Красная голубятня (Атос)
Автор Nataly



Трактирщику вновь не повезло. После бывшей три дня назад ссоры гвардейцев Его Высокопреосвященства с нами он сменил хлипкие липовые и березовые лавки и столы на мощные дубовые. Все бы хорошо, но сегодня сюда пришел Портос. Собственно, кроме Портоса здесь были еще и мы с Арамисом, но на фоне Портоса мы смотримся так… рыбацкие лодочки возле флагмана эскадры. Можно и не заметить с непривычки. По крайней мере, Арамиса многие из наемников всерьез не приняли. И зря.
Я откупориваю очередную бутылку хереса – странно, но в здешней дыре есть приличное вино. Портос с интересом рассматривает обломки лавки, Арамис с досадой любуется на царапину на розовой -- идеального цвета – щеке. Надо же, и зеркальце не разбилось. Почему--то рана на руке интересует его намного меньше.
-- Портос, -- деликатно спрашиваю я.—Вы хотите ее починить?
-- Тут уже не починишь,-- вздыхает он. – Господа, а кто первый начал? Мы или они?
-- Ну… -- задумываюсь я.—Если учесть, что Д' Артаньяна сегодня нет с нами, то скорее всего они.
-- Не буду против, если его еще несколько дней не будет рядом со мной, – выдает Арамис, отвлекшись от созерцания царапины. Его губы кривит идеальная улыбка – белоснежные зубы обнажены ровно настолько, что бы создать видимость сердечности. Да, на сей раз наши мальчики поругались всерьез. Шутки Д' Артаньяна никогда нельзя было назвать приличными, а вчера он проехался своим юмором по дамам высшего света, в основном по герцогине де Шеврез. Поскольку Арамис всегда отрицал знакомство с ней, в открытую возразить он не смог. Но и не смолчал. Потому-то Д' Артаньян сегодня караулит в одиночестве. Они с Арамисом вообще с трудом понимают друг друга. Привыкшему держать себя в любой момент в руках аббату тяжело принять милую непосредственность Шарля, который без тени сомнения втягивает других в свои авантюры и устраивает скандалы, если что-то не так, как ему хочется. Оба совершенно не понимают, почему другому все сходит с рук. Я не злюсь ни на одного, ни на другого, хотя нам с Портосом бывает тяжеловато.
-- Да прекратите вы убиваться, Арамис – как всегда кстати замечает Портос.—Вы же заступились за честь дамы.
Судя по кислой мине Арамиса, честь дамы для него сейчас не так важна, как подпорченная внешность. А я внезапно понимаю, что вся эта история мне очень не нравится. Мне не нравятся закутанные по самые глаза дамы, приходящие в трактир, полный разной швали, обычной для военного времени. Мне не нравятся мужчины, не выходящие из комнаты, когда дверь в эту комнату выбивает добрый десяток пьяных солдат. Сомневаюсь, чтобы дама со спутником увлеклись настолько, что не слышали ни ударов в дверь, ни шума драки. Держу пари на что угодно, эта парочка – агенты кардинала. Меня передергивает. Шпионаж – слишком грязная вещь, что бы ей занималась женщина. С моей точки зрения маркитантки и полковые шлюхи честнее и порядочнее, чем изящные светские женщины, прыгающие из постели в постель в поисках обрывков тайн и заговоров—они не таятся..
Вино закончилось – как всегда внезапно и некстати. Трактирщик виновато развел руками и попытался рассказать мне, что все бутылки разбились по нашей вине. У меня нет желания с ним разбираться. Мы поднимаемся и выходим.

От свежего ночного воздуха из меня выходит весь хмель. Завернувшись в плащи и приготовив пистолеты, мы едем по проселочной дороге. Именно в такие моменты я особенно четко понимаю, что здесь – война. Не в окопах, не в бою, не тогда, когда расстреливают пленных и дезертиров, а когда едешь дозором и не знаешь, что будет через минуту и кто те люди, что едут навстречу. Вот как сейчас.
