Глава 4


Тем, кто утверждает, что страдание полезно для души, я предложил бы сначала испытать это самим прежде, чем навязывать кому-то другому. По-моему, страдания только увеличивают число несчастий, терзающих человеческий род и способны лишь подорвать чей-то дух. Говорю это, основываясь на собственном опыте, ибо, к тому времени, когда я закончил полировать этот проклятый пол гимнастического зала, дух мой был надломлен, тело измучено, и я был крайне подавлен.
Кроме того, я намерен был написать письмо с жалобой производителям «Воска для полов особого состава мистера Хартли»; их хвастливое заявление, что их продукт гарантирует лучший результат при минимальных усилиях, оказалось вопиющей ложью.
Я скреб отметины, тер пятна и корпел над каждым дюймом этого пола, пока у меня не заболели колени и пальцы. Затем вернулся мистер Фрейзер, чтобы проверить мою работу, нашел небольшой изъян и велел мне начать все сначала. Это научит меня на будущее, изрек он, не отлынивать от работы. И, кроме того, если он когда-нибудь снова застанет меня с засученными рукавами здесь, на территории клуба, он обещал надрать мне уши.
С него станется, подумал я. Я был готов пройти через некоторые унижения, но у моего терпения тоже есть предел.
Однако, к тому времени, от моего инстинктивного порыва выразить свое возмущение уже ничего не осталось. Я ничего не сказал, но вновь опустился на колени и вновь повторил весь этот утомительный процесс. Это была изнурительная, надрывающая душу работа, и пол под моими коленями был тверд, как морская раковина с отполированным веками панцирем.
К тому времени, когда я закончил эту вторичную работу, моя спина так согнулась от боли, что я боялся, что никогда уже не распрямлюсь снова. В моем теле не было такого уголка, который бы не болел, и мускулы, которые до сих пор почти не причиняли мне проблем, теперь ныли при каждом движении суставов.
Была уже полночь, и у меня все болело. Я хотел лечь в постель, сколь бы отталкивающей не была окружающая меня обстановка. С таким чаянием в душе я дохромал до кухни и обнаружил, что большинство прислуги уже отправилось спать. Оставался только мистер Уорбойс, который чистил овощи.
Я сказал ему, что должен доложить главному стюарду об окончании своей работы и что он может проверить, насколько качественно она выполнена. Тут он рассмеялся. Фрейзер поступал таким образом со всеми новичками, сказал он. Я и в первый раз выполнил все хорошо, а вторично ее заставляют делать для того, чтобы поставить на место дерзких молодчиков вроде меня.
Про себя я проклинал этого человека. Не сомневаюсь, что в армии такие методы работали неплохо, но здесь, в гражданской жизни, это было, как минимум, деспотично. И я не согласен, что мое поведение до сих пор было хоть в малейшей степени дерзким.
Я был раздосадован, но в то же время и рад тому, что моя работа в гимнастическом зале окончена. Если только позволит мое измученное тело, я, как убитый, просплю до самого утра. Не самый удачный выбор слов, учитывая ту ужасную находку, найденную в Зале трофеев, но я, и в самом деле, с ног валился от усталости. Я больше уже не шел, я шатался. Перед глазами у меня стоял туман, а голова раскалывалась, ибо я вдоволь надышался ядовитых паров, исходящих от этого воска для полов.
Однако, если я решил, что моя служба уже окончена, то жестоко ошибался. Мистер Уорбойс сообщил мне, что довольно поздно прибыл один из членов клуба и его лошади требуется уход. Конечно, обычно, сказал он, о таких вещах заботится дежурный стюард, но так как эта сомнительная честь в тот вечер выпала Джефрису, который боялся лошадей, то заняться этим придется кому-то другому.
И этот кто-то другой был я. Уорбойс ни на минуту не допустил мысли, что он может быть полезен в качестве конюха. Нет, эта честь должна была выпасть человеку, находящемуся в самом низу иерархической лестницы, новому стюарду Тэнкервилльского клуба. Что ж, ничего другого не оставалось. Я потащился в конюшню, нашел там все необходимое и приготовился к тому, что, как я надеялся, будет моим последним заданием на этот вечер.
