Солнечное утро. Хорошо. Люблю солнце. Как-то при солнце веселей, хотя я и так редко бываю грустный. Господин Арамис бы сказал, что уныние – грех. Он прав. То есть Священное Писание правду говорит. Ежели с утра до вечера ныть о том, что болеешь, или не удаются дела, или денег нет – так оно все и пойдет. День, другой. Затем привычным станет. А привычка, как известно, самое плохое дело, ежели дурная. Ежели хорошая – так к пользе. Вот каждый день лицо умывать и зубы полоскать – хорошо. Привыкаешь и уже не можешь без этого. А ежели каждый день пить по десять бутылок – привыкаешь и становишься пьяницей.
Я даже пою от радости, что солнце. Мне еще три перегона осталось. Думаю, что сегодня не одолеть. Лучше не спеша, сегодня два, выспаться, завтра один. После этого возьму коня господина д`Артаньяна. И – шагом, шагом.
У лагеря меня с пяти вечера должен Мушкетон поджидать. Мы это сразу продумали. Я ведь пароль не знаю, кто меня в лагерь пустит? Возвращаться будем не там, где Мушкетон пройдет. Чтобы никто не знал, что он один был. Скажем, что ходили подковывать лошадь г-на д`Артаньяна. Коня правда подковать должны. Чтобы мы правду сказали. Своим врать в глаза не хочется.

Последняя остановка. Сейчас перекушу и поеду к лагерю.
Меня в лагере не было две недели. Буду сидеть и слушать новости. Чтобы меня за шпиона не приняли. Ведь те, кто в лагере, все новости давно знают.
Господин Атос сказал бы, что у меня на лице написано: я – француз. Понятно, что не англичанин. Англичане тоже разные бывают, но таких, как я, нет.
За английского шпиона не примут, а за ла-рошельского могут. В Ла-Рошели тоже французы.
Нет, не примут. Посмотрел на свое отражение в бочке. Видно, что я усталый, но не голодный. Может, и голодный, но голодаю не больше одного дня. В Ла-Рошели таких нет. Вот Гримо бы могли принять за ла-рошельского шпиона.
Гримо мы в обиду не дадим!

Ух, они вчера и обрадовались!
Господин д`Артаньян меня после обнял. Когда уже никого рядом не было. При друзьях он стесняется. Оно понятно: я же слуга.
Господин Атос сказал, что немногим я рисковал с запиской лорда Винтера. Я записку честно довез, не распечатывал. Там было написано всего лишь «Не волнуйтесь, все в порядке».
Я обиделся. Откуда мне было знать, что я везу? Я вел себя как солдат в разведке: был спокоен, но не самоуверен. И всякие хитрости изобретал, чтобы меня не обнаружили. Так господам и сказал.
Понимаю: они волновались.
Одного не могу понять: четыре храбрых дворянина. Вместе. Да и мы четверо не промах. Чего одной женщины бояться? Ну, вредная баба. Красивая. С причудами. Шуток не понимает. Может, если не шутить с ней, так и она успокоится?

Я теперь понял, почему англичане такие вспыльчивые. Это у них раздражение. У них хорошей погоды не бывает. Жили бы они во Франции – были бы куда веселее.
Я письмо от Жаклин получил. Она меня ждет. У нее все хорошо. Куда лучше, если она научилась теперь читать и писать! Письмо длинное, на двух страницах. Я ей на пяти напишу ответ! Какая она у меня умница! Совсем не злюка и не вредная!

Пока есть листы бумаги, буду на бумаге писать. Оно удобно. В тетрадке исправлять неудобно. В тетрадку при случае все перепишу. Пока бумагу достать можно. Тетрадей мне сюда никто не привезет.
Господин Портос вчера устрицами отравился. Мушкетон ему после этого давал воду. Господин Портос два ведра воды выпил. На третьем ведре побежал в нужник. У нас отдельно устроен, мы следим, чтобы не воняло. Долго там был. На вечернее построение опоздал. Ну, мы сами за него крикнули, что он здесь. Г-н де Тревиль не стал спрашивать, почему мы кричим. Лошадь г-на Портоса на месте, а мы спрятались. Господа мушкетеры долго смеялись.
Чего смеяться? Со всяким бывает, кто ведро устриц зараз съест! Ничего смешного в этом нет.
читать дальше
Мы с Мушкетоном вчера шалили. Кардинальским гвардейцам в палатку подсунули десяток крыс. Мушкетон специально за лагерь ходил ловить их.
Вот была потеха! Мы осторожно подкоп с одной стороны сделали. Палатка большая. Там двенадцать гвардейцев живет. Им места в монастыре не хватило. Палаток пять, мы выбрали ту, что от стены самая дальняя. Сами успели вернуться. Уселись на стену – вроде как корзину чиним. Наблюдаем.
Полчаса тихо было. После такое началось! Кто-то визжал как барышня. Словно крысу впервые видит. Кто-то бегал и кричал: «Крысы! Крысы!».
А толстый Пиното ухитрился поймать двух, вышел из палатки и сунул крыс своему слуге. Они их долго рассматривали. Мы видели, как Пиното их собакам кинул. Будут собаки крыс есть! Как же!
Лучше бы ла-рошельцам отдали. Они и крысам рады будут.