Арамис и Портос не сговариваясь выхватывают пистолеты,осаждают коней и берут на мушку всадников. Я выдвигаюсь вперед и спрашиваю, кто идет. Выстрелы в ответ не раздаются, что уже приятно. Но в ответ нам задают такой же вопрос. Это уже что-то новое -- спрашивать мушкетеров королевского полка имеет право не всякий. Старший офицер? Что ж посмотрим. Я, опустив руку на голенище сапога в котором удобно лежит испанский кинжал, приближаюсь к нему на то расстояние, которое еще называется безопасным. Мы обмениваемся парой хлестких любезностей – не люблю, когда какие-то встречные требуют от меня объяснений. После этого один из всадников сдвигает капюшон. Я снимаю шляпу и склоняю голову к самой гриве лошади. Добрый вечер, Ваше Высокопреосвященство… Интересно, куда меня посадят на этот раз? Хорошо бы, если на гауптвахту…
Однако Ришелье сегодня настроен мирно и просит сопровождать его. Даже делает комплимент—мы разом зарываемся лицами в гривы лошадей. А сопровождать, очевидно, в «Голубятню»—до Ла Жарри далеко, больше здесь ничего нет. Кажется, пора каяться, пока нас не оклеветали. Я с жаром повествую о том, как мы – три ангела -- отстаивали честь, достоинство и саму жизнь незнакомой дамы.
Кардинал не дурак и начинает задавать вопросы. Отвечаем осторожно и уклончиво – Его Высокопреосвященство в свое время упорно не верил, что я лечил в Форже больную печень вместе с друзьями, которые глотали целебную водичку за компанию. Теперь у него есть шанс отыграться – засадить нас за подрыв мощи армии в военное время. Лупили-то мы своих, а не протестантов. За такое сейчас вешают. Из осторожности я уменьшаю количество пострадавших, а Арамис делает ангельское лицо. Портос же принял позу искреннего раскаяния – часто вздрагивает плечами и шумно вздыхает. Самое интересное, что Д' Артаньян опять вышел сухим из воды: обычно мы с ним не расстаемся. Его просто опасно оставлять одного. Кардиналу очень не нравится предположение, что мужчина, спрятавшийся в комнате – трус. Зато он крайне интересуется, что солдатня хотела от женщины и не видел ли кто-то из на эту даму.Что хотели, что хотели…Что вообще могут хотеть пьяные солдаты от женщины?! Пригласить на обед. Или обедню. Кардинал даже не пытается скрыть свое беспокойство судьбой своих агентов. Они не простые птицы. Я что-то отвечаю, склоняюсь в поклонах, даю шпоры коню и не перестаю сопоставлять факты. Собственно говоря, с того момента, когда Д' Артаньян радостно показал мне кольцо моей матушки, я только этим и занимаюсь. А уж когда он ввалился в мою спальню в женском платье у меня просто не осталось других занятий. Кардинал, убедившись, что крылья наши по-прежнему белы и ни одно перышко не запятнано, отправляется в «Красную Голубятню». Если бы его просто привлекло название, было бы очень неплохо, но мне так никогда не везло. Он уверенно направляется наверх. К прекрасной – как утверждает Арамис, ему верить можно, он в этих делах знаток - незнакомке.
читать дальше

Мы остаемся внизу. Предположения кем эта дама доводится кардиналу быстро заканчиваются. От нечего делать Портос и Арамис достают кости. Я расхаживаю от стены к стене, пытаясь докопаться до истины.
Итак, что у нас есть? У нас есть заклейменная красавица, которую все называют миледи, бывшая любовница Д' Артаньяна, которая обещала его убить. К слову сказать, за дело. Д' Артаньян утверждает, что она – шпионка кардинала. Я ему почти верю. Она носила кольцо, которое я когда-то дарил любимой, обожаемой супруге и которое, как я вспоминаю было на моей жене в момент смерти. Теперь я могу сказать – попытки смерти. Кроме того, она и по описанию похожа на мою … можно сказать, вдову. Я почти уверен, что это она. Интересно, где псевдо-братец?Я ерничаю сам с собой, пытаясь успокоиться. Не получается. И мысль о том, что граф де Ла Фер давно мертв и меня – мушкетера Атоса -- ничего это не касается, не помогает. Меряя шагами комнату, я разбираю какие-то голоса, доносящиеся как будто из-за стены. Нет, не из-за стены… Да заткнитесь же вы оба, игроки несчастные! Каминная труба. Я подхожу ближе и понимаю, что можно разобрать разговор, идущий наверху. И разговор крайне интересен. Кардинал видно дошел до крайности в отношениях с Бэкингемом и Бэкингему ничего хорошего уже не светит. Там, наверху, обговаривается политическое убийство. Вернее, кардинал пытается уговорить агентессу – миледи, как он ее называет-- на устранение английского министра. А она не соглашается – хочет гарантий. Не глупа, очень не глупа. Интересный разговор, с историческими аналогиями, с неожиданными доводами обеих сторон.