Конь, о котором шла речь, оказался ужасно худым серым жеребцом со злобным взглядом и возбужденно раздувающимися ноздрями. Увидев меня, он заложил уши назад, и, обнажив зубы, бросился в мою сторону. Я успел отскочить назад до того, как мог лишиться изрядной трети своего бедра.
Я начал подозревать, что дело вовсе не в том, что Джефрис якобы боялся лошадей, суть в том, что все остальные знали это животное слишком хорошо и не хотели иметь никаких дел с этой тварью. Он стоял там, где оставил его хозяин; по-прежнему взнузданный , и подпруга седла все еще плотно обхватывала его круп. Ноги коня были покрыты уличной грязью, и на его щеках, боках и плечах были видны темные пятна, где пот уже успел высохнуть.
Никто его не напоил и не накормил, за исключением небольшой охапки сена, которую кто-то бросил ему в стойло с безопасного расстояния. Будучи оставленным в таких условиях, я бы тоже был зол и раздражителен. Хотя от моего сочувствия никому из нас обоих легче не станет. И я буду считать себя невероятно удачливым, если выйду из этого положения невредимым.
Я надеялся, что мы сможем прийти к пониманию. Но у коня были на это совершенно иные взгляды. Ему было известно это место, и я спрашивал себя, не сталкивался ли он прежде с грубым отношением от одного из здешних обитателей. Он был готов защищаться и был прекрасно вооружен для этого зубами и копытами. В прошлом мне приходилось достаточно часто иметь дело с лошадьми, чтобы знать, на что способен мой оппонент, и в соответствии с этим я решил подойти к нему по-другому.
Горсть сена послужила чем-то вроде оливковой ветви с предложением мира. Конь понюхал ее и взял из моей протянутой руки. Он все еще был настороже и издал предостерегающее ржание, когда я опустил руку на его холодную, влажную шею. Его мускулы под кожей дрогнули от моего прикосновения. Я не делал ничего, что могло бы встревожить его, просто спокойно стоял рядом, укрепляя доверие между нами до тех пор, пока он не позволил мне расстегнуть пряжки на уздечке и снять седло. Сделав это, я скребком и щеткой стал очищать его от пота и грязи.
Разогнувшись после того, как вытащил камни, забившиеся в копыта коня, я услышал, какой-то стук. Взглянув на тускло освещенный двор, я увидел, как человек, одетый во что-то темное, барабанит в дверь кухни. В ответ на этот стук в окне мелькнул свет и появился мистер Уорбойс.
Он украдкой осмотрелся, особенно подозрительно взглянув в мою сторону, хотя я и был укрыт в тени конюшни от его пристального взора. Убедившись, что за ним никто не наблюдает, он перебросился с незнакомцем парой фраз. Я услышал звон монет, и в кухню был внесен огромный сверток, перевязанный бечевкой и обернутый в коричневую бумагу. Дело сделано, незнакомец поднял воротник и поспешил прочь. Мистер Уорбойс вернулся в кухню, и все вновь погрузилось в темноту.
Я ожидал развития событий, но не столь быстро. Инстинктивно я чуть было не последовал за незнакомцем, хотя вылазка в такую погоду без шляпы и без пальто была бы, по меньшей мере, безрассудством. Гораздо реалистичнее было бы ворваться к ничего не подозревающему Уорбойсу и заставить сознаться в том, какую игру он ведет.
Это было заманчиво, но меня остановили другие соображения. Я не мог позволить себе подвергнуться риску разоблачения так скоро. Эта сделка могла быть совершенно невинной, и я пошел бы на такой рисковый шаг совершенно зазря.
Хотя я, конечно, помнил, как Уорбойс заметил, что Хардингу следовало бы заниматься своим дело и не совать нос, куда его не просят. В тот момент я подумал, что это было сказано как бы вообще, но в свете последних событий я призадумался. С другой стороны, Уорбойс не был похож на человека способного изобрести хитрую шараду, дабы скрыть то, как именно произошло убийство , и во многом потому, что ему не хватало творческого воображения. Любой, кто подавал бы несколько вечеров подряд одно и то же блюдо, сдобрив его разными соусами, и надеялся, что это никто не заметит, был либо безнадежным оптимистом либо просто глупцом.
