным корреспондентам, которые проинформировали меня о появлении горацианской цитаты в произведениях доктора Уотсона, и я заверяю их в своем удовольствии от чтения остальных его работ в поисках других свидетельств приведения классических ссылок”.
От этого захватывающего предисловия я перешел к остальным «Комментариям к Горацию» Хакстейбла. Я быстро просмотрел его советы школьным учителям о том, как научить юного ученика понимать основную философию Горация, раздел, который доказывает, что при всей своей величественности, напыщенности, самообладании и флегматичности доктор Хакстейбл был очень отзывчивым учителем. Отложив до другого раза чтение того, что обещало быть очень интересным материалом, особенно той части, которая описывает чтение Горацием романтических "таинственных рассказов", привезенных из Греции, я перелистывал страницы, пока недошел до последней главы, переработка которой послужила поводом для нового издания. Эта глава носит обстоятельное название: “Об использовании горациевских цитат в общественной жизни с толкованием уместности таких цитат: дополнение и правомочность некоторых примечательных негорациевских цитат”.
И вот Шерлок Холмс и, благодаря его отраженной славе, доктор Джон Х.Уотсон занимают свое истинное место в английской истории наряду с такими титанами, как Питт, Берк, Фокс, Шеридан и Гладстон. Хакстейбл углубился в изучение записей речей, произнесенных в Палате общин, и нашел бесчисленные примеры использования классических цитат великих ораторов, которые использовали мудрость древних не только как доказательство учености, но и как оружие остроумия, с помощью которого они опровергали аргументы оппонента.
Далее следует locus classicus (основное свидетельство по данному вопросу) для всех знатоков Канона, обсуждение цитаты из Горация в том виде, в каком она появляется в заключительных строках "Этюда в багровых тонах".
“В наше время, - пишет доктор Хакстейбл, - первые главы Первой книги (строки 66 и 67) были написаны джентльменом с претензиями на классическую ученость, доктором Джоном Х. Уотсоном, другом и соратником выдающегося логика, мистера Шерлока Холмса”.
Очевидно, что доктор Уотсон не произвел впечатления на доктора Хакстейбла, хотя он восхищался Холмсом и уважал его, и всегда называл его “мистер Холмс”. Еще более очевидно, что ученые тех времен, подобно поэту А. Э. Хаусману, использовали очень резкие выражения, критикуя взгляды своих оппонентов, ум которых по их мнению уступал их собственному.
Здесь я прерву доктора и сам попрошу снисхождения читателей. Пожалуйста, обратите внимание, что доктор Хакстейбл утверждает, что цитату из Горация процитировал не Холмс, а Уотсон.
В этом пункте он, похоже, не согласен с выводами более поздних ученых, Говарда Коллинза и Роберта Кейта Ливитта. Первый из них в своей блестящей статье “Экслибрис Шерлока Холмса” (в сборнике «Профиль при свете газовой лампы»), а второй - в не менее блестящем исследовании “Монеты в сундуке, или фискальный Холмс” (в сборнике «221Б: Исследования о Шерлоке Холмсе) заявляет, что это Холмс цитировал Горация. Как бы предвосхищая эту текстологическую проблему, доктор Хакстейбл говорит несколько слов о чистоте текста Канона.
“Ценность цитирования, – позволим мы продолжить доктору Хакстейблу, - зависит от ее уместности и применения к обстоятельствам, при которых она используется. Даже самый отсталый в интернате ученик быстро поймет, что использование доктором Уотсоном строк из Горация было несвоевременным, неуместным и неудачно подобранным.
Некоторые защитники доктора Уотсона высказали мнение, что цитату использовал мистер Холмс, а не Уотсон. Скажите, пожалуйста, каким изданием пользуются эти клеветники на мистера Холмса? Ни в одном доступном мне издании я не смог найти указания на то, что цитата принадлежит мистеру Холмсу. Если есть какие-либо издания, которые ложно приписывают мистеру Холмсу использование строк из Горация, они нуждаются в исправлении, и ни один современный Скалигер или Бентлини ни единого мгновения не колебался бы, чтобы внести необходимые текстовые изменения”.
Здесь ученый потерял самообладание, став несколько непоследовательным и прибегнув к примечательному анаколуфу.
“В какое бездонное невежество погружаются те, кто осмеливается утверждать, что человек с точным умом мистера Холмса - ах, каким классическим ученым он мог бы стать со своей любовью к точности в мелочах, как легко он разгадал бы тайну скрытых величин, как он собрал бы воедино фрагменты Сафо, как он распознал бы песню, которую пели сирены;воистину, литературный мир лишился редкой фигуры, когда он решил посвятить себя искусству расследования - повторяю, человек с таким точным и логичным умом, как у мистера Шерлока Холмса, никогда бы не процитировал обсуждаемые строки в тот момент, когда они были процитированы.