Портос принес мне стул. Благодарю, я и в самом деле застыл у этой трубы в крайне неприглядной позе. Они с Арамисом так же устроились рядом и вовремя – разговор пошел о Д' Артаньяне.
Выдать патент на убийство Бэкингема Ришелье не соглашается – он крайне не глуп, если не сказать—крайне умен. Но вот помочь бедной женщине отомстить своему обидчику – это долг порядочного человека. Приговор Д' Артаньяну произнесен. Глядеть на побагровевшие лица друзей забавно – от моего кровь отхлынула. Я успокаивающе поднимаю руку – разговор идет к развязке. Только мне ждать ее нет смысла. Ришелье подпишет все, что надо. Жизнь королевского мушкетера без роду -- племени против жизни первого министра Англии – это даже не смешно. Не обсуждается, господа.

Я шепотом говорю как объяснить Ришелье мое отсутствие. Прохладный ночной воздух приятно освежает пылающий лоб. Такой ужас я испытываю второй раз в жизни. Господи, во что же ввязался этот мальчишка? В игры такого уровня где ничего не стоит жизнь. Ничья. В этих играх счет идет на тысячи жизней и судьбы государств. Что подвески Анны Австрийской перед угрозой войны с Англией?! Что ждет тебя, храбрый нахальный мальчик, уверенный, что Господь ежеминутно целует тебя в темечко, что судьба только и ждет момента высечь золотыми буквами твое имя в пантеоне Славы?! Гревский крест – на большее твои предки и сам ты не заслужили. Или каменный мешок Бастилии. Или кинжалы подосланных убийц. Не слишком ли большая плата за единственный проступок?
Я медленно отъезжаю шагов на сто. Сворачиваю и жду, когда кардинал с моими друзьями проезжают мимо. У меня есть десять минут. Не больше.
Я забегаю в трактир. Поднимаюсь на второй этаж. На всякий случай заворачиваюсь в плащ и открываю дощатую дверь. Я успел вовремя – она уже завязывает шляпу…
Мы не узнали друг друга…
Стоящая передо мной пышноволосая красавица казалась сводной сестрой той девушки, которую когда-то я вел к алтарю. Чем-то похожие черты лица, но совершенно другое выражение. Другая осанка и прическа. И все же это была она.
Тот, кто стоял перед ней тоже мало напоминал одуревшего от любви теленка, способного часами целовать ее руки и волосы. Постепенно удивление в ее глазах сменилось ужасом. Она тоже меня похоронила. Встреча двух покойных супругов. Я до боли закусываю щеку, что бы не сорваться на крик.
-- Узнаете ли Вы меня, сударыня?—вежливо спросил я.
Она хрипло выдохнула мое имя—имя, которое я уже начал забывать. Да, это я – сеньор Остолоп, главный герой комедии, разыгранной Вами и Вашим братцем.



-- Да, сударыня, граф де Ла Фер собственной персоной нарочно явился с того света, что бы иметь удовольствие видеть Вас. Присядем же и побеседуем, как говорит господин кардинал. – Главное, не дать догадаться, что я не знаю ничего, кроме этого разговора. Главное не сбить темп, не дать ей опомниться, говорить спокойно и размеренно, глядя в глаза. И самое главное – не дать ей подобраться к столу, где лежат пистолеты.