Сильнее нераскрытых тайн я не люблю лишь праздные размышления. Единственный способ узнать правду – это предпринять собственное расследование. Мое любопытство оказалось сильнее меня.
Да еще пара острых зубов, вонзившихся мне в зад. Я вскрикнул и схватился за порванную ткань брюк. Конь победоносно взглянул на меня и фыркнул от удовольствия. Я повернулся к нему спиной, представляя собой слишком заманчивую цель. Он был уже вполне доволен тем, что находился в укрытии и был сытым, но это был для него вопрос чести. Он укусил меня просто из желания сделать назло, и, казалось, было от этого по-настоящему счастлив.
Чего я не мог сказать о себе, особенно когда понял, что моя рана кровоточит. Я представил ряд наказаний, предусмотренных мистером Фрейзером для работников, появившихся на службе в порванных брюках. Вероятно, это вновь повлечет за собой натирание воском полов в гимнастическом зале. Чего я хотел избежать любой ценой, но что предпринять, чтобы не оказаться у него на плохом счету, было не ясно.
Вообще говоря, молодые люди благородного происхождения не занимаются женским искусством рукоделия. Это вовсе не означает, что мне никогда не приходилось брать в руки нитку с иголкой , дабы пришить оторвавшуюся пуговицу. Но поставить заплату на брюки, равно как и заштопать носки, это совсем другое дело.
Не думаю, чтобы такое случилось в первый раз. Я полагал, что должен же быть какой-то запас для несчастных, что пали жертвой злобных скакунов. Неожиданно я понял, что мне представляется идеальная возможность обвинить мистера Уорбойса во лжи и под предлогом просьбы о помощи уличить его в нечестной игре. Поразительно, под какими только странными обличьями не приходит порой удача.
Я не стал медлить. Прихрамывая, я вышел из конюшни, кожу саднило при каждом шаге, и я направился к кухне. Сперва я шел осторожно, чтобы мой приход оставался для Уорбойса неожиданностью. Оказавшись на пороге, я стремительно ворвался в кухню, сетуя на то, как дурно обошлась со мной эта строптивая скотина.
Я все рассчитал верно. Уорбойс был напуган, я застал его как раз в ту минуту, когда он выполнял работу мясника. Рука, в которой он держал нож, была красной и покрыта сгустками крови и кусками жира. Несколько кусков мяса уже были отделены от кости и лежали на жестяном подносе. Это была кровавая работа, но не та, что я ожидал.
- Грудинка, - сказал он, почти извиняясь, пока мы с ним смотрели на этот большой кусок говядины, появление которой на этой кухне я видел собственными глазами. – Миссис Уорбойс завтра вернется, а она любит съесть немного грудинки. И всегда рада, если и джентльменам она тоже по вкусу.
- Тогда буду ждать этого, - сказал я.- А что делать с моими брюками?
- Шкатулка для рукоделья в буфете, - сказал он, указав в этом направлении. – Только постарайтесь зашить эту дыру сегодня вечером, молодой человек. Мистер Фрейзер не любит, когда его подчиненные, исполняя свои обязанности, выглядят неопрятно. Помяните мое слово, неприятностей не оберетесь, если он застанет вас в таком виде.
-Возможно.
Выражение его лица смягчилось.
- Лучше бы вам немного поспать, мистер Холмс. Утром вставать чуть свет. Вы должны встать и спуститься сюда, к завтраку раньше остальных. Они ужасно прожорливые.
Я поблагодарил его за совет и, выскользнув за дверь, побрел в свою комнату. Я надеялся на большее. Уорбойса, несомненно, что-то беспокоило, его лицо сейчас было воплощением чувства вины. Я подозревал, что все дело было именно в этой посылке. Он был бы не первым, кто заработал несколько пенсов, имея дело с мясником, желающим быстро продать мясо из-под прилавка. Я подозревал, что это было одно из многих афер и мошеннических сделок, посредством которых штат Тэнкервилльского клуба имеет прибавку к своему скудному жалованию.