“Темой Первой сатиры, как известно каждому читателю, является недовольство человечества, которое часто выражается в зависти к чужой участи. Гораций критикует тех людей, которые думают, что добиваются успеха, соперничая со своими соседями в накоплении богатства.
Он предостерегает людей от стремления просто копить деньги. Однако, они не прислушиваются к его предостережению, поскольку верят, что ни один человек не может обладать достаточным для него богатством, поскольку о человеке судят по тому, что у него есть.
Пусть такие люди цепляются за свое убожество, обвиняет поэт, ибо они подобны богачу, который встретил насмешки толпы выражением самодовольства:
Populus me sibilat, вmihiplaudo
Ipse domi, simulacnummoscontemplarвarca.
(‘Пусть их освищут меня, говорит, зато я в ладоши хлопаю дома себе, как хочу, на сундук свой любуясь.)
Этими словами доктор Уотсон пытался утешить мистера Холмса, когда последний, очевидно, был огорчен, что господам Лестрейду и Грегсону возносили хвалу за поимку Джефферсона Хоупа, в то время как блестящая работа мистера Холмса была проигнорирована прессой. Поскольку он еще не очень хорошо знал мистера Холмса, достойный доктор не понимал, что мистер Холмс играл в эту игру ради искусства, а не ради общественного признания, и его мало заботила жалкая реклама кричащих сенсационных заголовков. Несмотря на то, что мистер Холмс рассмеялся, говоря об этом, всегда доверчивый доктор Уотсон не совсем понял, что мистер Холмс шутил, когда воскликнул: "Вот для чего мы создали весь этот Этюд в багровых тонах: чтобы обеспечить им достойную награду“.
"Эрудиция доктора Уотсона была далека от совершенства. Он просит мистера Холмса довольствоваться ‘сознанием успеха, подобно римскому скряге’. Ну, надо же римскому! Каждый школьник знает бессмертную фразу Томаса Бабингтона Маколея, что Гораций говорит не о римском скряге, а о богаче из Афин! представителе общества "грязных богачей" – поразительно удачные фразы Горация имеют современный оттенок. Athenis sordidus ac dives (Афинянин богатый и гнусный)-это слова поэта. Интересно, думал ли Гораций о Тимоне Афинском, но, конечно, я не должен обременять своих читателей экскурсом в этот момент, поскольку мы говорим о мистере Холмсе. При его обширных знаниях скрытых пружин классической литературы он, конечно, никогда бы не допустил такой ошибочной цитаты.
Намек Уотсона на то, что скряга наслаждается видом своего богатства, должно быть, причинил боль мистеру Холмсу, который не был ни богатым, ни скупым; он был беден, когда Уотсон впервые встретил его, и все еще был не богат годы спустя, встретившись с герцогом Холдернессом.
Поскольку доктор Уотсон получал пенсию, когда познакомился с мистером Холмсом, и, по-видимому, ему не приходилось зарабатывать себе на жизнь, в то время как мистер Холмс находился в стесненных финансовых обстоятельствах, фраза о "богатом афинянине" была неделикатностью, которая не была очевидна прямолинейному доктору Уотсону, но которая, должно быть, оскорбила более чувствительного мистера Холмса. Более того, мистер Холмс, несомненно, не стал бы, будучи безденежным новичком в деле своей жизни, ссылаться на несуществующее богатство как на оправдание отсутствия известности и доверия, и он, в силу своего по сути артистического темперамента, не стал бы рассматривать накопление богатства как компенсацию за отсутствие признания со стороны прессы. Я призываю в свидетели самого мистера Холмса, который заявил в Знаке четырех: "Я не ищу славы. Когда мне удается распутать дело, мое имя нефигурирует в газетах. Я вижу высшую награду в самой работе, в возможности применить на практике мой метод.»