-- Вы демон, посланный на землю, власть ваша велика, я знаю, но я знаю так же, что часто люди с божьей помощью побеждали самых устрашающих демонов.—Вот именно, с Божьей помощью. Потому как более никто не поможет. Не к кардиналу же обращаться с жалобой.
-- Вы уже однажды оказались на моем пути, сударыня.Я думал, что стер Вас с лица Земли, но либо я ошибся, либо ад воскресил Вас…
Из ее горла вырывается стон, более подходящий зверю, нежели человеку.
-- Да, -- почти кричу я.—Ад воскресил вас, ад дал Вам богатство, ад дал Вам другое имя, ад почти до неузнаваемости изменил Ваше лицо, но он не смыл ни грязи с Вашей души, ни клейма с Вашего тела! Вы полагали, что я умер, не так ли? И я полагал, что вы мертвы. А имя Атос скрыло графа де Ла Фер, как имя леди Кларик скрыло Анну де Бейль. Не так ли Вас звали, когда Ваш почтенный братец обвенчал нас? Право же, у нас у обоих странное положение – мы оба живы только потому, что считали друг друга умершими. Ведь воспоминания не так стесняют как живое существо, хотя иной раз воспоминания терзают душу! – Надо успокоиться, иначе все пропало, но как же смешно, что говорить об этом—самом страшном в моей жизни-- я могу только с ней-- виновницей. Еще смешнее то, что она по-прежнему остается моей женой. И нет меж нами судьи кроме Бога.
-- Что привело Вас ко мне? – Ах, черт, она опомнилась. Опомнилась и пытается перехватить инициативу.
-- Я хочу сказать, что, оставаясь невидимым для Вас я упорно не выпускал Вас из виду и могу перечислить все, что Вы делали, начиная с первого дня Вашей службы у кардинала и до сегодняшнего дня.
Она недоверчиво улыбается. Я никогда не умел врать, черт побери мою честность!
По мере того, как я перечисляю, она бледнеет все более, хотя казалось, что это невозможно. Называет меня сатаной. Какая все же милая из нас получилась семья – сатана и демон! Мы стоим друг друга.
И вот теперь, когда она не ощущает почвы под ногами и задыхается от ужаса я выдаю главное – то, ради чего произносил весь этот монолог. Единственная вещь драгоценна для убийцы – собственная жизнь. За жизнь Д' Артаньяна она поплатится своей.
И тут сквозь ужас, который я ей внушаю, прорывается черная ненависть, страшно искажая черты ее лица.
-- Д' Артаньян жестоко оскорбил меня. Д' Артаньян умрет.
-- Оскорбил вас? Неужели Вы думаете, сударыня, что это возможно? – Я все более впадаю в бешенство – странное и неприятное ощущение.
-- Он умрет – как затверженный урок повторяет миледи. – Сначала она, потом он.
Я достаю пистолет, прижимаю дуло к ее лбу. Она по-прежнему остается моей женой. А забрать бумагу у трупа намного легче.
-- Сударыня, вы сию же минуту отдаете мне бумагу, которую подписал кардинал, или, клянусь всем святым, я пущу пулю Вам в лоб!


Я не шутил, скажу это и на исповеди. Если бы через две секунды ее рука не дернуласьк корсажу, раздался бы выстрел. И, возможно, тогда я бы перестал видеть сны. Возможно.
Она с проклятьем кинула бумагу мне в лицо, я опустил руку с пистолетом. Багровый туман перед глазами постепенно рассеивался. Я развернул теплый свиток. Да, в краткости и гениальности кардиналу отказать нельзя. Две строчки. «Все, что сделал предъявитель сего сделано по моему приказанию и на благо государства». Дата—две недели назад, жаль, что не два года. Подпись. Все. Бесценная бумага, право. Ну, что ж, кусайся, ехидна, если можешь. Зубы я у тебя вырвал. Перед уходом я сделал еще одну вещь – разрядил оба пистолета, лежащих на столе. Не люблю получать пулю в спину. Она яростно смотрела мне в след –плащ едва не задымился.
Я без труда изобразил из себя доблестного охранника кардинала. Благодаря моему дозору Его Высокопреосвященство был избавлен от врагов внутренних. А от внешних он и сам избавится. Царствие небесное милорду Бэкингему.