Меня не столько беспокоил этот обход правил с поставкой, сколько причина смерти Хардинга. Если ему было известно о том, что делает ночами Уорбойс, он легко мог бы добиться увольнения старика и его жены. Могло ли это быть достаточной причиной для его смерти - вопрос спорный. Порой убивали и по менее серьезным причинам, хотя это не объясняло, для чего убийцам потребовалось пускаться на такие изощренные ходы, чтобы скрыть причину смерти Хардинга.
Честно говоря, я слишком устал, чтобы размышлять над этим делом. Представить не могу, как взобрался по лестнице в мансарду. Зевая и спотыкаясь, я вошел в свою комнату и увидел стоящую на моей кровати молодую женщину.
Трудно сказать, кто из нас был более удивлен. Это неожиданное видение, стоящее ногами в центре моей постели, резко заставило меня остановиться. Ее миловидное лицо было ангельски невинным, хотя на нем и читались те следы тяжкого труда, которые заставляют семнадцатилетнюю девушку выглядеть старше ее настоящего возраста. Ее глаза, изумленно смотревшие на меня, были темно карими, и этот взгляд при свете мерцающей в ее руке свечи казался еще более напряженным , ибо в нем горел внутренний огонь, порожденный страхом. Локоны золотисто-каштановых волос, выбившиеся из под ее синего чепца, падали на ее худенькие плечи, и их яркий цвет оживлял простоту ее коричневого платья и передника.
- Кто вы? – спросила она.
- Я мог бы задать вам тот же вопрос, - коротко ответил я. – В конце концов, это моя комната.
- Ваша комната? Но мистер Хардинг…
- Был вынужден освободить ее этим утром при отнюдь не благоприятных обстоятельствах.
Она кивнула.
- Я знаю. Он мертв. Мне сказали.
- Меня взяли на его место. Меня зовут Генри Холмс.
- Эмили, - представилась она. – Эмили Раш.
- Очень приятно, мисс Раш, - сказал я. – И чем вы занимаетесь?
Румянец окрасил ее щеки.
- Моя мать – прачка, сэр. Каждый вечер я обхожу комнаты и собираю вещи джентльменов.
- Гарантирую, что там вы ничего не найдете, - сказал я, указав взглядом на часть полога, который она сняла. Когда я в первый раз осматривал комнату, то заметил там дверь люка и подумал, что надо посмотреть, что там на тот случай, если у Хардинга был там тайник.
- Нет, сэр, - проговорила она. – Я просто…
- Да?
- Ничего, сэр.
Я протянул руку и помог ей спуститься.
- Вы не против, если я посмотрю?
Ее волнение выдавали лишь выразительные темные глаза. Она ничего не сказала, но я чувствовал на себе ее пристальный взгляд, когда взобравшись на кровать и поднявшись на цыпочки , заглянул в темное пространство под самой крышей. Резкий запах мочи и экскрементов заставил меня отпрянуть, и я был вынужден сделать глубокий вдох прежде, чем продолжить свое исследование. Казалось, что все, что можно было там видеть, это смутные очертания распорок и стропил, хотя я чувствовал, что там во мраке кто-то есть. Кто-то скрывался там. Я слышал чье-то затрудненное дыхание и звук ногтей, скребущих по доскам потолочных перекрытий.
Я тут же отстранился.
- Кто это? – воскликнул я. – Кто там?
Она подбежала ко мне и схватила меня за руку.
- Пожалуйста, сэр, не причиняйте ему вреда. Он не желает вам зла.
- Кто? – твердо повторил я.
- Он еще совсем молод и за ним некому присматривать. Мне следовало забрать его отсюда раньше, но я прихожу сюда только по ночам. Днем женщину бы сюда не впустили.
Я вздохнул. Вот вам и спокойный ночной отдых.
- Я не причиню ему вреда,- пообещал я. – Но он не может там оставаться. Дайте мне свечу. Я скажу ему, что он может спокойно спуститься.
- Вы клянетесь? – настойчиво продолжала она.
- Всем, что мне дорого. А теперь, пожалуйста, мисс Раш, отпустите мою руку.