(Доктор Хакстейбл проигнорировал комические протесты , сделанные Холмсом ранее в «Этюде в багровых тонах»: “Предположим, я раскрою суть дела , но можете ли вы быть уверены, что Грегсон, Лестрейд и Компания не прикарманят все заслуги?” и “Пропали все их надежды на шумную рекламу”. Уотсон сам вскоре узнал, что «Холмс любил свое искусство» (Морской договор). Для доказательства смотрим различные фрагменты Канона. Особенно , «Голубой карбункул»: «Его разрешение само по себе награда»; «Пестрая лента»: «Работая из любви к искусству,..» и «Сама моя профессия и является для меня вознаграждением»; «Медные буки» : «Какое дело публике…?»; «Дьяволова нога» …. «Его гордой душе претили восторги толпы…»; «Чертежи Брюса Партингтона»: «Я играю в игру ради самой игры». Статистика, предъявленная Холмсом инспектору Форбсу в «Морском договоре» показывает, что его имя упоминалось только в четырех из последних расследованных им пятидесяти трех дел, и Холмса, похоже, не смущало, что его заслуги припишут себе другие. Ибо его финансовый статус в период цитирования Горация: « У меня уже была довольно значительная, хоть и не очень прибыльная практика» (Обряд дома Месгрейвов))
Внутренние доказательства также свидетельствуют против соответствия стихов действительности. Публика знала о скряге и освистывала его. Желал ли Холмс такой славы? Наверняка, доктор Уотсон был не настолько небрежен, чтобы воспринять слово «sibilat», в другом его значении «свистеть». Интересно, думал ли он о новом странном обычае, возникшем в лондонских мюзик-холлах, как я узнал из прессы, вульгарном обычае – свистеть исполнителям, демонстрируя одобрение? Это выдвигает новую проблему критического пересмотра текста, которая выходит за рамки данной главы. Или, возможно, доктор Уотсон говорил метафорами и сравнивал блестящие достижения мистера Холмса с золотыми монетами скряги? Но, как указал нам Гораций, золотые монеты были ложным мерилом успеха, и люди свистели, чтобы показать, что они думают о таком успехе.
Люди, однако, не знали о способностях мистера Холмса, и именно это, по словам доктора Уотсона, раздражало великого логика. Здесь цитата, безусловно, неверна: проверьте ее любым способом, и она все равно покажется ложной. В любой интерпретации и при любых непредвиденных обстоятельствах очевидно, что эта цитата, произнесенная в критический момент истории является оплошностью.
“Возможна и другая интерпретация”, - продолжает доктор Хакстейбл, и действительно увлекательно наблюдать, как ученый исследует каждый аспект и не оставляет ни одной части проблемы неисследованной.
“Доктор Уотсон, возможно, проявлял зависть и досаду. Сравнивая великолепные деяния мистера Холмса с безвкусными монетами,убогим эталоном успеха, он лукаво намекал, что на самом деле мистер Холмс не совершил ничего выдающегося. Мои читатели должны помнить, что доктор Уотсон уже выдал себя, когда назвал “дикой чушью” величайший труд по логике со времен Аристотеля, а именно "Книгу жизни", еще до того, как узнал, имя его автора. Страдая от неловкой ситуации, он решил, что больше не попадется, но все еще не мог понять искусного мышления мистера Холмса, а потом он был еще более оскорблен тем, как мистер Холмс очернил Дюпена и Лекока, легкомысленно назвав «хвастовством» точную идентификацию мистером Холмсом отставного сержанта морской пехоты, и, наконец, , доктор Уотсон решил выразить свой скептицизм в незнакомых терминах. Полагая, что мистер Холмс не знаком с латинскими авторами, о чем свидетельствует список интеллектуальных возможностей мистера Холмса, составленный доктором, Уотсон подумал, что он завуалирует свое презрение, прибегнув к цитате из Горация.
«Человеческий разум работает медленно», как сказал Берк, и ум доктора Уотсона работал немного медленнее обычного, пока частично не утратил свою неповоротливость из-за долгих лет общения с острым, как бритва, интеллектом мистера Холмса. В то время доктор Уотсон еще не раскрыл всей полноты знаний мистера Холмса и не знал, что последний прекрасно понял его намек. Из моих бесед с мистером Холмсом в Скалистом краю я знаю, что он прекрасно знаком с произведениями Горация. На самом деле, он высказал несколько замечаний о Горации и природе, которые я, не колеблясь, включил в эту главу и за которые выражаю здесь публичную признательность.
Мистер Холмс был слишком джентльменом, чтоб в тот момент поправить доктора Уотсона. Он полностью отдавал себе отчет в бестактности Уотсона, но выжидал, пока не сможет доказать Уотсону, что знает латинский гораздо лучше. Для человека, столь начитанного в классической литературе, как Холмс, знание Горация было самым обычным делом. Даже мальчики в школе-интернате должны разбирать каждое слово Первой книги «Сатир» и выучить все значимые отрывки. Мистер Холмс понял, что доктор Уотсон запомнил только избитую цитату, отголосок школьных дней, и что он применил ее несколько не к месту. Когда мистер Холмс хотел процитировать что-то из латыни, он выбирал более эрудированные цитаты, ибо никто не забудет его самый меткий и абсолютно удачный выбор фразы из "Агриколы" Тацита (глава 30, 4) "Omne ignotum pro magnifico", которой он охарактеризовал неспособность мистера Джабеза Уилсона оценить его логику в «Союзе рыжих».