Опять был в окопах. Мушкетерскую роту отправили туда.
В самый-то дождь.
Нужно огонь пожарче развести. Я уже обсушился, Мушкетон мне свой второй камзол отдал и плащ. Они теплые. Базен сварил пунш. Он славно его варит. Вот за что Базена уважаю, так за умение готовить. Я тоже умею, но у меня не всегда ловко получается. Когда я что пытаюсь придумать, то делаю ошибки. Базен не ошибается. Всегда посолено в меру, послащено как надо. Еще у Базена рыба не пригорает. Посмотрю, как он ее к жарке готовит.
У нас тепло, не сквозит. Мы окно сейчас не открываем.
Больше новостей нет, так я прекращаю писать. Мушкетон зовет еще пунш пить. Они меня растерли – Мушкетон и Базен.
Гримо спит. Мы его не будим. Гримо простудился, у него жар.
Вернутся господа – будут обсушиваться. Промокнут до костей. Промерзнут. Ла-рошельцам что! Они стреляют. У них еды нет, а пороху на пять лет вперед запасено. И ядер.
Я так и не привык к тому, как ядра летают. Страшно это.

Гримо болеет. Сильно. Мы свою работу делаем и за ним ухаживаем.
Господин Атос ему лекарство хорошее у лекаря достал. Много денег заплатил. Лекарство из Нового Света. Как порошок. В коробочке. Я попробовал лизнуть – горечь ужасная! Отплевывался да отплевывался. Но говорят, что за это лекарство господа дерутся. Оно враз на ноги поставит. Всякая лихорадка прекратится в три дня. Это древесная кора измельченная. Такие деревья у нас не растут. К Гримо даже лекарь приходил. Господин Атос не поскупился.
Мы теперь с Мушкетоном думаем: если мы заболеем, за нами господа так ухаживать будут?

Война мне надоела. Ла-Рошель все не сдается.
Ну и упрямые эти гугеноты!
Они действительно Святым Духом питаются? Я готов поверить, что по ночам Господь посылает им манну. Как евреям в пустыне.
Я теперь много чего интересного из Священного Писания знаю. То господин Атос начнет рассказывать вечером, то господин Арамис. Они по-разному даже про одно и то же рассказывают, потому мы и два раза готовы слушать.
Почему у нас кюре так интересно не рассказывал? Я от его голоса засыпал всегда. Особенно когда проповедь. Истории из Священного Писания я люблю. Особенно когда там про царя Давида. Он мне напоминает нашего Генриха IV, батюшку нынешнего короля. Тот тоже знал толк и в охоте, и в веселье, и в женщинах. Вот нужно спросить у господина Атоса (он все про всех знает!) – Наваррец стишки писал? Давид вот сочинял.
Я только не люблю, когда они спорить начинают, господин Атос и господин Арамис. Я сразу себя дураком чувствую, но ведь это не так! А они спорят, спорят, и после такие довольные!



Сегодня я был на дамбе.
Там красиво и страшно. Как раз был прилив. Море наступало быстро, мы едва успели подняться. До этого собирали устриц. Чего платить деньги за то, что можно получить бесплатно? Сержанту дали немного в карман, чтобы позволил спуститься. Прилив начался раньше, чем нам сказали.
Но когда вода подошла вплотную к дамбе и песок стал зыбучим, мы были уже в безопасности. Я и Мушкетон. Мушкетон – он такой смелый, просто ужас! Я тоже смелый, но не такой. Слова не подберу. У меня соображения в голове больше, вот.
Море оно везде разное. В Кале одно, здесь другое. В Англии тоже море, но другого цвета. И водорослей много.
Я здесь долго не мог понять, чем воняет. А это водоросли.
По вечерам теперь собираемся в одной комнате. Каждый своим занимается. Господин Атос часто вслух читает разные книги.
Вот про море написал и вспомнил, что вчера читали. Там про грека Одиссея было. Он домой плыл. Только на него проклятие наложили, и он никак доплыть до своего дома не мог. По пути им остров должен был попасться. Там живут такие чудовища кровожадные. Только они сверху выглядят как прекрасные девушки. С длинными волосами, обнаженные. Увидишь – заглядишься, будь ты сто раз святой Иосиф. Только видеть можно, слышать нельзя. У них волшебные голоса. Кто услышит – забывает про все на свете и ведет корабль прямо к острову. Там скалы, корабль разбивается, люди гибнут. Кто не гибнет, плывет к прекрасным девам. Они человеческой кровью питаются. И мясом. Вот, этот грек Одиссей решил сирен послушать. Он хитрый был. Всем своим гребцам велел уши воском залить, а его привязали к мачте крепко-крепко. И он сирен услышал, но остался жив. Еще у него на корабле был знаменитый певец Орфей. Орфей сам запел. Сирены тут же умолкли. Они вылезли из-за скал, на которых сидели, и гребцы увидели, что там только до пояса девка, а дальше – не пойми что. Чудовище – оно и есть чудовище. Да еще морское. Все в слизи и вонючей чешуе, как рыба. Сирен на смех подняли.
Что дальше было, я не дослушал, потому что нужно было за камином в комнате следить.
Расспрошу при случае, чем там дело закончилось. Раз Одиссей такой хитрый, точно домой попадет.
Я тоже хочу домой.
Мне надоело воевать.
Хотя вообще война мне нравится. Здесь опасно, зато не соскучишься.
Я бы сам хотел стать военным. Но мне это трудно. Я не хочу быть простым солдатом. Простые солдаты – деревенщина, которая идет служить или из глупости, или от безденежья. Я себя ценю дороже.
Если в армию, то в хороший полк. Хотя бы сержантом. Я с этим справлюсь. В смысле – командовать. Опять же денег заработаю.
Нужно будет попросить, чтобы мне оказали протекцию. У меня много знакомых среди военных.
Только не уверен, что господин д`Артаньян согласится меня отпустить.