Она подчинилась. Взяв свечу, я осветил темное пространство наверху. Там вмиг загорелись и ожили два ярких огонька. И в мгновение ока они бросились ко мне. Что-то твердое ударило меня прямо в лицо, и я зашатался под непонятным весом, внезапно упавшим мне в руки. Ржавые пружины заскрипели, когда мы упали на кровать, и несколько раз гибко прогнулись под нами прежде, чем я смог прийти в себя.
Лишь тогда я осмелился взглянуть на того, кто напал на меня, а сейчас имел дерзость облизывать мой подбородок. Я оторвал его от себя и оказался нос к носу с лопоухим щенком.
- Какого черта… - начал я.
- Это собака мистера Хардинга, - сказала девушка. – То есть, я хочу сказать, это была его собака. Его зовут Тоби.
Я всегда считал, что собаки с таким именем должны были бы обладать некоторой привлекательностью. Тоби был довольно безобразным псом, рожденным, видимо, в результате незаконной интрижки между спаниелем и ищейкой. Его коричнево-белая шерсть была уже гораздо длиннее, чем это должно быть у собак этой породы, а его повисшие уши казались слишком большими для такого щуплого тела.
Однако, недостатки его внешности компенсировались обаянием. Его большие глаза сияли от возбуждения, которое выражалось и в изобилии слюны то и дело стекавшей с кончика его языка. Его длинный хвост двигался в постоянном темпе, лупя меня по рукам. Трудно было не растрогаться при виде этого маленького существа, жаждущего продемонстрировать свою благодарность тому, кто пришел освободить его из его темного убежища.
Я опустил Тоби на пол и встал, чтоб стряхнуть со своей одежды собачью шерсть, ту же шерсть, что я обнаружил на потертом одеяле, найденном в шкафу. Вот и объяснение той небольшой загадки.
- Пес живет на чердаке? – поинтересовался я. – Это нормально, мисс Раш?
- Он недолго был у мистера Хардинга, сэр, - сказала она. – Он нашел его примерно пять недель назад. Вытащил его в мешке из Темзы, бедняжку. Кто-то, желая утопить, бросил в реку его и еще шестерых щенков. Другие были уже мертвы, сэр, но Тоби выжил. Мистер Хардинг заботился о нем, сэр. Только в этом клубе не любят животных, по крайней мере, живых, поэтому ему приходилось держать эту собаку у себя так, чтобы никто не знал.
- Вы знали.
Ее губы тронула слабая улыбка.
- Я приносила ему объедки с кухни. Мистер Хардинг позволял мне кормить его, если можно так сказать.
В подтверждение своих слов, она подняла с пола заляпанный сверток, и развернула его, там оказались несколько костей с остатками мяса на них. Не то, чтобы я не поверил ей, но меня поразил характер того, кто использовал щенка, чтобы поощрить простодушных молодых женщин приходить к себе в комнату глубокой ночью.
- Это было благоразумно? – спросил я. – Находиться здесь с ним, одной?
- О, нет, сэр, все было совсем не так, - сказала она. – Он никогда не пытался добиться от меня чего-то такого. Мы просто разговаривали.
- Рад слышать это.
- Он был хорошим человеком, мистер Хардинг, что бы другие про него не говорили.
- А что они говорят? – поинтересовался я.
Она настороженно взглянула на меня.
- Что он слишком горд для своего невысокого положения. Говорили, что он насмехается над ними и смотрит на них свысока. Но, сэр, у него просто была такая манера. Он был тихий и такой внимательный. – Она застенчиво улыбнулась мне. – Он сказал, что я должна как-то изменить свою жизнь, вместо того чтобы стирать грязное белье, как моя мать. Он сказал, что если б у него были деньги, он бы послал меня учиться в школе, чтобы я выучилась грамоте и стала машинисткой или чем-то в этом роде.
Я устало вздохнул. У меня сложилось довольно путанное представление о покойном мистере Хардинге. Проныра, сующий нос не в свое дело, с одной стороны, и образец совершенства - с другой; галантный спасатель тонущих собак и избавитель девушек от тяжкой доли. Были люди, горько оплакивающие его гибель, но были и те, кто нисколько о нем не жалел.