“Вскоре после инцидентов, описанных в "Этюде в багровых тонах", мистер Холмс тонко и незаметно, с большим тактом и деликатностью сообщил Уотсону, что он все помнит. «У Хафиза столько же мудрости, как у Горация, и столько же знания жизни», - утверждает он в конце дела ”Установление личности».
Доктор Хакстейбл так разволновался, что его напыщенность начала покидать его. Он даже пропустил несколько “мистеров”.
“Touche, Уотсон, touche”, на бумаге эти слова выглядят довольно смешно.
«Конечно, Холмс сделал это сравнение не для того, чтобы принизить Горация,которого он однажды назвал мне в интернате мудрейшим из древних. Нет, он, наконец, расплатился по счетам, дав Уотсону понять, что не забыл, как доктор неудачно использовал отрывок из любимого автора. Это был мягкий, но от того не менее эффективный удар рапирой, поскольку Холмс не любил хвататься за кузнечный молот, когда надо было колоть орехи. Шерлок Холмс всегда был ученым и джентльменом. После этого Уотсон больше не цитировал латынь.”
Так заканчивается вклад доктора Торникрофта Хакстейбла в сферу высшей критики в Священных Писаниях. Поразительно, как эти любители древностей могут быть одновременно беззаботны и как серьезны, как напыщенны и как оживленны в своих текстологических исследованиях. Интересно, был ли «Катулл» среди тех книг, что уронил старик-библиофил, когда на него наткнулся доктор Уотсон, и если был, не оказался ли он позже в библиотеке доктора Хакстейбла в его школе-интернате? Если так случилось, то у доктора Хакстейбла были основания гневаться на достопочтенного Уотсона. Истинному любителю книг, доктору Хакстейблу не понравились бы потрепанный переплет и порванные углы страниц. Коллекционеру настоящих раритетов лучше отвергнуть Библию Гутенберга и сосредоточиться на поисках наиболее дефицитных изданий, которые будет значиться в каталоге, как
ХОЛМС, ШЕРЛОК – Катулл, книга форматом в 1/8 листа, с синей тканевой обложкой,неплотно прилегающим переплетом, потрепанными углами, без указания места и года издания, УНИКАЛЬНАЯ. На форзаце надпись, сделанная ручкой с широким наконечником человеком крепкого телосложения: “Шерлок Холмс - настоящему ученому, доктору Торникрофту Хакстейблу, в знак признательности за дорогу к 6000 фунтам стерлингов».
К сожалению, здесь же в каталоге значится слово, самое печальное для коллекционера, стремящегося заполучить недостижимое: ПРОДАНО.
Статья из третьего выпуска за июль 1946 года Baker Street Journal
Хафиз и Гораций, Хакстейбл и Холмс
Моррис Розенблюм
С начала нынешнего столетия, по причинам, очевидным для любого читателя Священных писаний, ни один коллекционер произведений Горация и Горацианы не считает свою коллекцию полной, если в нее не входит экземпляр первого и единственного издания "Комментариев к Горацию" английского школьного учителя, Торникрофта Хакстейбла, магистра, доктора философии и т.д. Эту редчайшую из всех книг Горацианы настолько трудно найти, что многие коллекционеры были бы готовы расстаться с Альдином или великим Крукиусом 1578 года, обменяв их на нее.Какая польза от Эльзевиров и Плантенов, безупречных Баскервилей и безукоризненного Пайна, если не хватает самого краеугольного камня библиотеки Горация?
Не так давно, когда я во время отпуска бродил по Пенсильвании, то направился в шахтерский городок Вермисса в поисках нескольких брошюр о жизни и временах Чистильщиков. Представьте мое изумление, когда я заметил в магазине, торгующем старой мебелью и антиквариатом, небольшой томик форматом в 1/8 листа в красном тканевом переплете с надписью "Комментарии к Горацию" на корешке. Поспешно, чтобы скрыть свое волнение, я заплатил требуемые десять центов и помчался в меблированные комнаты Молли Магуайр, чтобы в тихом и укромном месте осмотреть свое сокровище.
Сначала я был разочарован, узнав, что мне в руки попало не первое издание, а доселе неизвестное мне исправленное издание, напечатанное частным образом в издательстве "Прайори Пресс", Мэклтон, Халламшир,1904 год, распространяемое только по подписке. Однако, читая предисловие, я вскоре обнаружил, что держу в руках нечто более ценное для исследователей Канона, чем даже первое издание. Читатели разделят мой энтузиазм, если только у них хватит терпения прочитать предисловие. И следует помнить, что доктор Хакстейбл был высокопарным человеком.