Мы едем в Париж! Мы попали в отряд, который будет сопровождать его величество!!! Месяц мирной жизни! Как я рад! Как это здорово!
Я поеду с самим королем! Говорят, конвой будет совсем небольшим, а придворных не будет вовсе. Только личные лакеи его величества. Значит, нас будет человек сто, не больше. Даже меньше. Человек семьдесят.
Я смогу говорить своим внукам: «Я был в числе тех семидесяти человек, которые сопровождали его величество!».
Одно плохо: войне еще не конец. Мы просто едем развлекаться.
Но я не вижу, чтобы господа хотели развлекаться.
Мой так по ночам плохо спит, просыпается в холодном поту и скрипит зубами.
Я посоветовался с Мушкетоном, он сказал, что нужно дать г-ну д`Артаньяну отвар из тыквенных семечек. Оно в любом случае пригодится.
Жрут тут всяких морских гадов, а после этого в желудке черви заводятся. Тыквенное семя червей выгоняет. Это я и по себе знаю.


Базен важничает. Он добился разрешения завтракать, обедать и ужинать вместе с монахами. Тоже мне, честь. И пусть важничает: мы готовим вкусно, добротно, нам больше достанется.
К тому же завтра мы уезжаем.
Ночью. После вечерней зори.
Чтобы не все видели.

Господа рвутся в Париж.
Мой мне ничего не говорит, но я теперь знаю, в чем дело. Каким-то путем господа узнали, что мадам Бонасье грозит опасность. Мы едем ее выручать. У нас разрешение забрать ее из монастыря, куда она попала. То есть ее королева туда спрятала.
Я все допытывался, как господам разрешение удалось получить. Где мы, а где королева. Мушкетон не знает, Гримо тоже. Базен сказал, что это господин Арамис написал королевскому духовнику, и тот сказал королеве.
Но что-то кажется мне, что тот духовник носит юбку. Хотя с господина Арамиса станется быть знакомым и с королевским духовником. Он же сам мечтает о духовном звании и учился в семинарии.
Вот кем никогда не хотел стать, так это священником.
Базену пойдет быть священником. Он для этого дела подходящий. А я слишком все мирское люблю. К тому же жениться собираюсь.
Его величество в хорошем настроении. Мы часто останавливаемся поохотиться.
Все вокруг радуются. Только не наши господа.
А по мне - так мы весело едем. Сыты, дорога хорошая.
Его величество уже трижды звал к себе петь господина Атоса и господина Арамиса. Это в порядке вещей. Среди дворян есть десяток с хорошими голосами. Его величество их к себе вызывает, они поют и играют вечерами. Даже если кому и не нравится (как господину Атосу), то королю разве откажешь!
Я вчера совсем близко к палатке подходил. И слушал. Его величество с гитарой, господин де Линьяк со скрипкой, господин Арамис с лютней. А господин Атос пел. Что-то на итальянском. Я только и понял – «Марина, марина!».
Базен сказал, что это про море.
Господин Атос хорошо поет. Заслушаешься.
Его величество тоже хорошо поет, у него голос глуховатый и ниже, чем у господина Атоса. А у господина де Линьяка – высокий. И у господина Арамиса высокий.
Оказывается, господин Арамис у итальянских учителей уроки брал, чтобы так петь. Чисто соловей.
Я его побаиваюсь, но когда поет – пусть бы всегда пел. Господин де Моле понимает в этом, так он сказал: ангельский голос.
Базену не скажу. Он и так считает, что его господин лучше всех.
Напрасно. Я твердо знаю, что лучший господин – мой.
За ним господин Атос.
Затем господин Портос.
И уж потом - ладно, пусть будет господин Арамис.