- Что вы будете делать, сэр? – встревожено спросила она. - С Тоби? Я не могу взять его с собой домой. Моя Ма не любит собак. Ведь вы же не причините ему вреда, ведь нет?
Щенок опробовал на костях, что она принесла, свои зубы. Когда прозвучало его имя, он взглянул в мою сторону своими блестящими глазами. Сантименты равносильны краху в выбранной мной профессии, но нужно было бы иметь более жестокое сердце, нежели мое, чтобы выгнать его вон посреди ночи.
- Он может пока остаться, - смягчился я. – Но для него придется найти дом. Боюсь, что я не смогу держать его.
Если б я это сделал, моя хозяйка бы явно возражала и тогда мы оба оказались бы бездомными.
- О, сэр, - защебетала девушка. – Благослови вас бог, мистер Холмс. А могу я по-прежнему навещать его и приносить ему еду?
- Я не уверен, что это будет разумно, мисс Раш.
Она удивленно заморгала.
- Почему?
- Потому что… ну, потому, что это было бы неуместно.
В подобных случаях принято считать, что то, что понимаете вы, так же ясно и другим. Но это был не тот случай. То, что я беспокоился за ее репутацию, так же, как и за свою, она, кажется, не поняла. Голова ее поникла, и из глаз потекли слезы.
Второй раз за эту ночь я позволил сочувствию взять над собой верх. Несомненно, могут пойти разговоры, как это, вероятно, было, когда местные обыватели строили домыслы об ее ночных визитах к мистеру Хардингу. Я мог лишь гадать, что сказал бы мой брат о подобной договоренности. Впрочем, зная его, могу сказать, что он бы ее одобрил, учитывая то, сколько раз он просил, чтобы я переключил свое внимание от того, что он называл моим «хобби» в области наблюдения и построения выводов, на то, что интересует других молодых людей моего возраста.
- Очень хорошо, - сказал я. – Вы можете продолжать приносить Тоби еду.
Поразительно было почувствовать себя столь вознагражденным, когда ее лицо вновь осветила улыбка. Она утерла слезы и, сияя, смотрела на меня и щенка.
- Благодарю вас, сэр, - сказала она. – Это очень любезно с вашей стороны.
- Не за что, мисс Раш.
Она тихонько рассмеялась.
- Никто не называл меня прежде «мисс Раш», кроме вас и мистера Хардинга. Вы очень любезны, мистер Генри Холмс.
Теперь она смотрела на меня из-под полуопущенных ресниц. Когда я в последний раз видел такой взгляд, то вслед за ним очень быстро стал объектом нежелательного внимания женщины в два раза крупнее меня. Призрак миссис Уэббер, Богатырши из Сток Поджес, все еще угрожающе маячил в моем подсознании, напоминая мне о том, что следует остерегаться женского коварства.
- Вам лучше уйти, - сказал я.
Она кивнула.
- Хотите, я зашью их? Я имею в виду ваши брюки. Мистер Фрэйзер будет недоволен, если увидит, в каком они состоянии.
В треволнениях с собаками и девушками, я совсем забыл о другой своей проблеме. Предложение было как нельзя более кстати, и я принял его.
Казалось, он была расположена задержаться, словно ожидала, что я немедленно начну раздеваться. Позволю себе заметить, что с такими вещами в Тэнкервилльском клубе церемонились гораздо меньше, чем я к тому привык, но я был хорошо воспитан. Генри Холмс мог бы сию же минуту, не раздумывая, вручить ей свою порванную одежду, но у Шерлока Холмса были определенные правила, в которые не входило раздевание перед представительницами прекрасного пола.
- Я оставлю их за дверью, - сказал я, препровождая ее к выходу.
- Я верну их еще до наступления утра, - сказала она. – Спокойной ночи, мистер Холмс.
- Спокойной ночи, мисс Раш. И спасибо вам.
Я закрыл дверь и с тяжелым вздохом прислонился к ней. Щенок поднял голову и выжидающе посмотрел на меня.
- Ты можешь остаться, - сказал я, расстегивая рубашку. – Но не смотри на меня.