Предисловие гласит: “После публикации моих «Комментариев к Горацию»,- которые, полагаю, были благосклонно встречены разборчивыми исследователями творчества венецианского барда, ободренный добрым приемом, оказанным читающей публикой моим скромным исследованиям творчества этого горячо любимого поэта, я предложил посвятить себя параллельному изучению жизни Катулла. Однако, мои исследования были прерваны настойчивыми просьбами многих поклонников современного героя, некоего Шерлока Холмса, о том, чтобы я выпустил брошюру с изложением дополнительных сведений, касающихся расследования, проведенного мистером Холмсом в Скалистом краю, в котором я сыграл невольную роль. Я уверен, что мои сочувствующие и понимающие читатели отнесутся снисходительно к моим колебаниям и нежеланию добавлять какие-либо подробности к рассказу о печальных событиях в школе-интернате и в Холдернесс-холле, которые помощник и летописец мистера Шерлока Холмса, доктор Джон Х. Уотсон, счел нужным сообщить нетерпеливой и любознательной публике. Более того, я не только должен помнить о чувствах его светлости, герцога Холдернессского, покровителя и благодетеля школы-интерната, чье нежелание дальнейшей огласки я глубоко уважаю, но, кроме того, чувствую себя неподходящим для этой задачи, поскольку моя жизнь прошла в академических рощах вдали от суматохи этого беспокойного мира, и мои литературные склонности вели меня не к кровопролитию и угрозам, буре и ярости повествования об убийстве и скорби, но к более мягким темам, вдохновленным Музами Камен.
Однако, поскольку в моих «Комментариях о Горации» есть глава о ссылках на Горация, сделанных частными людьми в ходе их общественной жизни, что говорит о неувядаемой весенней свежести вечного поэта, я подумал, что недурно было бы бросить на них новый взгляд, включающий критическое исследование использования нескольких строк, взятых из Горация и процитированных в рассказе доктора Уотсона, известном как "Этюд в багровых тонах". Таким образом, я надеюсь удовлетворить как любителей Горация, так и мистера Холмса, которых, как мне стало известно из множества писем, очень много. Наконец, я приношу свою благодарность бесчисленным корреспондентам, которые проинформировали меня о появлении горацианской цитаты в произведениях доктора Уотсона, и я заверяю их в своем удовольствии от чтения остальных его работ в поисках других свидетельств приведения классических ссылок”.
От этого захватывающего предисловия я перешел к остальным «Комментариям к Горацию» Хакстейбла. Я быстро просмотрел его советы школьным учителям о том, как научить юного ученика понимать основную философию Горация, раздел, который доказывает, что при всей своей величественности, напыщенности, самообладании и флегматичности доктор Хакстейбл был очень отзывчивым учителем. Отложив до другого раза чтение того, что обещало быть очень интересным материалом, особенно той части, которая описывает чтение Горацием романтических "таинственных рассказов", привезенных из Греции, я перелистывал страницы, пока недошел до последней главы, переработка которой послужила поводом для нового издания. Эта глава носит обстоятельное название: “Об использовании горациевских цитат в общественной жизни с толкованием уместности таких цитат: дополнение и правомочность некоторых примечательных негорациевских цитат”.
И вот Шерлок Холмс и, благодаря его отраженной славе, доктор Джон Х.Уотсон занимают свое истинное место в английской истории наряду с такими титанами, как Питт, Берк, Фокс, Шеридан и Гладстон. Хакстейбл углубился в изучение записей речей, произнесенных в Палате общин, и нашел бесчисленные примеры использования классических цитат великих ораторов, которые использовали мудрость древних не только как доказательство учености, но и как оружие остроумия, с помощью которого они опровергали аргументы оппонента.
Далее следует locus classicus (основное свидетельство по данному вопросу) для всех знатоков Канона, обсуждение цитаты из Горация в том виде, в каком она появляется в заключительных строках "Этюда в багровых тонах".
“В наше время, - пишет доктор Хакстейбл, - первые главы Первой книги (строки 66 и 67) были написаны джентльменом с претензиями на классическую ученость, доктором Джоном Х. Уотсоном, другом и соратником выдающегося логика, мистера Шерлока Холмса”.
Очевидно, что доктор Уотсон не произвел впечатления на доктора Хакстейбла, хотя он восхищался Холмсом и уважал его, и всегда называл его “мистер Холмс”. Еще более очевидно, что ученые тех времен, подобно поэту А. Э. Хаусману, использовали очень резкие выражения, критикуя взгляды своих оппонентов, ум которых по их мнению уступал их собственному.
Здесь я прерву доктора и сам попрошу снисхождения читателей. Пожалуйста, обратите внимание, что доктор Хакстейбл утверждает, что цитату из Горация процитировал не Холмс, а Уотсон.
В этом пункте он, похоже, не согласен с выводами более поздних ученых, Говарда Коллинза и Роберта Кейта Ливитта. Первый из них в своей блестящей статье “Экслибрис Шерлока Холмса” (в сборнике «Профиль при свете газовой лампы»), а второй - в не менее блестящем исследовании “Монеты в сундуке, или фискальный Холмс” (в сборнике «221Б: Исследования о Шерлоке Холмсе) заявляет, что это Холмс цитировал Горация. Как бы предвосхищая эту текстологическую проблему, доктор Хакстейбл говорит несколько слов о чистоте текста Канона.
“Ценность цитирования, – позволим мы продолжить доктору Хакстейблу, - зависит от ее уместности и применения к обстоятельствам, при которых она используется. Даже самый отсталый в интернате ученик быстро поймет, что использование доктором Уотсоном строк из Горация было несвоевременным, неуместным и неудачно подобранным.
Некоторые защитники доктора Уотсона высказали мнение, что цитату использовал мистер Холмс, а не Уотсон. Скажите, пожалуйста, каким изданием пользуются эти клеветники на мистера Холмса? Ни в одном доступном мне издании я не смог найти указания на то, что цитата принадлежит мистеру Холмсу. Если есть какие-либо издания, которые ложно приписывают мистеру Холмсу использование строк из Горация, они нуждаются в исправлении, и ни один современный Скалигер или Бентлини ни единого мгновения не колебался бы, чтобы внести необходимые текстовые изменения”.
Здесь ученый потерял самообладание, став несколько непоследовательным и прибегнув к примечательному анаколуфу.
“В какое бездонное невежество погружаются те, кто осмеливается утверждать, что человек с точным умом мистера Холмса - ах, каким классическим ученым он мог бы стать со своей любовью к точности в мелочах, как легко он разгадал бы тайну скрытых величин, как он собрал бы воедино фрагменты Сафо, как он распознал бы песню, которую пели сирены;воистину, литературный мир лишился редкой фигуры, когда он решил посвятить себя искусству расследования - повторяю, человек с таким точным и логичным умом, как у мистера Шерлока Холмса, никогда бы не процитировал обсуждаемые строки в тот момент, когда они были процитированы.
“Темой Первой сатиры, как известно каждому читателю, является недовольство человечества, которое часто выражается в зависти к чужой участи. Гораций критикует тех людей, которые думают, что добиваются успеха, соперничая со своими соседями в накоплении богатства.
Он предостерегает людей от стремления просто копить деньги. Однако, они не прислушиваются к его предостережению, поскольку верят, что ни один человек не может обладать достаточным для него богатством, поскольку о человеке судят по тому, что у него есть.
Пусть такие люди цепляются за свое убожество, обвиняет поэт, ибо они подобны богачу, который встретил насмешки толпы выражением самодовольства:
Populus me sibilat, вmihiplaudo
Ipse domi, simulacnummoscontemplarвarca.
(‘Пусть их освищут меня, говорит, зато я в ладоши хлопаю дома себе, как хочу, на сундук свой любуясь.)
Этими словами доктор Уотсон пытался утешить мистера Холмса, когда последний, очевидно, был огорчен, что господам Лестрейду и Грегсону возносили хвалу за поимку Джефферсона Хоупа, в то время как блестящая работа мистера Холмса была проигнорирована прессой. Поскольку он еще не очень хорошо знал мистера Холмса, достойный доктор не понимал, что мистер Холмс играл в эту игру ради искусства, а не ради общественного признания, и его мало заботила жалкая реклама кричащих сенсационных заголовков. Несмотря на то, что мистер Холмс рассмеялся, говоря об этом, всегда доверчивый доктор Уотсон не совсем понял, что мистер Холмс шутил, когда воскликнул: "Вот для чего мы создали весь этот Этюд в багровых тонах: чтобы обеспечить им достойную награду“.
"Эрудиция доктора Уотсона была далека от совершенства. Он просит мистера Холмса довольствоваться ‘сознанием успеха, подобно римскому скряге’. Ну, надо же римскому! Каждый школьник знает бессмертную фразу Томаса Бабингтона Маколея, что Гораций говорит не о римском скряге, а о богаче из Афин! представителе общества "грязных богачей" – поразительно удачные фразы Горация имеют современный оттенок. Athenis sordidus ac dives (Афинянин богатый и гнусный)-это слова поэта. Интересно, думал ли Гораций о Тимоне Афинском, но, конечно, я не должен обременять своих читателей экскурсом в этот момент, поскольку мы говорим о мистере Холмсе. При его обширных знаниях скрытых пружин классической литературы он, конечно, никогда бы не допустил такой ошибочной цитаты.
Намек Уотсона на то, что скряга наслаждается видом своего богатства, должно быть, причинил боль мистеру Холмсу, который не был ни богатым, ни скупым; он был беден, когда Уотсон впервые встретил его, и все еще был не богат годы спустя, встретившись с герцогом Холдернессом.
Поскольку доктор Уотсон получал пенсию, когда познакомился с мистером Холмсом, и, по-видимому, ему не приходилось зарабатывать себе на жизнь, в то время как мистер Холмс находился в стесненных финансовых обстоятельствах, фраза о "богатом афинянине" была неделикатностью, которая не была очевидна прямолинейному доктору Уотсону, но которая, должно быть, оскорбила более чувствительного мистера Холмса. Более того, мистер Холмс, несомненно, не стал бы, будучи безденежным новичком в деле своей жизни, ссылаться на несуществующее богатство как на оправдание отсутствия известности и доверия, и он, в силу своего по сути артистического темперамента, не стал бы рассматривать накопление богатства как компенсацию за отсутствие признания со стороны прессы. Я призываю в свидетели самого мистера Холмса, который заявил в Знаке четырех: "Я не ищу славы. Когда мне удается распутать дело, мое имя нефигурирует в газетах. Я вижу высшую награду в самой работе, в возможности применить на практике мой метод.»
(Доктор Хакстейбл проигнорировал комические протесты , сделанные Холмсом ранее в «Этюде в багровых тонах»: “Предположим, я раскрою суть дела , но можете ли вы быть уверены, что Грегсон, Лестрейд и Компания не прикарманят все заслуги?” и “Пропали все их надежды на шумную рекламу”. Уотсон сам вскоре узнал, что «Холмс любил свое искусство» (Морской договор). Для доказательства смотрим различные фрагменты Канона. Особенно , «Голубой карбункул»: «Его разрешение само по себе награда»; «Пестрая лента»: «Работая из любви к искусству,..» и «Сама моя профессия и является для меня вознаграждением»; «Медные буки» : «Какое дело публике…?»; «Дьяволова нога» …. «Его гордой душе претили восторги толпы…»; «Чертежи Брюса Партингтона»: «Я играю в игру ради самой игры». Статистика, предъявленная Холмсом инспектору Форбсу в «Морском договоре» показывает, что его имя упоминалось только в четырех из последних расследованных им пятидесяти трех дел, и Холмса, похоже, не смущало, что его заслуги припишут себе другие. Ибо его финансовый статус в период цитирования Горация: « У меня уже была довольно значительная, хоть и не очень прибыльная практика» (Обряд дома Месгрейвов))
Внутренние доказательства также свидетельствуют против соответствия стихов действительности. Публика знала о скряге и освистывала его. Желал ли Холмс такой славы? Наверняка, доктор Уотсон был не настолько небрежен, чтобы воспринять слово «sibilat», в другом его значении «свистеть». Интересно, думал ли он о новом странном обычае, возникшем в лондонских мюзик-холлах, как я узнал из прессы, вульгарном обычае – свистеть исполнителям, демонстрируя одобрение? Это выдвигает новую проблему критического пересмотра текста, которая выходит за рамки данной главы. Или, возможно, доктор Уотсон говорил метафорами и сравнивал блестящие достижения мистера Холмса с золотыми монетами скряги? Но, как указал нам Гораций, золотые монеты были ложным мерилом успеха, и люди свистели, чтобы показать, что они думают о таком успехе.
Люди, однако, не знали о способностях мистера Холмса, и именно это, по словам доктора Уотсона, раздражало великого логика. Здесь цитата, безусловно, неверна: проверьте ее любым способом, и она все равно покажется ложной. В любой интерпретации и при любых непредвиденных обстоятельствах очевидно, что эта цитата, произнесенная в критический момент истории является оплошностью.
“Возможна и другая интерпретация”, - продолжает доктор Хакстейбл, и действительно увлекательно наблюдать, как ученый исследует каждый аспект и не оставляет ни одной части проблемы неисследованной.
“Доктор Уотсон, возможно, проявлял зависть и досаду. Сравнивая великолепные деяния мистера Холмса с безвкусными монетами,убогим эталоном успеха, он лукаво намекал, что на самом деле мистер Холмс не совершил ничего выдающегося. Мои читатели должны помнить, что доктор Уотсон уже выдал себя, когда назвал “дикой чушью” величайший труд по логике со времен Аристотеля, а именно "Книгу жизни", еще до того, как узнал, имя его автора. Страдая от неловкой ситуации, он решил, что больше не попадется, но все еще не мог понять искусного мышления мистера Холмса, а потом он был еще более оскорблен тем, как мистер Холмс очернил Дюпена и Лекока, легкомысленно назвав «хвастовством» точную идентификацию мистером Холмсом отставного сержанта морской пехоты, и, наконец, , доктор Уотсон решил выразить свой скептицизм в незнакомых терминах. Полагая, что мистер Холмс не знаком с латинскими авторами, о чем свидетельствует список интеллектуальных возможностей мистера Холмса, составленный доктором, Уотсон подумал, что он завуалирует свое презрение, прибегнув к цитате из Горация.
«Человеческий разум работает медленно», как сказал Берк, и ум доктора Уотсона работал немного медленнее обычного, пока частично не утратил свою неповоротливость из-за долгих лет общения с острым, как бритва, интеллектом мистера Холмса. В то время доктор Уотсон еще не раскрыл всей полноты знаний мистера Холмса и не знал, что последний прекрасно понял его намек. Из моих бесед с мистером Холмсом в Скалистом краю я знаю, что он прекрасно знаком с произведениями Горация. На самом деле, он высказал несколько замечаний о Горации и природе, которые я, не колеблясь, включил в эту главу и за которые выражаю здесь публичную признательность.
Мистер Холмс был слишком джентльменом, чтоб в тот момент поправить доктора Уотсона. Он полностью отдавал себе отчет в бестактности Уотсона, но выжидал, пока не сможет доказать Уотсону, что знает латинский гораздо лучше. Для человека, столь начитанного в классической литературе, как Холмс, знание Горация было самым обычным делом. Даже мальчики в школе-интернате должны разбирать каждое слово Первой книги «Сатир» и выучить все значимые отрывки. Мистер Холмс понял, что доктор Уотсон запомнил только избитую цитату, отголосок школьных дней, и что он применил ее несколько не к месту. Когда мистер Холмс хотел процитировать что-то из латыни, он выбирал более эрудированные цитаты, ибо никто не забудет его самый меткий и абсолютно удачный выбор фразы из "Агриколы" Тацита (глава 30, 4) "Omne ignotum pro magnifico", которой он охарактеризовал неспособность мистера Джабеза Уилсона оценить его логику в «Союзе рыжих».
“Вскоре после инцидентов, описанных в "Этюде в багровых тонах", мистер Холмс тонко и незаметно, с большим тактом и деликатностью сообщил Уотсону, что он все помнит. «У Хафиза столько же мудрости, как у Горация, и столько же знания жизни», - утверждает он в конце дела ”Установление личности».
Доктор Хакстейбл так разволновался, что его напыщенность начала покидать его. Он даже пропустил несколько “мистеров”.
“Touche, Уотсон, touche”, на бумаге эти слова выглядят довольно смешно.
«Конечно, Холмс сделал это сравнение не для того, чтобы принизить Горация,которого он однажды назвал мне в интернате мудрейшим из древних. Нет, он, наконец, расплатился по счетам, дав Уотсону понять, что не забыл, как доктор неудачно использовал отрывок из любимого автора. Это был мягкий, но от того не менее эффективный удар рапирой, поскольку Холмс не любил хвататься за кузнечный молот, когда надо было колоть орехи. Шерлок Холмс всегда был ученым и джентльменом. После этого Уотсон больше не цитировал латынь.”
Так заканчивается вклад доктора Торникрофта Хакстейбла в сферу высшей критики в Священных Писаниях. Поразительно, как эти любители древностей могут быть одновременно беззаботны и как серьезны, как напыщенны и как оживленны в своих текстологических исследованиях. Интересно, был ли «Катулл» среди тех книг, что уронил старик-библиофил, когда на него наткнулся доктор Уотсон, и если был, не оказался ли он позже в библиотеке доктора Хакстейбла в его школе-интернате? Если так случилось, то у доктора Хакстейбла были основания гневаться на достопочтенного Уотсона. Истинному любителю книг, доктору Хакстейблу не понравились бы потрепанный переплет и порванные углы страниц. Коллекционеру настоящих раритетов лучше отвергнуть Библию Гутенберга и сосредоточиться на поисках наиболее дефицитных изданий, которые будет значиться в каталоге, как
ХОЛМС, ШЕРЛОК – Катулл, книга форматом в 1/8 листа, с синей тканевой обложкой,неплотно прилегающим переплетом, потрепанными углами, без указания места и года издания, УНИКАЛЬНАЯ. На форзаце надпись, сделанная ручкой с широким наконечником человеком крепкого телосложения: “Шерлок Холмс - настоящему ученому, доктору Торникрофту Хакстейблу, в знак признательности за дорогу к 6000 фунтам стерлингов».
К сожалению, здесь же в каталоге значится слово, самое печальное для коллекционера, стремящегося заполучить недостижимое: ПРОДАНО.
